Линкольн Чайлд - Танец смерти
– Это не так. Я с ними говорила.
– Вы... говорили с ними?
– Конечно. Я ездила к ним и говорила с правителем тано, Пуэбло.
На мгновение с Коллопи слетела маска неумолимости.
– Это может вызвать серьезные юридические осложнения и весьма нежелательные последствия.
– Я просто исполнила свою обязанность: как редактор «Музееведения», я должна была проверить факты. Тано все помнят, они ничего не забыли. Как явствует из ваших же документов, этим маскам было почти семьсот лет, когда музей приобрел их в собственность. Поверьте, тано скорбят о своей потере.
– Они не смогут обеспечить надлежащий уход. Тано не располагают возможностями, которые есть у нас.
– Прежде всего, маски не следовало выкупать у племени. Это не «музейные экспонаты», это – живая часть религии тано. Вы думаете, мощам святого Петра под ватиканским собором обеспечен «надлежащий уход»? Маски принадлежат племени, какими бы ни были в тех краях климатические условия.
– Вернув маски, мы создадим опасный прецедент. К нам обратятся с требованиями все индейские племена Америки.
– Возможно. Однако этот аргумент не выдерживает критики. Возвращение масок владельцам – справедливый поступок. Вы это знаете, и я собираюсь написать об этом в своей колонке.
Она примолкла, осознав, что вышла за рамки, повысив голос.
– И это мое окончательное независимое редакторское мнение, – прибавила она уже спокойнее.
Глава 5
Возле кабинета Глена Синглтона не было ни секретарей, ни регистраторов, ни других мелких клерков. Сама комната не превышала размеров любого другого из десятка кабинетов тесного и пыльного полицейского участка. На двери не было таблички с именем и статусом обитателя помещения. Если сами вы не были копом, нипочем не догадались бы, что это – кабинет начальника.
Но это, думал Д'Агоста, приближаясь к дверям, в стиле капитана. Капитан Синглтон был редчайшим экземпляром полицейского, честно поднявшегося по служебной лестнице. Свою репутацию он заработал не лизоблюдством, а настоящей опасной полицейской работой. Он жил и дышал лишь одним: хотел очистить улицы от преступников. Возможно, это был самый трудолюбивый коп, которого знал Д'Агоста, за исключением Лауры Хейворд. Д'Агосте приходилось работать у некомпетентных кабинетных начальников, и этот печальный опыт побуждал его еще больше уважать профессионализм Синглтона. Он чувствовал, что и босс его уважает, а для Д'Агосты это многое значило.
Все это еще больше затрудняло то, что он вознамерился сейчас сделать.
Дверь Синглтона, как обычно, была открыта нараспашку. Он не собирался ограничивать доступ – каждый коп, пожелавший к нему зайти, мог сделать это в любое время. Заглянув в комнату, Д'Агоста постучал в дверь. Синглтон стоял возле стола и говорил по телефону. Этот человек, похоже, никогда не сидел, даже за письменный стол не садился. Ему было под пятьдесят – высокий, худощавый, телосложение пловца (каждое утро в шесть часов он проплывал заданное количество кругов). Лицо у него было продолговатое, нос орлиный. Раз в две недели он стриг черные с проседью волосы у страшно дорогого парикмахера в нижнем этаже отеля «Карлайл». Выглядел всегда безупречно, словно кандидат в президенты.
Синглтон, сверкнув зубами, улыбнулся Д'Агосте и жестом пригласил войти.
Д'Агоста повиновался. Синглтон указал на стул, но Д'Агоста покачал головой. Неутомимая энергия капитана подействовала и на него: ему не захотелось садиться.
Судя по всему Синглтон говорил с сотрудником полицейского управления, отвечавшим за связи с общественностью. Тон разговора был вежливым, но Д'Агоста знал, что внутри у капитана все кипит: его интересовала настоящая полицейская работа, а не пиар. Он ненавидел саму концепцию и говорил Д'Агосте: «Либо вы ловите преступника, либо нет. К чему рассказывать сказки?»
Д'Агоста оглянулся. Обстановка в кабинете была минималистская, почти безликая. Ни семейных фотографий, ни обязательного снимка, запечатлевшего капитана, пожимающего руку мэру или комиссару. Синглтон был в числе полицейских, получивших самое большое количество наград за оперативную работу, но ни одной грамоты на стене не было. На столе лежала стопка бумаг, на полке – пятнадцать-двадцать скоросшивателей. На другой полке Д'Агоста разглядел справочники по судопроизводству и криминальному расследованию, полдюжины потрепанных книг по юриспруденции.
Облегченно вздохнув, Синглтон повесил трубку.
– Черт возьми, – сказал он, – мне кажется, я провожу больше времени в разговорах, чем в поимке плохих парней. Я бы предпочел отказаться от должности и заниматься исключительно оперативной работой.
Он повернулся к Д'Агосте, снова одарив его мимолетной улыбкой.
– Ну что, Винни, как дела?
– Нормально, – ответил Д'Агоста, явно кривя душой.
Дружелюбие и приветливость Синглтона делали короткий визит еще более трудным.
Д'Агоста пришел сюда не по просьбе капитана: на участок его направил комиссар. Это обстоятельство гарантировало бы Д'Агосте подозрительный, враждебный прием от других полицейских, которых он знал, например Джека Уокси. Уокси почувствовал бы угрозу, держал Д'Агосту на расстоянии, постарался дать ему неинтересные задания. Но Синглтон поступил совершенно противоположно. Он тепло принял Д'Агосту, быстро посвятил его во все подробности и процедуры своего ведомства, даже поручил ему дело Хулигана, а на данный момент не было более важного дела, чем это.
Хулиган никого не убил. Он даже оружием не пользовался. Но он сделал нечто, почти столь же ужасное: выставил на посмешище нью-йоркскую полицию. Вор опустошал банкоматы, после чего оголялся перед камерами наблюдения. Ну разве не повод для репортеров таблоидов повеселить публику? К этому моменту Хулиган нанес визиты одиннадцати банкоматам. Газеты крупными заголовками отмечали каждый его грабеж. Известность Хулигана возрастает – протрубила «Пост» через три дня после последнего ограбления, – зато полиция становится все незаметнее.
– Что говорит наша свидетельница? – спросил Синглтон. – Присматривается?
Он стоял позади стола и смотрел на Д'Агосту. Глаза у капитана были пронзительные, голубые. Когда он смотрел на тебя, казалось, что ты для него, по крайней мере на данный момент, – центр Вселенной. Он безраздельно отдавал тебе свое внимание. И это нервировало.
– Ее историю проверяет видеокамера.
– Хорошо, хорошо. Черт побери, казалось бы, в наш век цифровых технологий банки с помощью видеокамер должны обеспечивать лучшую безопасность. Похоже, наш парень в этом деле разбирается, можно предположить, что раньше он работал в охране.
– Мы это сейчас проверяем.
– Одиннадцать ограблений, и известно лишь то, что он белый.
«И обрезанный», невесело подумал Д'Агоста, а вслух сказал:
– Я распорядился, чтобы наши детективы срочно обзвонили все банки. Сейчас там устанавливают дополнительные скрытые видеокамеры.
– А что, если преступник работает в фирме, производящей эти камеры?
– Это мы тоже проверяем.
– Обгоняете меня на шаг. Приятно слышать. – Синглтон подошел к стопке документов, начал просматривать их. – Этот парень действует в одном и том же районе. А значит, теперь нам следует обратить внимание на автоматы, которые он еще не взломал. Необходимо сократить перечень потенциальных мест преступления до минимума. Хорошо, что сейчас мы не имеем дела с убийствами. Винни, прошу вас подключить других офицеров, составьте список банкоматов, на которые может быть совершено нападение, и организуйте наблюдение. Кто знает? Возможно, нам повезет.
Что ж, пора, подумал Д'Агоста. Облизнул пересохшие губы и произнес:
– Вообще-то, я пришел к вам по другому вопросу. Синглтон снова пронзил его внимательным взглядом. Уйдя с головой в работу, он и не догадывался, что Д'Агоста пришел к нему по другому поводу.
– В чем дело?
– Не знаю даже, как сказать, сэр, но... я хочу попросить у вас отпуск.
Синглтон изумленно вскинул брови.
– Отпуск?
– Да, сэр.
Д'Агоста понимал, как это звучит со стороны. И хотя прорепетировал все заранее, вышло не совсем гладко.
Синглтон задержал на нем взгляд. Он ничего не сказал, да этого и не требовалось. «Отпуск. Ты проработал здесь шесть недель и просишь отпуск?»
– Может, я чего-то не знаю, Винни? – тихо спросил он.
– Это семейное дело, – ответил Д'Агоста после небольшой паузы.
Он ненавидел себя за то, что заикался под взглядом Синглтона. Еще больше ненавидел за ложь. Но что, черт побери, должен был он сказать? «Извините, кэп, но мне нужен отпуск на неопределенное время, для того чтобы поймать человека, официально объявленного мертвым и чье местонахождение неизвестно. Хочу арестовать его за преступление, которого он еще не совершил». Сомнений он не испытывал, ему просто необходимо было что-то делать. Для Пендергаста это было так важно, что, сойдя в могилу, он оставил ему распоряжение. И этого было более чем достаточно. Однако чувствовал себя Д'Агоста погано.
