Дмитрий Вересов - Крик ворона

Она резко выпустила Маринины волосы, и та ткнулась носом в стол. Лада поднялась и шагнула к буфету.

— Светает уже. Вали-ка ты в койку, подельница, заспи ночку грозовую. — Она накапала в стакан воды каких-то желтых капель и поднесла Марине ко рту. — Хлебни спецпродукта, в лавке не купишь. А нас отечество исправно снабжает, чтобы спали да кошмарами не маялись.

Марина послушно выпила.

— Теперь быстро на диван, пока не отрубилась. А я еще посижу, помозгую.

Где-то гремел первомайский салют, но из окна Ладиной кухни его не было ни видно, ни слышно. На столе, отнюдь не праздничном, стояли две чашки, вазочка с вареньем и тарелка с баранками.

— Завтра вечером погуляем, — пояснила Лада. — Будет повод.

У Марины задрожала челюсть.

— Вот-вот, правильно поняла. Мне послезавтра с ребятами в Теберду ехать. На весь сезон там останусь, вернусь только в октябре. Завтра подойдешь часам к десяти. Серега сюда заедет, у вашего дома дорога разрыта. На пикник отправитесь. А я с дядей Родей попрощаюсь — и сразу к вам. Электричкой, автобусом. Маршрут знаю. Ночку покутим у костерка, а утром я прямо оттуда на поезд, а ты — вступать в права наследия. Но аккуратно, не спеша, как учили. И чтобы роток на замок, ясно? Сереге ничего сболтнуть не вздумай. Все поняла?

— Да, — сглотнув, пролепетала Марина. — Только на пикник зачем?

— На всякий пожарный. Чтобы в случае чего народ подтвердил, что мы обе там оттягивались… Ну все, теперь иди домой, выспись хорошенько. Завтра ты должна быть бодрая, спокойная, веселая. А про дело вообще постарайся выкинуть из головы, оно тебя теперь не касается.

— Тебе легко говорить…

— Ага, легче всех! Я ж старичков каждый день на завтрак кушаю, ты не знала?.. Ладно, вали, мне собираться надо. Я вот тебе тех капелек в пузырек накапала. Дома примешь, и до утра заботы отлетят.

— Так а ты чего? Не едешь, что ли? — растерянно спросил Серега.

— Попозже подъеду, прямо к ужину. Мне в двенадцать инструктаж проводить со своими «чайниками». Я тебе в машину барахлишко свое покидаю, а завтра с утреца ты меня на вокзал подбросишь.

— Ну, годится. Только ты там побыстрей с ними заканчивай.

— Как только, так сразу… Маришка, загружайся! Серега подбросил Ладу до метро и покатил с Мариной дальше. Лада посмотрела им вслед, пробормотала: «Вот так!» — и скрылась за прозрачными дверями станции…

А поздним вечером того же дня в спальный вагон «Красной стрелы» вошла сногсшибательная брюнетка в яркой боевой раскраске и со спортивной сумкой через плечо. Войдя в купе, она подняла полку, переложила сумку в багажный сундук, уселась сверху и раскрыла журнальчик.

Поезд тронулся. Минут через десять, когда за окном еще не отмелькали окраины, в купе вошел пожилой отутюженный проводник и попросил билет. Брюнетка протянула сразу два.

— А попутчик ваш покурить вышел? — вежливо спросил проводник.

— Жених? На поезд опоздал, наверное… Так что буду горевать в одиночестве. Вы, пожалуйста, никого ко мне не подсаживайте. Все же оба места оплачены.

— Да уж понимаю, — сказал проводник. — Чайку не желаете?

— Будьте любезны. Один стакан, с лимоном. Попив чаю, брюнетка закрыла дверь на «собачку», разделась, подумав, сняла и положила на столик парик, искусно сделанный из натуральных волос, сложила в специальный контейнер с раствором подкрашенные контактные линзы. Оглядев себя в зеркало, прапорщик Лада Чарусова нырнула под одеяло…

Утром из здания Ленинградского вокзала вышла все та же брюнетка — в элегантной замшевой курточке, с синей сумкой через плечо. Уверенно подошла к ожидающему выгодного пассажира таксисту.

— На Кутузовский, шеф! — Увидев не шибко довольный фейс, она усмехнулась. — Разрешаю хоть через Измайлово. Я не спешу.

— Степь да степь круго-ом! — надрывался будильник. Таня, не открывая глаз, нажала на рычажок, и будильник захлебнулся. Она перевернулась на другой бок, надеясь урвать еще хоть чуточку сна, но не тут-то было. На полу возникло шевеление, урчание, а потом Тане в затылок ткнулось нечто мокрое и холодное.

— Бэрримор! — укоризненно пробормотала Таня. — Отстань, а?

Но хитрый скай-терьер умело притворился, будто не понимает человеческого языка. Это он делал всякий раз, когда выгоднее было притвориться идиотом. Ну прямо как Ленечка! Сейчас псине это было явно выгодно — ему очень хотелось на утреннюю прогулку. К тому же так ласково пригревает майское солнышко, а на весенней земле, на которой только-только начинает пробиваться травка, после зимы осталось столько всякого, с собачьей точки зрения, интересненького.

Терьерчика Леня подарил ей совсем щеночком, еще, в конце октября, примерно тогда же, когда снял для нее эту квартирку на Светлановском, окнами на Сосновку — как можно дальше от прежних ее мест, улицы Шкапина, а главное, Купчино. Поначалу особо ретивые поклонники доставали ее и здесь. Пару раз приходилось прибегать к Лениной помощи. Один — из комиссионки на Апраксином Дворе — оказался совершеннейшим пакостником. В первые же дни в ее квартире стали раздаваться весьма неприятные звонки: какая-то анонимная, но явно малолетняя шелупонь обзывала Таню «жидовской подстилкой» и обещала с ней разобраться. Участники этой акции устрашения не учли одного: Ленечка поставил Тане аппарат с автоматическим определителем номера, которых в городе не было еще ни у кого. При первом таком звонке Таня записала номерок, высветившийся на табло под кнопочками, а при втором пожаловалась Ленечке. Вычислить шпану оказалось делом двух минут, найти и провести воспитательную беседу — делом двух часов. Пацаны-пэтэушники раскололись моментом, выдали дяденьку-организатора. Наказание было неотвратимым — Ленины деловые партнеры, оказавшиеся к тому же прямыми начальниками неуемного Таниного почитателя, не вдаваясь в объяснения, выперли его с хлебного местечка и выдали негласный волчий паспорт. После этого ее такого рода звонками не тревожили.

На то, чтобы вернуть Таню в кинематограф, Лениных связей не хватило — не его епархия. Зато он в два дня устроил ей годичный ангажемент в варьете ресторана гостиницы «Ленинград». Это было предприятие серьезное, щедрое, но требующее отдачи. Каждый день приходилось репетировать номера, бегать в танцкласс со всем кордебалетом, брать уроки вокала, ходить к массажисту, педикюрше… Поначалу с отвычки было трудновато, тем более что Леня, метеором ворвавшийся в ее жизнь и моментально ее перекроивший, через неделю вынужден был возвращаться к себе в Мурманск, куда он перевелся из Североморска, а приехать снова сумел только под Новый год. Так что опереться было не на кого, только на саму себя. Но овчинка явно стоила выделки: не говоря уже о материальной стороне дела, Татьяна Ларина вновь стала являть себя миру — в январе ее показали по городскому телевидению с несколькими новыми романсами, начали крутить по радио, весной она съездила в Москву и записалась для осенней передачи «Песня-82».

Впрочем, Ленине внимание проявлялось и в его отсутствие. В ноябре появились какие-то люди в черных халатах, привезли и поставили шикарный спальный гарнитур и удалились, не взяв ни копейки — сказали, что уже за все уплачено. Потом таким же манером привезли замечательное чешское пианино «Петрофф», японский телевизор… Лучшую часть прежней мебели и гардероба Таня перевезла сюда из комнаты на Шкапина, в которой покамест поселилась бывшая соседка Галина, разошедшаяся со своим Варламом. Теперь Таня почти не бывала там — не хватало времени.

Чистенькая, до невозможности вылизанная хозяином, загодя готовившим ее к выгодной сдаче, квартирка состояла из двух изолированных комнат, выходивших окнами в парк. По решению Лени большая комната стала их спальней, а гостиную оборудовали в маленькой. В планировке была только одна странность — перед самым отъездом на север Леня отгородил часть спальни, примыкающую к торцовой стене, высокой китайской ширмой, до потолка забил какими-то коробками и попросил Таню туда не лазать. Потом несколько раз от него приходили люди, забирали одни коробки, ставили другие. Каждый их приход предварялся междугородным звонком от Лени. Осведомившись о ее здоровье и настроении и выяснив, не испытывает ли она в чем-либо нужды, он четко и медленно проговаривал ей, кто именно придет и когда. Так что накладок по этой части не было.

Утром, выгуляв Бэрримора, наскоро позавтракав и прихорошившись, Таня убегала, а возвращалась поздно вечером, на гостиничной «Волге» (семьдесят рублей в месяц, но оно того стоило), падая от усталости с ног. Бэрримору на вечернюю прогулку по двору давалось пять минут, после чего Таня безжалостно загоняла его домой и, наполнив его пустую миску порцией еды на все следующие сутки, принимала ванну и бухалась в кровать. В выходные — тоже не как у людей, а вторник и четверг — Таня отсыпалась, приводила в порядок квартиру, готовила горячее на несколько дней вперед, бегала по магазинам и химчисткам.