Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 2.Книга судьбы
И я думаю, — месье умело коснулся юридической стороны, — на этот раз и стрелы правосудия, и гнев фирмы обойдут вас. Я знаю, что и как отписать в министерство.
Капитан сокрушенно покачал головой.
— Сеньор комиссар, да меня снимут с корабля просто за невезение. И все. Мне укажут, что меня преследует злой рок. А рисковать во вред пассажирам фирма не имеет право.
— Сеньор капитан, пока еще ни одна посторонняя душа не знает о случившемся. Шторм еще продолжается. Вы прекрасно знаете, с утра и весь день основная масса пассажиров будет себя неважно чувствовать.
Даже приблизительные слухи могут просочиться только через сутки. В чем я абсолютно неуверен. А еще через несколько часов мы увидим маяк кейптаунского порта. Не правда ли?
— Что правда, то правда, сеньор комиссар. Мне нечего сказать, как только уповать на милость Всевышнего.
— Ну мы и сами ему поможем.
— А газеты? Туда ничего не проникнет? — в животном страхе интересовался капитан, видя в комиссаре довольно влиятельную фигуру представителя Всевышнего.
— Нет, нет, — успокоил твердо француз, — эти вещи проходят только через меня. Но никто ничего не видел и не слышал. Откуда быть досужим слухам. Мои сотрудники- кадровые офицеры. Ваши, думаю, тоже на вашей стороне. Никто же из них не желает лишиться работы. Я им это еще до вас довольно доходчиво объяснил.
— И то верно, — набожно скулил капитан.
— А мы в свою очередь, — теперь уже бодро итожил Боднар, — потихонечку запустим другие слухи: что мол происходили съемки, много дублировали. Здесь поле дезинформации очень обширно.
— Но фирма потребует счет за аренду.
— Не волнуйтесь. Есть один очень хороший и влиятельный человек. Он охотно заплатит.
— Это уже будет более похоже на правду, — успокоился, во всяком случае внешне, капитан. — Премного благодарен вам, сеньор комиссар.
— Нет, нет. Это вы меня извините. Все так неожиданно и ново. Я тоже первые минуты был ошарашен и пребывал в оцепенении. Но все уже в прошлом. У меня к вам другая, более бытовая просьба: у вас имеются резервные каюты. Получил ранение мой сотрудник. Я хотел бы поместить его так, чтобы об этом не знали посторонние глаза. И с корабля его вывезти на берег так, чтобы не дознались любопытные. Мне тогда сподручнее и свое министерство дезинформировать.
— О, комиссар, какие вопросы? Мой старпом выполнит все ваши пожелания. А насчет выгрузки я позабочусь лично. Поверьте мне, я знаю свой корабль и знаю, как контрабандисты пользуются выгрузкой. Ни одна таможня не пронюхает.
Шли последние сутки плавания. Все оставалось до странности спокойно, ненормально буднично. Рус про себя удивлялся: такая перестрелка, столько крови, разбитой мебели, а ресторан, когда он вошел, немного лишь изменил облик драпировки и зеркальности. Но оставался таким же уютным, чистым, как и был. Удивительно. Даже капитан ничем не проявлял свою озабоченность. Монах спустился на свою палубу, прошелся к пустой каюте, в которой раньше находился Сен.
Сейчас там пребывали двое сотрудников месье Боднара: присматривали за возможными изменениями на палубе. Последние события увели нить логики, Рус даже не представлял, что может плохого или хорошего произойти в ближайшие часы. Оставались опасными двое полицейских из «эскадрона» и еще несколько наци с наемниками плантаторов. Это все держало на взводе. Понесшие большие потери враги могли выкинуть любой подвох, нанести неожиданный удар. Обреченный зверь уже не думает о собственной жизни. И, когда в коридоре, очень роскошно одетая дама, сопровождаемая не менее респектабельным джентльменом, игриво помахала пальчиками, эти действия Рус принял с настороженностью и постарался учтиво откланяться, чтобы не провоцировать возможного противника. Но дородному джентльмену и сие не понравилось. Разнесся щедрый перегар из пьяной глотки. Наклонился к Русу и рявкнул: — Не сметь! Потом своей даме.
— Я тебе плачу и не флиртуй с кем попало! Повернулся к монаху с намерением продолжить нравоучительную тираду о взаимоотношениях полов, но судно накренилось, клиент пошатнулся, и Рус резким движением подправил ревнителя патриарших устоев по инерции дальше. А дальше оказалось очень далеко. Дама задорно засмеялась. Воздействие на тело партнера оказалось таким динамичным, что мужик пролетел до самого конца коридора. Растянулся во всю длину своего неуклюжего долговязого тела. Женщина мило всплеснула руками:
— А ты ничего. А он так мне надоел. Такой накрахмаленный. Совсем не мужчина: как баба. Заходи ко мне в каюту дорогой, я научу тебя всем прелестям красивой жизни.
Рус еще раз вежливо поклонился.
— Рад бы сеньорита, но служба. Прошу извинить покорнейше.
— Ну что ты, милый, умные мальчики женщин на службу не разменивают.
Монах еще раз галантно поклонился.
— С вашего позволения. Как только позволит время, я к вам пожалую.
А в это время уже грозно поднимался сеньор с накрахмаленным жабо и стремительно приближался. Его решительные движения руками не имели должного обоснования в тактико-боевом искусстве, но были наполнены глубиной чувств и жаждой исполнения. Этого, к сожалению, оказалось недостаточно, и строгий господин, подчиняясь законам всех доказанных физических явлений, полетел с ускорением, но уже в другую сторону.
Рус не стал далее задерживаться. Еще раз отвесил поклон прелестной даме, пообещал посетить. Поторопился в трюмное отделение. Целый каскад нижних палуб, лестниц, перегородок не позволяли запомнить путь и ориентироваться на обратном пути. Монах чуть ли не. через каждые четыре-пять шагов ставил случайную полоску мелом. Чем ниже палуба, тем меньше света в коридорах и переборках. Мрачновато было в этих местах, да и не безопасно ходить в отдаленных для пассажиров помещениях.
Редкие матросы, сновавшие мимо, не обращали внимания на одинокую фигуру. В машинных отделениях сохранялась рабочая обстановка и никаких подозрительных скоплений случайных лиц Рус не обнаружил. Спустился к трюмным отсекам плутать пришлось долго. Благо, что комиссар схематично нарисовал план нижних палуб корабля. Правда, общие расположения основных помещений монах помнил еще с лекций на базе в Южной Корее. Но дойдя до трюмных люков, обнаружил, что многие из них задраены.
Прошелся вдоль палубы-тоже закрыто. Дальше… У последних люков прямо на полу сидел какой-то лох и жадно тянул марихуану из толстой сигареты. Видно, он очень был занят приятным делом. Ему доставляло большое удовольствие долго выпускать дымок из скрученных трубочкой губ и втягивать по новой порцию отравы. Он даже нутром не ощутил приближение монаха. Мощный удар рукояткой пистолета по голове и послушное дальнейшим усилиям тело рухнуло внутрь трюма. Дальше Рус постарался как можно крепче закрутить ручки задраивания люка. Заклинил их. Голоса, которые были слышны из помещения, перестали доноситься.
Большие грузовые люки изнутри открыть невозможно. Сохранялась уверенность, что до конца плавания оставшаяся компания не сможет выйти на свободу. Обратно Рус шел и стирал меловые полреки. Зашел в новую каюту Сен Ю. Дина спала прямо у кровати раненого монаха. Старая женщина перебирала тряпки и бинты. Доктор пересчитывал ампулы, иглы.
Помещение было не так просторно, как люксовые каюты, но зато было неизвестно, по словам комиссара, никому. А капитан, всеми силами старался способствовать тишине и неизвестности всего остального.
Громче играла музыка на всех палубах, активнее работали массовики и затейники, бары открыты круглосуточно, игровые помещения тоже. Сейчас, при виде порядка и спокойствия в каюте, мирно спящей Дины, у Руса появилась уверенность, что теперь до Кейптауна есть шанс доплыть и сойти неизвестными на берег.
Совсем изможденный и перенервничавший за последние дни бравый Брюнер сидел в каюте со своими двумя ближайшими помощниками, полковниками. Он не находил себе места: то вскакивал, как угорелый, и носился драной козой по помещению, извергая проклятия на все атлантическое пространство, то усаживался резко в кресло и предавался долгой депрессии. Наконец он заметил своих старых сослуживцев и слабо, но еще зло заговорил:
— Штандартенфюрер, что вы заглохли? Неужели нельзя ничего подсказать? Как объяснить все происшедшее? Кто нас подставил? Почему против нас оказались полицейские? Что нам делать теперь?
Сидящий, с двумя рваными шрамами на щеке и дешевой сигаретой в щербленых зубах, был не менее расстроен и не менее взвинчен. Он хлебал большими глотками пиво и все время косил мутными глазами на дверь.
— Группенфюрер, в нашем случае сейчас лучше пригнуться и не высовываться до самого Кейптауна. Мы засвечены полностью. Не знаю кем, но наше инкогнито никак не прошло на корабле. В Африке выйдем на своих людей, выясним обстановку.
