Чеви Стивенс - Беги, если сможешь
Я снова взглянула на фотографию Аарона, и его спокойная улыбка вдруг разозлила меня: мне вспомнилась Хизер в больнице, с перевязанными запястьями, оплакивающая потерю ребенка. Я выключила компьютер.
Глава 4
На следующее утро я отправилась в больницу в надежде успеть поговорить с коллегой перед началом обхода. Мне казалось, что Хизер принесет больше пользы врач, никак не связанный с коммуной, но мне хотелось обсудить с кем-нибудь свое решение. В холле я столкнулась с Мишель.
— Доброе утро, доктор Лавуа, — сказала она с улыбкой.
Я улыбнулась ей в ответ.
— Доброе утро!
— Какой прелестный у вас шарф!
Я взглянула на свой лавандовый шарф — утром я была так погружена в свои мысли, что даже не заметила, как надела его.
— Спасибо, ему уже сто лет.
— Вы всегда такая элегантная. Хорошего дня!
— И вам.
Она пошла дальше, а у меня на душе просветлело. С Мишель всегда было легко и приятно общаться. Несколько дней назад я сказала ей, что мне скоро исполнится пятьдесят пять. Она замерла с кружкой чаю в руках.
— Вы серьезно? Я думала, мы с вами ровесницы.
Мишель было немного за сорок. Я рассмеялась.
— Увы.
— Вы просто потрясающе выглядите, — сказала она.
— Спасибо.
Я знаю, что выгляжу молодо для своего возраста — я всегда старалась заботиться о коже и хорошо питаться, несмотря на любовь к попкорну и арахисовым M&M. Кроме того, я занимаюсь йогой и много езжу на велосипеде. В сорок я перестала красить волосы, решив, что с ними слишком много возни — сейчас их цвет варьируется от белоснежного до почти черного. Раньше я носила короткую рваную стрижку, но потом отрастила длинные волосы.
Обычно я одеваюсь в серые и сизо-голубые цвета. Мне по душе богемный стиль — длинные юбки, сапоги, широкие брюки и туники, крупные серебряные украшения, накидки и шарфы. Иногда мне кажется, что в прошлой жизни я была цыганкой. Когда мы с Полом лежали в ванне и попивали вино прямо из бутылки, он иногда говорил:
— Ты для меня настоящая загадка, Надин. Какое же счастье тебя разгадывать!
Мое сердце болезненно сжалось — это происходило каждый раз, когда я вспоминала своего мужа Пола, который десять лет назад скончался от рака простаты. Мне повезло встретить любовь всей своей жизни, но теперь моей любовью стали работа и пациенты.
К сожалению, с утра мне не удалось поговорить с Морисом — еще одним нашим психиатром. Мне хотелось обсудить с ним Хизер, но сегодня он рано закончил обход. Погруженная в свои мысли, я чуть не натолкнулась на доктора Кевина Насера, который как раз выходил из кабинета, — у него, как у штатного психолога, был свой кабинет.
Кевин придержал меня, и я ощутила, какие теплые у него руки.
— Доброе утро, Надин, как дела?
Многие произносят эти банальности не задумываясь, но с первой нашей встречи с Кевином мне казалось, что он задает этот вопрос с искренним интересом.
— Все хорошо, спасибо. Эрик сегодня на месте?
— Его не будет до следующей недели. Вам нужна помощь? — спросил он, видимо, поняв что-то по моему лицу.
— Мне просто хотелось с кем-нибудь посоветоваться.
Я оглянулась. Пора было что-то решать.
— Проходите. — Он придержал передо мной дверь.
Я заколебалась, думая, не лучше ли будет разобраться во всем самой, но, так ничего и не решив, шагнула в кабинет. Мне не приходилось бывать здесь раньше, и я заметила, что Кевин постарался украсить обстановку: в углу стояла кадка с папоротником, на стене висел восточный ковер.
Увидев мой взгляд, Кевин пояснил:
— Пациентам надо на что-то смотреть, кроме моей рожи.
«Рожа» была не совсем подходящим словом. Он, конечно, не был так хорош собой, как Даниэль Саймон, и все же у него было интересное лицо, на котором отчетливо читалось ливанское происхождение: широкий нос, смуглая кожа, глубоко посаженные глаза с лучистыми морщинками. Я знала, что ему сорок пять, но в волосах его не было ни единого проблеска седины. Обычно он не придерживался строгого стиля и носил джинсы, рубашку с галстуком и пиджак. Ему очень шли прямоугольные очки в черной металлической оправе. Мы разговаривали всего несколько раз, но он производил впечатление умного и приятного человека.
— Ну что, вы освоились в больнице?
— Да, все оказались очень гостеприимными.
— Если я могу вам чем-нибудь помочь, дайте знать.
— Спасибо, — улыбнулась я.
— Так о чем вы хотели посоветоваться?
— Пару дней назад к нам поступила пациентка после попытки суицида, Хизер Саймон. Во время первой беседы мне показалось, что ей, возможно, нужен другой доктор. Мне бы хотелось передать ее кому-нибудь.
Хотя мы не говорим о наших пациентах за пределами больницы, с коллегами их обсуждать не возбраняется, потому что все мы — одна команда.
— Могу ли я спросить почему?
— У нас есть общий знакомый…
Почему я так виляю? Мы оба профессионалы. Тут нечего стесняться.
— И вы боитесь, что вам сложно будет быть объективной?
Голос его звучал спокойно и доброжелательно. Неудивительно, что пациенты его так любят.
— Да, но все намного сложнее. — Я глубоко вздохнула — Они с мужем некоторое время жили в коммуне у реки.
Он нахмурился.
— Вы имеете в виду центр «Река жизни»?
— Так вы их знаете?
— Несколько лет назад я был там на семинаре по йоге.
— И как вам?
— Организаторы показались мне чрезмерно напористыми. После семинара мне несколько раз звонили и уговаривали посетить другие семинары. Но в целом меня ничего не насторожило. В этом центре увлекаются восточной философией, мистицизмом, индуизмом и буддизмом и иногда обращаются к гештальт-терапии, но мне не показалось, что там что-то практикуется всерьез. Этот центр много делает для города — они участвуют в программах по переработке отходов и охране природы, работают в городском саду.
Его слова вполне сочетались с тем, что мне рассказала Хизер, и результатами моих собственных изысканий.
— А какое отношение этот центр имеет к вашим сомнениям? — спросил он.
— Моя пациентка с мужем некоторое время жили там, но с тех пор, как они уехали, некоторые члены коммуны преследуют их.
— Каким образом? — озабоченно спросил он.
— Насколько я понимаю, им в основном звонят, как звонили вам, но при этом на них пытаются давить. Их убеждают вернуться.
— А вы знаете, почему они уехали?
— Она забеременела.
Я рассказала ему, какие методы воспитания приняты в коммуне и как Хизер чувствовала, что ее винят в выкидыше.
— Как она сейчас себя чувствует? Нет ли признаков паранойи?
— У нее депрессия, что вполне объяснимо, и явные симптомы посттравматического синдрома. Кроме того, она очень зависима от мужа.
Мне снова вспомнилась коммуна: как после нашего возвращения домой мать отказывалась выходить из дома одна, как она всюду водила с собой отца.
— Вам об этом хотелось поговорить? — спросил Кевин.
— Нет, все дело в этом центре. Я знакома с его руководителем. В детстве…
Хочу ли я откровенничать? Эту тему я обычно не обсуждала даже с ближайшими друзьями.
— Когда я была маленькая, моя мать привела нас с братом в эту коммуну. Мы прожили там восемь месяцев.
— Насколько я понимаю, это был не лучший период вашей жизни, — заметил он сочувственно.
Конечно, тогда было и что-то хорошее: мы купались в реке, носились повсюду босиком вместе с другими детьми, играли с животными… Но даже приятные воспоминания были словно окутаны темным облаком ужаса.
— Непростой, и мне не хочется об этом вспоминать.
— Вам поэтому не хотите работать с этой пациенткой?
— Я боюсь, что буду не лучшим доктором для нее.
Он прикусил нижнюю губу.
— У нас все психиатры хорошие, это не проблема. И я понимаю, почему вам не хочется браться за этот случай, особенно если вы опасаетесь контрпереноса.
— Разумеется, именно этого я и опасаюсь.
— Но если вы сможете сохранять объективность и не делиться своим опытом…
Для психиатра важно не обсуждать с пациентом свои чувства. Мы можем рассказать, что переживали сходные ситуации травмы или насилия, но в подробности нам пускаться запрещено.
— Я не вижу этических причин, по которым вам нельзя было бы продолжать работу с ней. А вы как считаете?
Я обдумывала его слова, разглядывая книги на полке — среди них было несколько по медитации. Доктор Насер специализировался на логическом бихевиоризме, сочетавшем в себе традиционный когнитивно-бихевиористский подход с практиками осознания и принятия, заимствованными из буддистской медитационной традиции. Судя по остальным корешкам, он также увлекался философией. Пора было что-то ответить.
— Наверное, нет.
Меня беспокоило, что воспоминания об этом непростом периоде помешают мне сохранять объективность, но он был прав — никаких этических причин отказываться от работы с Хизер у меня не было.
