Джон Гришэм - Апелляция
Уэс читал письмо медленно, постепенно успокаиваясь, и, дочитав, положил его обратно на стол.
— Мы с Мэри-Грейс каждый день говорим об этом займе, Хаффи. Это неотъемлемая составляющая нашего брака. Мы говорим о детях, о делах, о долге перед банком, о том, что сегодня на ужин. Он всегда незримо висит над нами, и мы сделали все возможное, чтобы распрощаться с другими обязательствами и сосредоточиться на выплатах банку. Мы почти подошли к тому, чтобы выплатить вам пятьдесят тысяч на прошлой неделе. Мы поклялись себе, что будем работать как проклятые, до тех пор пока банк не исчезнет из нашей жизни. А теперь этот трюк. Какой-то придурок в Далласе решил, что ему надоело смотреть на неоплаченный кредит в ежедневном отчете и он хочет от него избавиться. И знаешь что, Хаффи?
— Что?
— Банк сделал хуже только себе. Мы подадим заявку о признании нас банкротами, а когда вы попытаетесь прибрать к рукам собственность моего тестя, мы добьемся признания его банкротом. А когда мы найдем способ вырваться из уз банкротства и вновь встанем на ноги, угадай, кто останется с носом?
— Придурок в Далласе?
— Точно. Банк ничего не получит. И это просто чудесно. Мы сможем оставить 400 тысяч долларов себе, когда их заработаем.
Чуть позже днем Уэс и Мэри-Грейс собрали встречу сотрудников в «бункере». Помимо унизительной перспективы подачи заявки о признании банкротства фирмы, которая, казалось, никого особенно не беспокоила, других забот не было. Ежемесячные платежи в 2 тысячи долларов прекратятся, и деньгам, несомненно, найдется лучшее применение.
Открытым все же оставался вопрос о земле мистера Шелби, отца Мэри-Грейс. Уэс разработал план. Он найдет дружественного покупателя, который появится на этапе отчуждения имущества и выпишет чек. К нему перейдет право собственности, и имущество попадет в «доверительный траст», до тех пор пока Пейтоны не смогут выкупить его, то есть, как они надеялись, через год. Ни Уэс, ни Мэри-Грейс не могли и мысли допустить о том, чтобы попросить ее отца присоединиться к ним в суде, где бы их всех признали банкротами.
Истекли сорок восемь часов, за которые выплата так и не была произведена. Банк сдержал слово и подал иск. Их юрист, местный джентльмен, которого Пейтоны хорошо знали, позвонил чуть раньше и извинился. Он представлял банк уже много лет и не мог позволить себе потерять такого клиента. Мэри-Грейс приняла его извинения и благословила на то, чтобы он выступал против них в суде.
На следующий день Пейтоны подали заявки о банкротстве, как от себя лично в качестве физических лиц, так и от имени «Пейтон энд Пейтон» в качестве юридической фирмы. По приведенным данным, сумма их общих активов составляла 35 тысяч долларов: две старые машины, мебель, офисное оборудование — на все распространялась защита от обращения взыскания. Они указали сумму долга в размере 420 тысяч. Подача заявки позволяла приостановить разбирательство и в итоге делала его полностью бесполезным. «Хаттисберг американ» на следующий же день опубликовала об этом статью на второй странице.
Карл Трюдо прочитал ее в Интернете и рассмеялся вслух.
— Попробуйте засудить меня снова, — сказал он с глубочайшим удовлетворением.
В течение недели три юридические фирмы Хаттисберга сообщили старику Хренхеду, что забирают из банка свои средства и закрывают счета, уходя к конкурентам. Ведь в городе насчитывалось как минимум восемь других банков.
Богатый юрист-судебник по имени Джим Макмэй позвонил Уэсу и предложил помощь. Они дружили уже много лет и дважды сотрудничали по делам об ответственности производителей за некачественные продукты. Макмэй представлял четыре бауморские семьи в иске против «Крейн», но избегал активного продвижения дел. Как и другие юристы, судившиеся с «Крейн», он ждал исхода дела Бейкер, надеясь сорвать большой куш, когда начнутся выплаты.
Они встретились за завтраком в кафе «У Нэнни», и за крекерами с деревенским окороком Макмэй с радостью согласился спасти двести акров на этапе отчуждения и сохранить право собственности до тех пор, пока Пейтоны не смогут его выкупить. Фермерская земля в округе Канцер продавалась отнюдь не по самой высокой цене, и Уэс предположил, что собственность Шелби уйдет тысяч за сто долларов. Лишь этот доход банку удастся извлечь из своего глупого маневра.
Глава 27
Шейла Маккарти как раз закончила ненавистные утренние занятия на беговой дорожке, когда включила телевизор и в недоумении уставилась на экран. Рекламу показывали в 7.29, прямо в перерыве выпуска местных новостей. Начиналась она с провокационного зрелища — страстного поцелуя двух хорошо одетых молодых мужчин, в то время как на заднем плане улыбался какой-то чиновник. Хриплый голос за кадром рассказывал: «Однополые браки получают распространение по всей стране. В таких местах, как Массачусетс, Нью-Йорк и Калифорния, даже встает вопрос об изменении законодательства. Сторонники браков между геями и лесбиянками изо всех сил стараются навязать свои взгляды всему обществу». Фотография молодоженов (мужчины и женщины) у алтаря неожиданно осквернялась — ее крест-накрест перечеркивали жирные черные полосы. «Либерально настроенные судьи с симпатией относятся к однополым бракам». Место предыдущей фотографии занимало видео группы счастливых лесбиянок в ожидании массовой церемонии бракосочетания. «Наши семьи подвергаются нападкам гомосексуальных активистов и либерально настроенных судей, которые их поддерживают». Дальше показали короткое видео, где небольшая группа людей сжигала американский флаг. За кадром произнесли: «Судьи-либералы разрешили сжечь наш флаг». Затем показывали журнальную стойку, сплошь уставленную журналами «Хастлер». «Судьи-либералы не видят ничего плохого в порнографии». Далее демонстрировали фотографию счастливой семьи — маму, папу и четырех детей. «Разрушат ли судьи-либералы наши семьи?» — зловеще вопрошал рассказчик, не оставляя у зрителей никаких сомнений, что если судьям дать волю, то, безусловно, разрушат. Семейная фотография небрежно разрывалась пополам. И тут появлялось красивое, серьезное лицо Рона Фиска. Он, искренне глядя в камеру, говорил: «Но не в Миссисипи. Один мужчина. Одна женщина. Я — Рон Фиск, кандидат в Верховный суд. И я одобрил эту рекламу».
Истекая потом, Шейла с бешено колотящимся сердцем села на пол и попыталась спокойно обдумать увиденное. Ведущий прогноза погоды что-то говорил, но она его не слышала. Она лежала на спине, вытянув руки и ноги, и глубоко дышала.
Однополые браки не имели никаких шансов в Миссисипи, и, судя по всему, так должно было быть всегда. Ни один человек, имеющий свою аудиторию или последователей, не осмелился даже заговорить об изменении законов с целью допустить такие браки. Любой из членов законодательного собрания штата восстал бы против этой идеи. И лишь один судья во всем штате — Фил Шинглтон — имел дело с этим вопросом, и именно он с рекордной скоростью отклонил иск Мейерчека — Спано. Верховный суд, вероятно, столкнется с этим делом через год или около того, но Шейла полагала, что судьи отнесутся к решению довольно жестко, проголосовав как 9 к 0 в поддержку решения судьи Шинглтона.
Да с чего они вообще взяли, что она судья-либерал, поддерживающая однополые браки?
Комната поплыла у нее перед глазами. Во время рекламной паузы она напряглась, предчувствуя еще одну атаку, но не дождалась ничего, кроме писка автодилера и сумбурных увещеваний розничного продавца уцененной мебели.
Зато через пятнадцать минут злополучную рекламу показали снова. Она подняла голову и, не веря своим глазам, увидела те же образы и услышала тот же голос комментатора.
Зазвонил телефон. Определитель номера избавил ее от необходимости брать трубку. Она приняла душ, быстро оделась и уже в 8.30 вошла в свой предвыборный штаб с широкой улыбкой и радостным приветствием «Доброе утро». Четверо добровольцев выглядели подавленными. На трех телевизорах были включены три разных канала. Нат сидел у себя в кабинете и кричал на кого-то по телефону. Он швырнул трубку, поманил ее внутрь и закрыл за ней дверь.
— Ты это видела? — спросил он.
— Дважды, — негромко ответила она.
На первый взгляд она казалась невозмутимой. Все остальные и так переволновались, поэтому для нее было важно хотя бы внешне оставаться спокойной.
— Его показывают везде, — сказал он. — В Джексоне, на побережье, в Хаттисберге, Лореле, причем каждые пятнадцать минут по всем каналам. И еще на радио.
— Какой у тебя есть сок?
— Морковный, — ответил он и открыл маленький холодильник. — Они прожигают деньги, а это, разумеется, значит, что они гребут их лопатой. Полная засада. Ждать до 1 октября, а потом нажать кнопку и включить станок для печатания денег. Они так же поступили в Иллинойсе и Алабаме в прошлом году. И два года назад в Огайо и Техасе. — Он налил две кружки, пока говорил.
