Роберт Харрис - Призрак

— Говорите яснее, — потребовал он.

Мой ответ на записи действительно казался таким увертливым, таким потным от нервозной двусмысленности, что просто удивительно, как Лэнг не рассмеялся вслух.

— Вы сами признались, что хотели взять их с помощью ребят из САС. Конечно, по вполне понятным причинам… И хотя они не проводили арест сами, министерство обороны, как я понимаю, не может отрицать своего участия в данной операции… Пусть даже наши парни оставили машину за соседним углом. То есть, говоря начистоту, именно британская разведка дала ЦРУ ориентировку, где следовало искать тех людей. И когда их начали пытать, вы не осудили этого…

Я едва успел вставить последнюю фразу. Лэнг продолжил излагать свою «важную информацию». Его тон стал холодным как лед.

— Сид Кролл очень обрадовался этим заверениям ЦРУ. Он считает, что прокурор закроет дело.

— Ну, если Сид так говорит…

— Ладно, к черту все это, — внезапно сказал Лэнг.

Он ударил кулаком по краю стола. Звук на записи походил на взрыв снаряда. Телохранитель, дремавший на софе, резко вскинул голову вверх.

— Мне не жаль, что случилось с теми четырьмя террористами. Если бы мы полагались только на пакистанские власти, то вообще не получили бы их. Нам требовалось арестовать этих ублюдков, пока имелся шанс. И если бы мы проворонили их, они ушли бы в подполье. А значит, мы ничего не узнали бы о том, когда и где они собирались убивать наших сограждан.

— Вам действительно не жалко их?

— Нисколько.

— Даже после того, как один из них умер во время допроса?

— Ах, этот, — отмахнувшись, ответил Лэнг. — У него был сердечный приступ. Какая-то невыявленная проблема с сердцем. Он мог умереть в любое время. Он мог погибнуть, просто поднявшись однажды с постели.

Я промолчал, притворившись, что записываю его слова.

— Послушайте, — сказал Лэнг, — я не одобряю пыток. Но позвольте мне высказать вам свое мнение. Во-первых, пытки дали нам реальный результат. Я видел данные. Во-вторых, наличие власти позволяет вам уравновешивать зло. И теперь подумайте сами. Неужели две минуты страданий нескольких человек сравнимы со смертью многих? Смертью тысяч людей? В-третьих, не пытайтесь убедить меня в том, что пытки во время борьбы с террором стали чем-то уникальным в истории. Они применялись в любой войне. Единственная разница заключается в том, что в прошлом не было продажной прессы, которая повсюду трезвонила о правах несчастных убийц.

— Люди, арестованные в Пакистане, заявляли о своей невиновности, — заметил я.

— Конечно, заявляли! А что им было еще говорить?

Лэнг внимательно посмотрел мне в глаза, как будто впервые по-настоящему увидел меня.

— Я начинаю думать, что вы слишком наивны для этой работы.

Не сумев сдержаться, я язвительно спросил:

— В отличие от Макэры?

— О, Майк!

Лэнг засмеялся и покачал головой:

— Он тоже был наивным, но в другом.

Самолет начал быстро снижаться. Луна и звезды исчезли. Мы снова вошли в слой облаков. Почувствовав давление в ушах, я сжал пальцами нос и сделал несколько сухих глотков. Амелия, пройдя по проходу, приблизилась к нам.

— Все нормально? — спросила она.

Ее лицо выглядело озабоченным. Наверное, она заметила вспышку гнева своего кумира — во всяком случае, его удар кулаком по столешнице донесся до каждого из пассажиров.

— Мы работаем над моими мемуарами, — ответил Лэнг. — Я рассказал ему об операции «Буря».

— Вы записали этот разговор? — спросила Амелия.

— А разве нельзя? — поинтересовался я.

— Нам следует соблюдать осторожность, — сказала она Лэнгу. — Не забывай о том, что говорил Сид Кролл.

— Запись является вашей собственностью, — напомнил я.

— Ее могут затребовать в суде.

— Перестань относиться ко мне, как к ребенку! — рявкнул Лэнг. — И заруби себе на носу, моя милая. Я всегда говорю только то, что хочу сказать.

Глаза Амелия расширились от обиды, но она тут же опустила голову и отошла к софе.

— Ох уж эти женщины! — проворчал Лэнг.

Он сделал еще один глоток из бокала. Лед растаял, но цвет напитка остался темным. Лэнг явно заказал себе неразбавленный бренди. И тут до меня дошло, что бывший премьер-министр слегка опьянел. Я должен был воспользоваться этим моментом.

— Извините за вопрос, — сказал я. — В чем именно был наивным Майк Макэра?

— Не забивайте себе голову всякой ерундой, — ответил Лэнг.

Опустив подбородок на грудь, он задумчиво нянчил в руках свой бокал. Внезапно его голова снова дернулась вверх.

— А возьмите, например, всю эту чушь о гражданских свободах. Знаете, что я сделал бы, если бы снова оказался у власти? Я сказал бы народу: ладно, давайте создадим в аэропортах два вида терминалов. Слева вы увидите очереди на рейсы, где мы не будем проводить проверку пассажиров — никаких металлодетекторов и биометрических данных; никаких нарушений драгоценных гражданских свобод. Там не будут использовать разведывательных данных, полученных у террористов под пытками. Справа вас будут ждать очереди на рейсы, где мы сделаем все возможное для безопасности пассажиров. Пусть люди сами принимают решение, на каких самолетах им летать. Правда, великолепно? А затем мы сядем и посмотрим, в какие очереди встанут Райкарты этого мира! В какие части аэропортов они поведут своих детей, если мы на самом деле уберем систему безопасности полетов!

— Майк тоже настаивал на гражданских свободах?

— Вначале он был вполне нормальным. Но, к сожалению, идеализм у Майка обнаружился в зрелом возрасте. Как раз во время нашей последней беседы я сказал ему: «Майк, если сам Иисус Христос не решил всех проблем нашего мира, когда жил среди нас — а ведь Он был божьим сыном! — то разве можно ожидать, что я разберусь с ними за какие-то десять лет?

— Это правда, что вы поссорились с ним? Прямо перед его смертью?

— Майк предъявил мне несколько безумных обвинений. Я не мог оставить их без внимания.

— А можно спросить, какими были эти обвинения?

Я представил себе, как Райкарт и гаагский обвинитель выпрямились бы в своих креслах, если бы они прослушивали эту запись. Мне снова пришлось сглотнуть. Мой голос звучал приглушенно, как будто я бубнил слова во сне или говорил на большом расстоянии. На записи последовавшая пауза была довольно короткой, но в тот момент она показалась мне почти бесконечной. Тон Лэнга, когда он заговорил, был смертоносно язвительным:

— Я не склонен повторять такие бредни.

— Они каким-то образом были связаны с ЦРУ?

— Ну, конечно, вы уже все знаете, — со злостью сказал Лэнг. — Иначе зачем вам понадобилось бы встречаться с Полом Эмметом?

На этот раз пауза на записи была такой же длинной, как и в моей памяти.

Оглушив меня своей догадкой, Лэнг посмотрел в окно и отхлебнул из бокала. Внизу под нами появились несколько изолированных огоньков. Наверное, это были корабли. Взглянув на Адама, я понял, что годы оставили на нем свой отпечаток. Усталые морщинки собрались вокруг глаз, под челюстью отвисла кожа. Хотя, возможно, виной тому был не возраст, а нервное истощение. Я сомневался, что с тех пор, как Майк бросил ему вызов, Адам мог спокойно спать по ночам. А с того времени прошли уже недели. Когда Лэнг снова повернулся ко мне, гнев исчез с его лица. Осталась лишь огромная усталость.

— Я хочу, чтобы вы поняли меня, — сказал он с нотками просьбы. — Все мои поступки на постах партийного лидера и премьер-министра — повторяю, все мои поступки — совершались по глубокому убеждению в их необходимости.

Я промямлил в ответ что-то невразумительное. Мое состояние приближалось к ступору.

— Эммет сказал, что вы показывали ему какие-то фотографии. Это верно? Могу я на них посмотреть?

Мои руки слегка тряслись, когда я, вытащив пакет из сумки, подтолкнул ему через стол пачку черно-белых снимков. Он быстро пролистал первые четыре фотографии и остановился на пятой — той, на которой они с Эмметом стояли на сцене. Вернувшись к началу, Лэнг начал просматривать снимки заново, задерживаясь над каждым из них. Не отрывая глаз от фотографий, он тихо спросил:

— Где вы достали их?

— Макэра заказал эти снимки в архиве. Я нашел их в его комнате.

Второй пилот включил интерком и попросил нас пристегнуть ремни.

— Странно, — прошептал Лэнг. — Странно, что все мы с возрастом меняемся, но в то же время остаемся прежними. Майк ничего не говорил мне о фотографиях. Будь проклят этот чертов архив!

Разглядывая снимок с пикником на речном берегу, он мечтательно прищурился. Я заметил, что его взгляд был прикован не к Эммету, а к девушкам.

— Я помню ее, — сказал он, тыкнув пальцем в снимок. — И ее. Она написала мне однажды, когда я был премьер-министром. Рут это не понравилось. О боже!