Дмитрий Сафонов - Радио Судьбы
Дверь в четвертую камеру была открыта, и оттуда доносился шум.
Денисов подошел и заглянул в камеру.
Труп Липатова уже лежал на полу, Костюченко заставил Миколу – сержанта Ковалева – и прапорщика Кумарина вынуть его из петли.
– Ну, что тут? – спросил Денисов, остановившись на пороге.
Рядом с трупом сидел на корточках работник прокуратуры, юрист третьего класса Токарев. Услышав голос, он обернулся и из-за плеча посмотрел на подполковника.
– Много чего. Да вот, полюбуйтесь сами. Денисову совсем не хотелось «любоваться», но другого выхода не было
– Все как положено. Налицо признаки удушения, – продолжал Токарев. – Петехиальные кровоизлияния... – Денисов кивнул. На человеческом языке это означало «небольшие кровоизлияния в глаза и кожу лица». – Косой ход странгуляционной борозды... Наверняка речь идет о самоудушении, но... – Токарев пожал плечами. – Я обязан исключить все прочие возможности.
Денисов кивнул:
– Конечно. Помощь нужна?
– Нет, спасибо... Труп придется везти в Калугу. Денисов снова кивнул. Своего судмедэксперта в Ферзикове не было. – Надо найти машину...
– Это – наша забота, – успокоил Денисов.
– Именно это я и хотел сказать, – удовлетворенно заметил Токарев.
– Что еще?
– Понимаете... Я уже побеседовал с охранниками ИВС, разговаривал с дежурным... С их слов получается, что... – он заглянул в свои бумаги, – Липатов никаких претензий не предъявлял, вел себя спокойно, тихо... Никакого давления – физического, психологического или морального – на него не оказывалось...
– Ну и?.. Что вас смущает?
– Я пока не понял только одного – почему он оказался в камере ИВС?
Этот вопрос был самым трудным. Но ни один мускул не дрогнул на лице Денисова. За своих подчиненных он должен отвечать сам.
– Я в курсе дела. Речь шла о нападении на должностное лицо, находящееся при исполнении служебных обязанностей. Конкретно – на дежурного, лейтенанта Костюченко.
– Да? – Токарев озадаченно почесал подбородок. – Почему же это нигде не зафиксировано – хотя бы в журнале дежурного?
– Видите ли, – Денисов понизил голос, так чтобы Токареву было понятно, что он делится с ним сугубо конфиденциальной информацией. – Видите ли, помимо Липатова, у нас сегодня случилось еще кое-что... Не могу раскрыть вам всех подробностей, поскольку не обладаю необходимыми полномочиями... Сейчас я просто выполняю приказы. – Денисов ткнул пальцем в потолок, давая понять, ОТКУДА они исходят. – Так вот, тут такая кутерьма, что у дежурного просто не было времени. – Он пожал плечами и тут же добавил: – Но я с вами совершенно согласен. Это недопустимо, и... Я разберусь.
Он помолчал, окинул взглядом труп.
– Мне кажется, это дело надо решить как-то... По-семейному.
– То есть? Спустить на тормозах, хотите вы сказать? – вскинулся Токарев. Денисов усмехнулся:
– Да нет, что вы. Просто... по-семейному. Честное слово, сейчас не до того. Не думаете же вы, что... Что дежурный с охранником его удавили? Правда?
– Ну...
– Да нет, зачем? Кому нужны неприятности? – Денисов обезоруживающе развел руками.
– Это я понимаю. – Токарев словно оправдывался. – Но я вам еще не все рассказал.
– Да, – лицо Денисова выражало живейшую заинтересованность. – Слушаю вас внимательно.
– Подойдите сюда. – Токарев поднялся на ноги и перешагнул через тело Липатова. Труп лежал на боку, спиной к двери, поэтому Денисов не мог видеть его лица, да он и не горел таким желанием, но, коли уж...
Он подошел к сотруднику прокуратуры.
– Посмотрите сами – на лице у него кровь. Видите? Из носа, изо рта... Дежурный говорил мне, что задержанному стало плохо, и он вызвал «скорую». Я нисколько не сомневаюсь, что и в больнице это подтвердят... Но... Это кое-что меняет.
Теперь Денисов понимал, что дело принимает дурной обо рот. Таких подробностей Костюченко ему не поведал: просто сказал, что Липатову стало плохо, а сам он не успел спуститься в подвал – не до того было.
Распухшее лицо трупа было багрово-синим, из ноздрей и уголков рта тянулись бурые дорожки засохшей крови.
«И где он рассмотрел эти петехиальные кровоизлияния? – подумал Денисов, но спохватился: – Ах, да. На склерах и слизистых оболочках полости рта. Нет, во рту – вряд ли. Там тоже – кровь...»
– И, наконец, последний момент. – «Хорошо, хоть последний...» – промелькнуло в голове у Денисова. – Он не оставил никакой предсмертной записки. В этом как раз ничего странного нет. Самоубийцы не всегда оставляют предсмертные записки. А иногда – наоборот, оставляют сразу несколько... Но... Что вы скажете об этой надписи? – Токарев показал за спину Денисова, куда-то в сторону умывальника.
Начальник Ферзиковского РОВД резко развернулся.
На шершавой бетонной стене, над порыжевшей раковиной неровными буквами были написаны два слова: «СДОХНИ, ТВАРЬ!» Буквы были бурого цвета, и...
– Это, безусловно, написано кровью, – продолжал Токарев и ткнул пальцем в труп. – Его кровью. Но мне не совсем понятен смысл фразы. Что это значит? Он кому-то угрожал? Или это такое эмоциональное пожелание? Но тогда – чем оно вызвано? Значит, с ним плохо обошлись? Или же, – Токарев впился глазами в лицо Денисова, – это написал не он? А тот, кто помог ему залезть на умывальник? Абсурдное предположение, я понимаю... Зачем убийце – если его все-таки убили – выдавать себя этой надписью? И тем не менее я пока не вижу приемлемого объяснения. Скажу вам честно, до сих пор я ни с чем подобным не сталкивался. Может, у меня недостаточно богатый опыт, но и в учебниках по криминалистике таких случаев не описано.
– Каких «таких»? – Денисов с трудом отвел глаза от корявых букв. Казалось, эта надпись притягивала к себе. – Что значит «таких»?
– Случаев внезапного и быстрого помешательства, повлекшего за собой успешную суицидальную попытку, – четко, словно давно готовился это сказать, произнес Токарев. – Я, конечно, наведу справки, не состоял ли покойный на учете у психиатра, но думается, я заранее знаю ответ. Ваш дежурный лично знал Липатова. Он говорит, ничто не предвещало такого неожиданного финала. Согласитесь, концы с концами не сходятся: жил-был нормальный человек, асоциальным поведением не отличался и вдруг, ни с того ни с сего – напал на дежурного. Зачем? Почему? – Токарев недоверчиво хмыкнул. – Потом его поместили в камеру изолятора временного содержания, а через полчаса он повесился. Странно, правда?
– Угу. – Денисов мрачно кивнул. – Да, странно.
– И эта надпись, – Токарев покачал головой. – Она не дает мне покоя.
– Угу, – снова согласился Денисов.
Ему тоже многое сегодня не давало покоя. И эта надпись– в том числе.
Он вспомнил, что еще предстоит подготовить детальный доклад для неизвестного генерала Севастьянова. Доложить обо всем. И, наверное, о случае с Липатовым – тоже. Он задумался: может ли это иметь отношение к оцеплению на железнодорожном переезде или нет?
На этот вопрос, как и на многие другие, у него не было ответа. По одной простой причине: он ни черта не знал о том, что происходит.
На всякий случай Денисов решил упомянуть обо всем, включая и самоубийство Липатова.
– Мне надо идти, – сказал он Токареву. – Извините, дела... – Тот понимающе кивнул.
На пороге камеры подполковник обернулся:
– Если что... Если потребуется помощь... Я буду у себя.
– Спасибо.
– И все-таки, – сказал Денисов, как о чем-то давно решенном, сказал так, будто подводил итог их разговору, – мои люди здесь ни при чем. Если я не прав, готов съесть свою кокарду.
Токарев улыбнулся:
– Надеюсь, нашему эскулапу, доктору Нигматову, не придется вынимать ее из вашего желудка.
– Уверен! – сказал Денисов и пошел в кабинет.
* * *То же время. Железнодорожный переезд у Чекиной будки.
Он проснулся оттого, что Барон заходился громким лаем. Ластычев давно научился различать голос своего пса. Барон на всех лаял по-разному. На птиц – басом, отрывисто, на чужих собак (если такие забредали сюда из деревни) – азартно, но с некоторой прохладцей, а так, заливисто, на одной ноте и с нескрываемой злобой – только на человека.
Ластычев приоткрыл один глаз. На улице было светло. Даже не то чтобы светло – день был в самом разгаре. Что-то около полудня.
Он на всякий случай посмотрел на будильник, заведенный на половину седьмого – время вечернего поезда из Ферзикова в Алексин. Стрелки показывали без четверти двенадцать.
«И какого хрена? – подумал он. – Кого там еще принесло?»
Перевернулся на спину и вытянул затекшие ноги. Он чувствовал себя разбитым. Вчера он немного перебрал... Это да. А может, не перебрал. Может, просто этот чертов Узбек подсунул ему вместо самогона технический спирт.
