Энн Райс - История похитителя тел
Иногда я вздрагивал, открывая глаза и обнаруживая, где я. В ее белой комнатке.
В бликах света я разглядел на стене распятие с окровавленным Христом, а на маленьком книжном шкафу – статуэтку девы Марии, давно знакомый образ со склоненной головой и простертыми руками. А там кто, святая Рита с красной раной на лбу? Ах, эти старые поверья! И подумать только, они живут в сердце этой женщины.
Я прищурился, пытаясь разобрать самые крупные названия книг на полках Фома Аквинский, Маритайн, Тейар де Шарден. Напряжение, потребовавшееся от меня, чтобы связать эти слова с именами католических философов, оставило меня без сил. Но мой мозг лихорадило, он никак не мог успокоиться, и я прочел остальные названия. Книги по тропическим заболеваниям, по детской психологии. Я разглядел на стене, рядом с распятием, фотографию в рамке-монахини в покрывалах и форме – наверное, какая-то церемония. Я не мог рассмотреть, присутствует ли среди них она, – только не этими смертными глазами, тем более, что они болели. На монахинях были синие платья и синие с белым покрывала.
Она держала меня за руку. Я повторил, что мне нужно поехать в Новый Орлеан. Мне нужно выжить, чтобы добраться до моего друга Луи, который поможет вернуть мое тело. Я описал ей Луи – рассказал, как он живет, отрезанный от современного мира в крошечном темном домике в глубине заросшего сада. Я объяснил, что он слаб, но сможет дать мне вампирскую кровь, тогда я снова стану вампиром, выслежу Похитителя Тел и верну себе прежнюю оболочку. Я сказал ей, что Луи очень человечен, что особенной вампирской силы он мне не передаст, но я не смогу найти Похитителя, пока не получу сверхъестественное тело.
– Значит, это тело умрет, – заключил я, – когда он даст мне кровь. Вы спасаете его ради смерти. – Я плакал. Я понял, что говорю по-французски, но она вроде бы понимала, потому что по-французски же она сказала, что мне надо отдохнуть, что у меня бред.
– Я с вами, – очень медленно и осторожно произнесла она по-французски. – Я вас защищу. – На моей руке лежала ее теплая мягкая рука. С необычайной заботой она отвела мои волосы со лба.
Дом погрузился во тьму.
В камине горел огонь, а Гретхен лежала рядом со мной. Она надела длинную фланелевую рубашку, белую и очень плотную; она распустила волосы и обнимала меня, когда я дрожал. Мне нравилось ощущать на руке ее волосы. Я прижимался к ней и боялся, что сделаю ей больно. Она снова и снова вытирала мое лицо прохладной тканью. Ночь сгущалась, а с ней и мой панический ужас.
– Я не дам тебе умереть, – прошептала она мне на ухо. Но я услышал страх, который она замаскировать не смогла. Я погрузился в неглубокий сон, и сквозь него видел очертания комнаты, ее цвета и свет. Я снова воззвал к остальным, умоляя Мариуса прийти мне на помощь. Мне чудились ужасные вещи – что они наблюдают за мной, словно белые статуэтки Святой Девы и святой Риты, и отказываются помочь.
Уже перед рассветом я услышал голоса. Пришел врач – усталый молодой человек с желтоватой кожей и красными кругами вокруг глаз. Мне в руку снова вонзилась игла. Я жадно пил ледяную воду, которую мне дали. Я не разбирал ни слова из тихого бормотания доктора, да оно для меня и не предназначалось. Но переходы интонации голоса были спокойными и уверенными. Я уловил слова «эпидемия», «метель» и «невозможные условия».
Когда закрылась дверь, я взмолился, чтобы она вернулась.
– Рядом с твоим бьющимся сердцем, – прошептал я ей в ухо, когда она вновь легла возле меня. Как приятно – ее нежные тяжелые руки, большая бесформенная грудь, гладкая нога. Может быть, я слишком болен, чтобы бояться.
– Спи, – сказала она. – Постарайся ни о чем не волноваться. – Наконец-то я провалился в глубокий сон, глубокий, как снег за окном, как темнота.
* * *«Как думаешь, не пора ли тебе исповедаться? – спросила Клодия. – Знаешь, ты действительно, как говорится, висишь на волоске».
Она сидела у меня на коленях и смотрела снизу вверх, положив руки мне на плечи, а ее лицо находилось ближе чем в дюйме от моего.
У меня сжалось и взорвалось болью сердце, но нож был ни при чем – только вцепившиеся в меня ручки и аромат раздавленных роз, исходивший от ее мерцающих волос.
«Нет. Я не могу исповедаться, – ответил я дрожащим голосом. – О Господи, что тебе от меня нужно?»
«Ты не жалеешь! И никогда не жалел! Ну скажи. Скажи правду. Ты заслужил, чтобы я вонзила нож в твое сердце, сам знаешь – и всегда знал!»
«Нет!»
Я посмотрел на нее, на тонкую пряжу волос, и что-то во мне сломалось. Я поднял ее, встал, усадил ее в кресло напротив и упал на колени у ее ног.
«Клодия, послушай. Не я это начал. Не я сотворил мир! Это зло существовало всегда. Оно притаилось в тени, поймало меня, взяло меня к себе, а я делал то, что считал нужным. Не смейся надо мной, прошу тебя, не отворачивайся. Не я создал зло! Не я сам себя создал!»
Она задумчиво и пристально следила за мной, и ее пухлый ротик растянулся в красивой улыбке.
«У тебя были не только мучения, – сказал я, вцепляясь пальцами в ее плечики. – Не только ад. Ну скажи, что не только. Скажи, что было и счастье. Дьяволы бывают счастливы? Господи, я ничего не понимаю!»
«Ничего не понимаешь, но вечно что-нибудь делаешь, да?»
«Да, и не жалею об этом. Не жалею. Я прокричал бы это с крыши самим Небесам. Клодия, я все совершил бы заново! – Я глубоко вздохнул. И еще громче повторил: – Я все совершил бы заново!»
В комнате повисла тишина.
Она оставалась невозмутимой. Разозлилась ли она? Удивилась? Глядя в ее лишенные выражения глаза, я не мог понять.
«О, да, ты действительно порочен, отец мой, – тихим голоском произнесла она. – И как ты с этим живешь?»
Дэвид отвернулся от окна. Он возвышался над ее плечом и смотрел на меня сверху вниз – я стоял перед ней на коленях.
«Я – идеал своего племени, – сказал я. – Я – идеальный вампир. Глядя на меня, вы видите Вампира Лестата. Никто не затмит фигуру, которую вы видите перед собой. Никто! – Я медленно встал. – Я не раб времени и не закаленный тысячелетиями бог; я не фокусник в черном плаще и не унылый скиталец. У меня есть совесть. Я знаю, что хорошо, а что – плохо. Я знаю, что делаю, и продолжаю в том же духе. Я – Вампир Лестат. Вот твой ответ. Делай с ним что хочешь»
* * *Светало. Бесцветное, но яркое вставало над снегом солнце. Гретхен спала, обхватив меня руками.
Она не проснулась, когда я сел и потянулся к стакану воды. Безвкусной, но прохладной.
Чуть позже она открыла глаза и резко села, ее светлые волосы упали на щеки, обрамляя сухое, чистое, полное неуловимого света лицо.
Я поцеловал ее в теплую щеку и почувствовал, как ее пальцы дотронулись до моей шеи, а потом до моего лба.
– Ты вынесла меня оттуда, – сказал я хриплым дрожащим голосом. Откинувшись на подушки, опять ощутил слезы на щеках и, закрывая глаза, прошептал: «Прощай, Клодия», надеясь, что Гретхен меня не слышит.
Когда я проснулся, она приготовила мне большую чашку бульона, который я выпил и нашел почти вкусным. На тарелке поблескивали разрезанные яблоки и апельсины. Я жадно съел и их, поразившись хрусту яблок и сочности волокон апельсинов. За этим последовала горячая смесь крепкого ликера, меда и кислого лимона, которая мне так понравилась, что она не замедлила приготовить мне еще.
Я опять подумал, как она похожа на гречанку с картины Пикассо, крупная и светлая. У нее были темно-коричневые брови и светлые глаза – почти бледно-зеленые, – что придавало ее лицу убежденное и невинное выражение. Она была немолода, эта женщина, благодаря чему в моих глазах становилась намного красивее.
В ответ на мой вопрос она с рассеянным, немного не от мира сего видом, кивнула и сказала, что мне лучше.
Она явно погрузилась в собственные мысли. Долго стояла и смотрела на меня, словно я представлял для нее загадку, а потом очень медленно наклонилась и приложила свои губы к моим. По моему телу пробежала резкая дрожь волнения. Я снова заснул. Никакие сны мне не снились.
Такое впечатление, что я всегда был человеком, всегда жил в этом теле, – и какую же я испытывал благодарность за мягкую чистую постель!
День. Голубые заплатки за кронами деревьев.
Словно в трансе следил я, как она разводит огонь. Я смотрел на отблески пламени на ее голых ногах. Серая шерсть Моджо, тихо поедавшего обед с тарелки, зажатой между лапами, припудрена легким снегом; то и дело он поднимал ко мне глаза.
Мое тяжелое человеческое тело все еще горело от температуры, но мне стало прохладнее, лучше, боль уже не была такой резкой, а озноб совсем прошел. «Да, но зачем она все это для меня делает? Зачем? И что я могу для нее сделать?» – подумал я. Однако, представив себе, что меня ждет впереди – погоня за Похитителем Тел, – я почувствовал приступ паники. Я слишком болен, чтобы уходить, мне предстоит провести здесь еще одну ночь.
