Стиг Ларссон - Девушка с татуировкой дракона

— Это только начало.

— Откуда тебе известно о махинациях Веннерстрёма в Польше?

— В девяностых годах я работал в Торговом банке. Угадай, кто проводил проверки для представителя банка в УПП?

— Вот оно что. Расскажи-ка.

— Значит, в двух словах все обстояло так. УПП получает от Веннерстрёма объяснение. Составляются бумаги. Оставшиеся деньги возвращаются. Вернуть шесть миллионов — это было придумано очень ловко. Если кто-то появляется на пороге с мешком денег, которые он хочет тебе отдать, ты ведь, черт побери, ни за что не усомнишься в честности его намерений.

— Ближе к делу.

— Но, дорогой Блумквист, я ведь и говорю о деле. В УПП отчетом Веннерстрёма остались довольны. Капитал, разумеется, отправился ко всем чертям, но к тому, как его вкладывали, никаких претензий не было. Мы просмотрели счета, трансферты и все остальные бумаги. С отчетностью всюду полный порядок. Я в это поверил. Мой шеф тоже. В УПП поверили, и правительству было нечего добавить.

— В чем же загвоздка?

— Вот теперь история принимает деликатный характер, — сказал Линдберг. Внезапно он как-то резко протрезвел и больше не казался пьяным — Поскольку ты у нас журналист, имей в виду, что это не для печати.

— Брось. Не можешь же ты сперва выдать мне информацию, а потом взять да и заявить, что я не имею права ею воспользоваться.

— Конечно могу. Но то, что я тебе рассказал, отнюдь не является тайной. При желании можешь пойти и ознакомиться с отчетом. Об остальном — о чем я еще пока не рассказал — ты тоже можешь написать, но при условии, что я там буду фигурировать в качестве анонимного источника.

— А, вот так? Но, согласно общепринятой терминологии, «не для печати» означает, что мне сообщили нечто по секрету и писать об этом я не имею права.

— Плевать я хотел на терминологию. Пиши, что тебе заблагорассудится, но я — твой анонимный источник. Договорились?

— Само собой, — ответил Микаэль.

Задним числом, конечно, стало ясно, что он совершил ошибку, когда дал такой ответ.

— Ну ладно. Значит, вся история с «Миносом» разыгрывалась лет десять назад, сразу после падения Берлинской стены, когда большевики начали становиться добропорядочными капиталистами. Я был одним из тех, кто проверял Веннерстрёма, и мне все время казалось, что в этой истории что-то нечисто.

— Почему ты ничего не сказал в процессе проверки?

— Я обсуждал это со своим шефом, однако зацепиться оказалось не за что. Все бумаги были в порядке, и мне оставалось только поставить свою подпись под отчетом. Но потом каждый раз, когда я натыкался на имя Веннерстрёма в прессе, мои мысли возвращались к «Миносу».

— Ясно.

— Видишь ли, несколькими годами позже, в середине девяностых, мой банк вел кое-какие дела с Веннерстрёмом. По правде говоря, дела довольно крупные. И получилось не слишком удачно.

— Он надул вас на деньгах?

— Нет, не так грубо. Обе стороны на этом заработали. Проблема скорее в том, что… даже не знаю, как это объяснить. Сейчас я уже начинаю говорить о собственном работодателе, и мне бы не хотелось вдаваться в подробности. Однако меня поразило, насколько неблагоприятное общее впечатление от всего этого осталось. А в СМИ Веннерстрём изображается как великий экономический оракул и за счет этого живет. Доверие — его капитал.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду.

— У меня же сложилось впечатление, что этот человек попросту блефует. Никакими особыми экономическими талантами он не блистал. Напротив, в некоторых вопросах его знания казались мне невероятно поверхностными. У него было несколько действительно толковых молодых бойцов в качестве советников, но сам он мне откровенно не нравился.

— Ну и что дальше?

— Около года назад я ездил в Польшу по совершенно другому делу. Наша компания ужинала вместе с несколькими инвесторами из Лодзи, и я случайно оказался за одним столом с бургомистром. Мы говорили о том, как трудно поставить на ноги польскую экономику, и как-то само собой получилось, что я упомянул «Минос». Бургомистр некоторое время смотрел на меня с явным недоумением — будто он никогда и не слыхал о «Миносе», — а потом вспомнил, что было какое-то грязное дельце, из которого так ничего и не получилось. Он со смехом отмахнулся и сказал — цитирую: «Будь это все, на что способны шведские инвесторы, его страна вскоре бы совсем разорилась». Улавливаешь?

— Высказывание означает, что в Лодзи толковый бургомистр, но продолжай.

— Эта фраза засела у меня в голове и не давала покоя. На следующий день у меня утром была встреча, а остаток дня оставался свободным. Из чистой зловредности я поехал посмотреть на закрывшуюся фабрику «Минос», находившуюся совсем рядом с Лодзью, в маленькой деревеньке с одним кабаком в каком-то сарае и с сортиром во дворе. Огромная якобы фабрика «Минос» на деле оказалась старой развалюхой, ветхим складским помещением из гофрированного железа, построенным Красной армией в пятидесятых годах. Неподалеку я встретил сторожа, который немного говорил по-немецки, и узнал, что его двоюродный брат работал на «Миносе». Тот жил совсем рядом, и я отправился к нему домой. Сторож вызвался меня сопровождать и переводить. Хочешь услышать, что мне рассказали?

— Просто сгораю от нетерпения.

— Фабрику запустили осенью девяносто второго года. Работали там максимум пятнадцать человек, в основном старухи. Зарплата была около ста пятидесяти крон в месяц. Сперва у них полностью отсутствовало оборудование, и работники занимались уборкой развалюхи. В начале октября прибыли три картонажные машины, приобретенные в Португалии. Древние, изношенные и абсолютно устаревшие. Цена этому хламу была от силы несколько тысяч. Машины, правда, работали, но непрерывно ломались. Запчасти, естественно, отсутствовали, и производство приходилось постоянно останавливать. Чаще всего кто-нибудь из работников чинил машины подручными средствами.

— Это уже начинает походить на материал, — признал Микаэль. — Что же фабрика на самом деле производила?

— В течение девяносто второго года и половины девяносто третьего они гнали самые обычные коробки для моющих средств, упаковки для яиц и тому подобное. Потом стали производить бумажные пакеты. Но фабрике постоянно не хватало сырья, и о массовом производстве речь никогда не шла.

— Как-то не очень похоже на крупное капиталовложение.

— Я все подсчитал. Общая стоимость аренды за два года составила пятнадцать тысяч. На зарплаты могло пойти максимум сто пятьдесят тысяч — если взять с запасом. Закупка машин и перевозки… автофургон, перевозивший упаковки для яиц… предположительно двести пятьдесят тысяч. Прибавь экспедиционные сборы за разрешение, несколько поездок туда-сюда — похоже, что деревню неоднократно посетил один-единственный человек из Швеции. Ну, скажем, что вся операция не вышла за рамки миллиона. Однажды летом девяносто третьего на фабрику прибыл начальник и сообщил, что она закрыта, а вскоре после того приехал венгерский грузовик и вывез оборудование. Прощай, «Минос».

Во время суда Микаэль часто возвращался мыслями к тому летнему вечеру. Их разговор в основном носил характер дружеской пикировки одноклассников, как в годы учебы в гимназии, когда они делили тяготы, присущие их возрасту в целом. Повзрослев, они сделались, но сути дела, чужими, совершенно разными людьми. Весь вечер Микаэль пытался и никак не мог припомнить, что именно так сблизило их в гимназии. Роберт запомнился ему как тихий, замкнутый парень, безумно застенчивый в отношениях с девочками. Повзрослев, он стал преуспевающим сотрудником банка… пожалуй, даже карьеристом. Микаэль ни на секунду не сомневался в том, что нынешние взгляды приятеля идут вразрез с большинством его собственных представлений о мире.

Напивался Микаэль редко, но случайная встреча во время неудачной прогулки на яхте привела к приятному вечеру, во время которого уровень спиртного в бутылке неукоснительно приближался ко дну. Именно потому, что разговор начался как болтовня школьных приятелей, он поначалу не принял рассказ Роберта о Веннерстрёме всерьез. Но в конце концов в нем проснулся инстинкт журналиста, он стал внимательно вслушиваться в слова Роберта, и у него появились логичные возражения.

— Подожди минутку, — сказал Микаэль. — Веннерстрём — это ведь заметное имя среди биржевиков. Если не ошибаюсь, он миллиардер…

— «Веннерстрём груп» сидит приблизительно на двухстах миллиардах. Ты хочешь спросить, зачем миллиардеру вообще напрягаться, чтобы прикарманить жалкие пятьдесят миллионов?

— Ну, скорее, зачем ему рисковать всем, идя на откровенный обман?

— Не знаю, можно ли назвать его обман откровенным. Отчет Веннерстрёма единодушно одобрило руководство УПП, одобрили сотрудники банка, правительство и ревизоры риксдага.