Гарольд Роббинс - Бетси

Я молча пил кофе.

— Потребуются значительные средства. «Джи эм»[5] вкладывает в новую малолитражку по меньшей мере триста миллионов долларов. У «Форда» затраты будут существенно меньше, потому что они лишь приспосабливают к американскому рынку модель, выпускаемую в Англии, а двигатели будут ввозить из Европы. И все равно им придется потратить чуть ли не двести миллионов, — он посмотрел на меня. — Полагаю, примерно такая же сумма нужна и нам.

— Есть у «Вифлеема» такие деньги? — задал я встречный вопрос.

— Даже если б и были, я не смог бы уговорить внука вложить их в новый автомобиль. А совет директоров у него ручной.

Повисла тяжелая тишина. Я налил себе вторую чашку кофе.

Номер Один обреченно вздохнул.

— Может, забыть нам об этом? Мечта безумца.

Он словно ссохся, признавая свое поражение. И только тут я понял, сколь захватила меня его идея.

— Есть один вариант.

Он вскинул голову.

— Не слишком простой, и на каждом шагу нам будут ставить палки в колеса.

— Я к этому привык.

— Но придется покинуть Детройт.

— Не понял.

— Перебраться в другой штат. Продать отделение бытовой техники. Вы говорили, оно приносит сорок миллионов в год. Следовательно, за него можно выручить как минимум в десять раз больше. Четыреста миллионов. Восемьдесят процентов акций — ваши, это триста двадцать миллионов.

— Я контролирую восемьдесят процентов, — поправил меня Номер Один. — Но принадлежит мне сорок один процент, остальное — собственность «Фонда Хардемана».

— Сорок один процент — это сто шестьдесят четыре миллиона. Остальное мы достанем без особых хлопот. А потом вы переведете автостроительное производство.

— Куда?

— В Калифорнию. В штат Вашингтон. Там большие аэрокосмические заводы, которые будут остановлены в ближайшие несколько лет из-за неизбежного уменьшения ассигнований. В корпусах можно достаточно быстро смонтировать сборочные конвейеры. Места хватит, технический персонал высокой квалификации. Западное побережье этим славится.

Он смотрел на меня.

— Может получиться.

— Я знаю, что получится, — заверил его я.

— Кто купит отделение бытовой техники?

— Желающие найдутся, но в итоге вы получите очень мало наличных и много бумаг. Следует поступить иначе.

Преобразовать отделение в акционерное общество. Продать акции всем желающим, и, возможно, одновременно с этим часть акций автостроительного отделения, чтобы получить недостающие средства.

— То есть идти на Уолл-стрит, — пробурчал старик.

Я кивнул.

— Никогда им не доверял, — все еще упирался он. — Они слишком много говорят.

— Однако у них есть деньги.

— Я не знаю, как вести с ними дела. Мы говорим на разных языках.

— За этим я вам и нужен. Буду вашим переводчиком.

Он погрузился в раздумья, затем улыбнулся.

— Сам не пойму, чего я так заволновался. Начинал я бедняком, и если наша затея лопнет, бедняком мне придется стать на куда более короткий срок, чем в молодости, — он развернул кресло и покатил к двери. Я выбрался из кровати, открыл ему дверь.

Он поднял голову.

— Интересно, каким образом мой внук узнал, что ты здесь?

— Понятия не имею. В вашем поместье народу много.

— Та девушка, с которой ты уехал вчера вечером, откуда она?

— Из бюро проката «Хертц».

— Ума у тебя еще меньше, чем у меня, — и он покатил по коридору.

Глава 6

Самолет приземлился в Детройте в шесть вечера, еще через час я был дома. Джанно открыл дверь и мгновение спустя заключил меня в медвежьи объятья.

— Синьора! Синьора! — закричал он по-итальянски, забыв про английский. — Дотторе! Приехал Анджело!

На лестнице появилась мама. Слезы хлынули у нее из глаз уже на второй ступеньке. Я бросился ей навстречу.

Обнял.

— Мама.

— Анджело! Анджело! У тебя все в порядке? — озабоченно спросила она.

— Конечно, мама. Все хорошо.

— Я видела дым, поднимающийся из твоего автомобиля.

— Пустяковая поломка.

— Ты уверен?

— Уверен, — я поцеловал ее. — Ты, как всегда, прекрасна.

— Анджело, не болтай глупостей. Как может быть прекрасной шестидесятилетняя женщина? — но она заулыбалась.

Я рассмеялся.

— Ты прекрасна и в шестьдесят один. В конце концов, кому знать, как не мне. Лучшая подруга мужчины — его мать.

— Перестань подшучивать надо мной, Анджело. Придет день, когда ты встретишь действительно прекрасную девушку.

— Никогда. Таких девушек, как ты, больше нет.

— Анджело, — из коридорчика, ведущего к кабинету, послышался голос отца.

Я повернулся. Он совсем не изменился, разве что добавилось седых волос. Я сбежал по ступеням.

Он ждал, вытянув руку. Я отвел ее в сторону, обнял отца.

— Папа!

Он прижал меня к груди, мы расцеловались.

— Как ты, Анджело?

Я заглянул ему в глаза. Вид у него был усталый.

— Отлично, папа, отлично. А вот ты слишком много работаешь.

— Да нет. Я сбавил темп после сердечного приступа.

— Так и надо. Да есть ли другой доктор, живущий в Грос-Пойнт, выезжающий к пациентам в любое время суток?

— Это уже позади. У меня теперь молодой помощник, который ходит по ночным вызовам.

Мы помолчали. Я знал, о чем он думает.

Этим помощником должен был стать я. Отец мечтал, что я пойду по его стопам и унаследую пациентов, которых он пользовал многие годы. Но получилось иначе. Мои устремления не имели ничего общего с медициной. Отец ничем не выказывал своего разочарования, но оно не составляло для меня тайны.

— Тебе следовало предупредить нас о приезде, Анджело, — упрекнула меня мама. — Мы бы приготовили обед.

— Ты хочешь сказать, что в доме нечего есть? — я рассмеялся.

— Чего-нибудь да найдем, — ответила она.

За обеденным столом я сообщил им о грядущих изменениях в моей жизни. Джанно как раз подавал кофе. Горячий, крепкий, густой. Я добавил две ложки сахара, пригубил, посмотрел на них.

— Я завязываю с гонками.

На мгновение они застыли, потом мама заплакала.

— Почему ты плачешь? — удивился я. — Я думал, ты будешь счастлива. Вы с самого начала не хотели, чтобы я садился за руль гоночного автомобиля.

— Поэтому я и плачу.

Отца больше интересовала практическая сторона.

— Что же ты собираешься делать?

— Начну работать в «Вифлеем моторс». Номер Один хочет, чтобы я стал вице-президентом и вел специальные проекты.

— И что это означает? — спросила мама.

— Обычная работа. Утрясать неувязки. Принимать решения. Давать указания.

— То есть ты будешь жить в Детройте? — уточнила она.

— Какое-то время. Мне придется много ездить.

— Тогда мне надо отремонтировать твою комнату.

— Не торопись, мама, — вмешался отец. — Может, Анджело хочет жить отдельно. Он уже не мальчик.

— Ты хочешь жить отдельно, Анджело?

Под ее умоляющим взглядом ответить иначе я не мог.

— Зачем мне жить где-то еще, если здесь мой дом.

Мама просияла.

— Завтра же вызову маляра. Только скажи, какой цвет тебе больше нравится, Анджело.

— Цвет выбери сама, мама, — я повернулся к отцу. — Я должен сделать пластическую операцию. Мне предстоит постоянно встречаться с людьми, и я не хочу, чтобы они всякий раз отводили взгляд, посмотрев на мои ожоги. Помнится, ты говорил, что знаешь отличного специалиста.

Отец кивнул.

— Эрнест Ганс. Из Швейцарии.

— Вот-вот. Ты думаешь, он сможет мне помочь?

Отец пристально всмотрелся в меня.

— Это будет непросто. Но он сделает все, что возможно.

Я понимал, что он имеет в виду. Сломанный в нескольких местах нос, расплющенная левая скула, белые пятна ожогов на щеках и лбу.

— Ты сможешь обо всем договориться?

— Когда ты хочешь поехать?

— Как можно скорее.

Два дня спустя я уже летел в Женеву.

Доктор Ганс снял последнюю накладку со щеки и положил ее на поднос. Наклонился и начал внимательно разглядывать мое лицо.

— Поверните голову направо» налево.

Я выполнял указания.

— Улыбнитесь.

Я улыбнулся. Почувствовал, как натянулась кожа.

— Неплохо. В конце концов все получилось совсем неплохо.

— Поздравляю.

— Благодарю, — без тени иронии ответил он. Поднялся со стула, на котором сидел напротив меня.

— Вы задержитесь здесь еще на неделю, пока не исчезнет краснота. Беспокоиться тут не о чем. Это нормально. Мне пришлось растянуть оставшуюся кожу лица, чтобы она лучше срослась с пересаженной.

Я кивнул. После четырех операций в течение десяти недель еще семь — десять дней не имели никакого значения.

Он двинулся к двери, затем обернулся.

— Между прочим, если хотите, можете посмотреться в зеркало.

— Обязательно, благодарю вас, — но я не шевельнулся. Странно, конечно, но смотреть на себя я не спешил.

Он еще постоял, а потом, увидев, что я и не думаю подниматься, вышел из палаты в сопровождении шестерых то ли студентов, то ли ординаторов.