Дмитрий Вересов - Полет ворона
А мужику помочь надо. Да и к Анджелке прикипела душой. Та ради Тани глотку перегрызет. А многим ли она могла быть за такое благодарной? Случись что с Якубом, Анджелке тоже немало достанется. Нет. Так не пойдет.
— Что так вырядилась? — изумленно спросила Анджела, впуская Таню в квартиру.
— На охоту собралась, — ответила Таня. — Якуб дома? Одета она была действительно довольно странно: зимний офицерский тулупчик со споротыми погонами, огромная бесформенная кроличья ушанка, широкие черные шаровары, заправленные под голенища длинных шерстяных носков, туристские ботинки размером не меньше сорокового. В руках Таня держала большую клеенчатую сумку.
— А-а, Таня, дорогая! — из кухни выскочил, нервно потирая руки, Якуб. Увидев ее, он остолбенел. Таня улыбнулась.
— Молодец, усвоил: вопросов не задавать. В порядке поощрения скажу — для маскировки… Деньги готовы? — Он кивнул. — Неси сюда.
Якуб зашел в комнату, вышел с небольшим газетным сверточком и отдал Тане. Она небрежно кинула его в сумку и спросила:
— Пересчитал? Чтобы мне перед людьми не краснеть.
— Ай, какие это люди?! — Якуб взмахнул руками.
— Ладно, шакалы, ты говорил уже… Ну, я пошла. Пожелайте ни пуха, ни пера.
— Стой, куда ты? Я отвезу.
— Не надо… Хотя, впрочем, до метро подбросить можешь. Дальше я сама.
Ни в метро, ни в трамвае, куда она пересела на площади Мира, ее наряд не вызвал никакого удивления. Ну, едет студенточка — а если не приглядываться, то и студент — с овощебазы или с субботника. Все там будем, аж до самой пенсии. Интересно, что сказали бы попутчики, узнав, что в объемистой авоське еще не переименованной народом в «нифигаську», студенточка везет не грязные рабочие рукавицы и десяток ворованных яблочек, а примерно годовую зарплату дюжины молодых специалистов.
Дом напротив Никольского собора, чистенький отреставрированный особнячок восемнадцатого века, от внимания Тани не ускользнул. Если внутри там так же, как и снаружи, то можно сказать, что товарищ… как его там?.. Волков Илья Соломонович устроился очень даже неплохо. Пока.
По удивительно чистой, ухоженной лестнице Таня поднялась на второй этаж, посмотрела на медные номера квартир на обшитых темной вагонкой дверях и позвонила в правую, под номером семь.
В темном глазке на мгновение показался и исчез свет. Таня отступила на полшага и повернулась боком, демонстрируя себя невидимому зрителю.
— Кто? — спросил из-за двери молодой, но гнусавый и удивительно неприятный голос.
— От Якуба, — простуженно пробасила Таня. В глазке опять показался свет, потом дверь стремительно распахнулась, сильные руки схватили Таню, втащили в прихожую, вырвали сумку, ткнули лицом в стену и принялись довольно бесцеремонно ощупывать. Таня сложила руки на затылке, одновременно демонстрируя покорность и не давая залезть под шапку и обнаружить свою самую особую примету — неподражаемую медно-рыжую копну волос.
— Ого, да это же девка! — сказал за спиной басовитый голос.
— Я балдею! Слышь, Ген… Петр Петрович («Так!» — отметила про себя Таня), может, махнемся? Я пошарюсь, а ты пушку подержишь? — предложил гнусавый.
— Я те пошарюсь, — пообещал басовитый и взял Таню за плечо. — Повернись.
Она послушно повернулась. В вытянутой вглубь прихожей стояли двое. Ближе к ней — крепкий, очень упитанныи мужичок за сорок в расстегнутом милицейском мундире, очевидно «Ген-Петр», а в паре шагов за ним, спиной к уходящему вбок коридору — молодой и удивительно уродливый парень в очках, какой-то щербатый и искривленный, с кривой ухмылкой на длинной, прыщавой и сильно асимметричной роже. В костлявой руке он держал наведенный на Таню пистолет. «Так, — еще раз сказала себе Таня. — Не табельный «Макаров», рама узковата. ТТ, что ли?» Оба стояли и смотрели на нее.
— Ну чего, сеанс окончен, или как? — сварливо сказала Таня и обернулась к первому. — Помацал и атан-дэ! — И ко второму: — А ты, сатирик, козырь-то загаси! — Очкарик растерянно глянул на напарника, тот чуть заметно пожал плечами. — Ну, ствол-то спрячь. Чай, не мочить вас пришла. — Тот понял наконец и заткнул пистолет за широкий модный ремень. Таня обратилась к первому: — Ну что, начальник, псов на лапу возьмешь?
Здоровяк тупо смотрел на нее и не шевелился. Проверочка, слава Богу, получилась: Таня могла бы попасть в дурацкое положение, если бы эти двое поняли ее речи и стали бы отвечать в том же ключе. Теперь же можно дать девять против одного, что ни к легавке, ни к уголовному миру они никакого отношения не имеют. Это упрощает дело. Таня задрала подбородок, сузила глаза и снисходительно пояснила:
— Пиастры получите.
— А что, Петр Петрович, раз уж к нам такая вострушка пожаловала, может, оприходуем? — быстро придя в себя, предложил очкарик, и его кривая физиономия осклабилась, то ли глумливо, то ли похотливо. — Мордашка-то вроде ничего.
— Ты жену себе заведи, ее и приходуй, — мрачно посоветовал Ген-Петр и, застегивая мундир, сказал Тане: — Пройдемте в комнату.
Комната была богатая, светлая, хорошо обставленная. Особенно поразили Таню безделушки, расставленные вперемежку с книгами на полках старинного резного стеллажа, на антикварном письменном столе.
— Садитесь, — отрывисто сказал здоровяк и выдвинул высокий стул из-под овального стола.
Таня села и продолжала без всякого стеснения оглядывать комнату. Это вполне вписывалось в образ, а потому было можно. Здоровяк достал из Таниной сумки сверток деньгами, раскрыл и занялся пересчетом. Прыщавый очкарик стоял в дверях и неотрывно, жадно смотрел на сумку. Это тоже не ускользнуло от Таниного внимания. Закончив, здоровяк разложил деньги в три стопочки, стянул каждую аптекарской резинкой и разложил по карманам. Верхний заметно оттопырился.
— Все верно, — сказал он. — Спасибо, вы свободны.
— А расписку? — недовольно сказала Таня.
— Еще чего! Скажешь, что передала, и все.
— Щас, разбежалась! А вы скажете, что я ничего не передала, или не приходила вовсе, и велите еще принести, а Якуб мне путевку выпишет. У них это быстро, чик! — Она провела большим пальцем по горлу. — Хотя бы звякните ему, что ли.
Ген-Петр протянул руку в направлении прыщавого и покрутил пальцем. Тот исчез.
— Сейчас позвонит, — сказал он Тане. — А ты у Якуба курьером?
— Подельник я, — гордо сказала Таня, прислушиваясь. Очкарик действительно говорил в прихожей по телефону. Таня четко расслышала слова «все пятнадцать». — Он мне полстакана сухты обещал.
— Ты что, на игле?
— Ну уж на фиг! Толкаю помаленьку.
— Ясно.
Он встал из-за стола. Поднялась и Таня.
Из коридора появился очкарик.
— Есть, — сказал он и вновь похабно уставился на Таню. — Может, теперь это самое… отдохнем лежа? — Он зыркнул в сторону напарника и уточнил: — Я ведь в смысле добровольно…
Таня зевнула и подкинула еще один пробный шарик:
— Цветную-трехсистемную захотел?
— Чего? — вылупился очкарик.
— Теку я, милый, вот чего, — пояснила Таня и, отодвинув его плечом, вышла в коридор. — Чао, бамбино, сорри!
Она как бы по ошибке ткнулась не в ту дверь и на секунду оказалась в темной, судя по всему, спальне. Никого там она не заметила.
— Пардон! — громко произнесла она, выйдя в коридор, куда уже вышел, блистая полковничьими звездами, Ген-Петр. — Мне б оправиться на дорожку гражданин начальник.
В туалете она встала на унитаз и через фрамугу осмотрела ванную. Красивая.
— Ты заходи еще, — сказал на прощание прыщавый и оскалился неровными, гнилыми зубами.
— Куда я денусь с подводной лодки?
Ген-Петр молча закрыл за ней дверь.
Направляясь сюда, Таня держала в голове несколько вариантов дальнейших действий. В их число входили и острокриминальные, и даже мокрый; она знала, где взять необходимый в этом случае «глухой» пистолет. Именно возможностью последнего и объяснялся этот дурацкий маскарад, предназначенный не столько для той парочки вымогателей, сколько для случайных свидетелей — соседей, прохожих и тому подобное, — чтобы они потом не смогли опознать ее. Теперь Таня узнала все, что хотела узнать на этом этапе. Через месяц этот походно-трудовой прикид ей понадобится лишь для того, чтобы выдержать созданный сегодня образ. Никакого мочилова не предвидится. Наоборот, все будет, чисто, эстетично и практично в высшей степени. Что очень кстати, особенно сейчас, в видах нынешнего малоденежья и предстоящих приятных, но существенных расходов. Что ж, план выработан, и надо претворять его в жизнь.
Дома, после ужина, она пришла в гостиную, где сидели старшие, и прямо сказала:
— Дядя Кока, пошли покурим. Надо поговорить.
Он пожал плечами и вышел вслед за ней. Ада осталась сидеть у телевизора.
— Ну-с, — сказал он, глядя, как она достает из кармана бархатной домашней курточки «Мальборо». — Я слушаю.
