Стивен Кинг - Возрождение

Я не хотел читать, однако вскрыл конверт и вытащил лист бумаги с завернутым в него конвертом поменьше. На втором конверте было написано: Прежде чем вскрыть, прочти мое письмо.

Храни меня Господь, так я и сделал.

4 марта 2014 г.

Дорогой Джейми!

У меня есть оба адреса твоей электронной почты – для деловой и личной переписки (ты знаешь, какими возможностями я располагаю), – но теперь я старик со своими стариковскими причудами и считаю, что личное дело заслуживает изложения в обычном письме, желательно написанном собственноручно. Как видишь, я все еще могу писать, но как долго это продлится, неизвестно: осенью 2012 года у меня был микроинсульт, а летом прошлого года – еще один, гораздо более серьезный. Надеюсь, ты извинишь меня за отвратительные каракули.

У меня есть и еще одна причина написать это письмо от руки и отправить по обычной почте. Электронное сообщение очень легко удалить, а с письмом, над которым человек трудился с пером и чернилами, так поступить сложнее. Я добавлю строчку на обратной стороне конверта, чтобы увеличить шансы. Если я не получу ответа, то придется направить эмиссара, чего мне делать никак не хочется, потому что времени остается мало.

Слово «эмиссар» мне совсем не понравилось.

Во время нашей последней встречи я попросил тебя поработать моим помощником. Ты отказался. Я снова прошу об этом и на этот раз уверен, что ты согласишься. Ты должен согласиться, ибо моя работа находится в завершающей стадии. Остается один последний эксперимент. В его успехе я не сомневаюсь, но в одиночку провести его не смогу. Мне нужна помощь – и, что не менее важно, мне нужен свидетель. Поверь, что твоя заинтересованность в этом эксперименте почти не уступает моей.

Ты думаешь, что откажешься, но я достаточно хорошо тебя знаю, мой старый друг, и не сомневаюсь, что, прочитав это письмо, ты изменишь свое мнение.

С наилучшими пожеланиями,

На улице яростно завывал ветер, снег шуршал по двери, словно песок. Дорогу в Боулдер скоро закроют, если уже не закрыли. Я держал маленький конверт и думал: что-то случилось. Я не хотел знать, что именно, но чувствовал, что пути назад уже нет. Сидя на лестнице, ведущей к моей квартире, я вскрыл конверт, и в этот момент особенно сильный порыв ветра сотряс все здание. Почерк был таким же неуверенным, как и у Джейкобса, а строчки – неровными и сползавшими вниз, но я сразу его узнал. Еще бы! Сколько любовных записок, в том числе весьма страстных, было написано мне этой рукой. Внутри у меня что-то оборвалось, и я подумал, что вот-вот потеряю сознание. Я опустил голову, закрыл свободной рукой глаза и сжал виски. Когда слабость прошла, я почти пожалел об этом. Я прочитал письмо.

25 февраля 2014 г.

Уважаемый пастор Джейкобс!

Вы – моя последняя надежда.

Я чувствую, что писать это глупо, но так оно и есть. Обращаюсь к Вам по настоянию своей подруги Дженни Ноултон. Она дипломированная медсестра и говорит, что никогда не верила в чудесные исцеления (хотя в Бога верит). Несколько лет назад она посетила одно из Ваших выступлений с исцелениями в Провиденсе, штат Род-Айленд, и Вы вылечили ее артрит, который практически не позволял ей двигать руками, в результате чего она в прямом смысле «подсела» на оксиконтин. Она сказала мне: «Себе я говорила, что поехала исключительно послушать Эла Стампера, потому что у меня были все его записи с «Vo-Lites», но в глубине души знала истинную причину, потому что когда он спросил, есть ли желающие исцелиться, я встала в очередь». Она сказала, что когда Вы коснулись ее висков кольцами, исчезла не только боль в руках, но и тяга к оксиконтину. Поверить в последнее мне было даже труднее, чем в излечение артрита, потому что там, где я живу, этот препарат принимают многие, и я знаю, как трудно избавиться от этой «привычки».

Пастор Джейкобс, у меня рак легких. После облучения у меня выпали все волосы, а химиотерапия вызывала постоянную рвоту (я потеряла 60 фунтов), но, несмотря на эти адские средства, избавиться от рака так и не удалось. Теперь мой врач предлагает сделать операцию и вырезать одно легкое, но моя подруга Дженни усадила меня и сказала: «Я не хочу скрывать от тебя правду, милая. Обычно врачи делают такое предложение, когда уже слишком поздно, и они это знают, но ничего другого все равно предложить не могут».

Я перевернул листок, чувствуя, как голова начинает пульсировать болью. Впервые за многие годы я пожалел, что больше не колюсь. Под кайфом я мог бы взглянуть на подпись внизу, не боясь закричать от ужаса.

Дженни говорит, что она посмотрела материалы на Вашем сайте, и там очень много подтверждений, что люди действительно исцелялись. Я знаю, что Вы больше не ездите по стране. Вы могли уйти на покой, могли заболеть и даже умереть (хотя я молюсь, чтобы Вы были живы, ради Вас самого и себя тоже). Но даже если с Вами все в порядке, Вы можете просто не читать письма, которые Вам приходят. Поэтому мое послание – как записка в бутылке, которую в отчаянии бросают в море. Но я пишу не только потому, что об этом просит Дженни. Что-то внутри говорит мне, что я должна попробовать. В конце концов, бывает же, что какую-нибудь бутылку выбрасывает на берег и кто-то читает вложенное в нее послание.

От операции я отказалась. Вы действительно моя последняя надежда. Я знаю, она призрачная и даже глупая, но в Библии сказано: «Если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему»[21]. Я буду ждать ответа… или его отсутствия. В любом случае пусть Господь благословит и сохранит Вас.

С уважением и надеждой,

17 Морган-Питч-роуд, Дезерт-Айленд,

штат Мэн 04660

Тел. (207) 555–6454

Боже милостивый! Астрид!

Снова Астрид, спустя столько лет. Я закрыл глаза и увидел ее стоящей под пожарной лестницей, увидел ее красивое юное лицо в капюшоне куртки. Я открыл глаза и прочел то, что написал Джейкобс под ее адресом.

Я видел ее анализы и последние рентгеновские снимки. Не сомневайся – возможности, о которых я упомянул в сопроводительном письме, позволили получить к ним доступ. Облучение и химиотерапия уменьшили, но не уничтожили опухоль в ее левом легком, а в правом появились новые пятна. Ее состояние тяжелое, но я могу ее спасти. Поверь мне и в этом тоже. Однако подобные раковые опухоли похожи на огонь в сухостое и распространяются так же быстро. Ее время истекает, и ты должен принять решение незамедлительно.

Если времени осталось так мало, какого черта ты не позвонил или хотя бы не отправил свое дьявольское предложение курьерской почтой?

Но я знал ответ. Он хотел, чтобы времени осталось мало, потому что беспокоился не об Астрид. Астрид для него была лишь пешкой. Я же, напротив, был одной из крупных фигур. Я понятия не имел почему, только знал, что это так. Листок дрожал у меня в руке, когда я дочитывал последние строки.

Если ты согласишься помочь мне предстоящим летом, пока я заканчиваю свою работу, твоя старинная подруга (и, возможно, любовница) будет спасена и навсегда избавлена от рака. Если ты откажешься, я позволю ей умереть. Конечно, для тебя это звучит жестоко и даже чудовищно, но если бы ты знал всю важность моей работы, то считал бы по-другому. Да, даже ты! Номера своих телефонов – домашнего и сотового – я прилагаю. Телефон мисс Содерберг лежит возле меня, пока я пишу эти строки. Если ты мне позвонишь – разумеется, с положительным ответом, – я тут же наберу ее номер.

Выбор за тобой, Джейми.

Несколько минут я сидел на лестнице, делая глубокие вдохи и стараясь умерить сердцебиение. Я вспоминал, как она прижималась ко мне бедрами, как внизу моего живота все начинало пульсировать, превращая восставшую плоть в кремень, как она ласкала рукой мой затылок, выдыхая мне в рот сигаретный дым.

Наконец я встал и начал подниматься к своей квартире, продолжая держать оба письма в руке. Лестница не была ни крутой, ни длинной, а езда на велосипеде помогала мне поддерживать форму, но я дважды останавливался перевести дух. Рука с ключом дрожала так сильно, что пришлось поддержать ее.

Из-за разыгравшейся пурги в квартире было темно, но свет включать я не стал. Требовалось действовать быстро. Я снял с ремня сотовый, опустился на кушетку и набрал номер мобильного Джейкобса. После первого гудка он снял трубку.

– Привет, Джейми, – сказал он.

– Ах ты, ублюдок! – не сдержался я. – Какая же ты сволочь!