Кирилл Партыка - Час, когда придет Зуев
— Будьте же благоразумны. Я не могу дать вам то, чего нет. Что вы, право, как ребенок? — И добавил: — Вы не Орфей, она — не Эвридика. Шли бы себе и не оглядывались.
— И про это ты знаешь?! — Лобанов оскалился. — Ладно. Значит, говоришь, пустыня?
Это мы проверим. Я, точно, не Орфей. Я твое царство Аида, Зазеркалье поганое, наизнанку выверну!..
— Не мое. Ваше.
Лобанов замахнулся прикладом.
— Прекратите! — истошно крикнул коротышка.
Волин с рычанием прыгнул к Сергею и намертво вцепился в двустволку…
— Сережа!
Все трое замерли одновременно.
Надежда Андреевна возникла за спиной у Юрия Ивановича, обошла толстячка, как лужу на тротуаре, и двинулась к Лобанову. Тот, оттолкнув Алексея, сделал шаг навстречу.
Волин затравленно огляделся. Дрянь! Приперлась — забери меня отсюда, любимый! Но вмешаться не посмел.
Лобанов хотел обнять Надю, но она мягко отстранилась, обвила его шею рукой, наклонила и что-то зашептала в самое ухо.
Сергей дернулся, открыл рот, но Надежда Андреевна привлекла его крепче и прикрыла губы своей ладонью. Лобанов послушно замер.
Он обмяк, желваки на скулах разгладились и лицо будто погасло. Алексей не знал, чего ждать от случившихся перемен. Лобанов все же обнял женщину, и они простояли так некоторое время, будто шепчась о чем-то. Потом Надежда Андреевна обернулась к Юрию Ивановичу:
— Успокойтесь. Они уходят.
Толстячок подозрительно оглядел парочку.
— Сколько раз просил я вас не вмешиваться, — проворчал он. — Впрочем, ладно.
Может быть, сейчас и неплохо. Итак, господа?
Волин недоверчиво тронулся с места, забирая в сторону, чтобы обойти Юрия Ивановича подальше.
Надя опять повернулась к Сергею, обняла его и подтолкнула. Лобанов как будто хотел упереться, но все же сделал первый шаг. До самой двери Надежда Андреевна вела и поддерживала его, как тяжело больного. Юрий Иванович посторонился.
— Счастливого пути, — пожелал он приятелям в спину, и Волину почудилась в этом напутствии затаенная издевка. Надежда Андреевна обернулась.
— Если вы затеете какую-то гадость…
— Совершенно невозможная особа, — покривился толстячок. — Пусть себе идут… откуда пришли.
Хоть убей, что-то недоговаривал чертов коротышка, поигрывал камушком за пазухой.
«Параноик, — одернул себя Алексей. — Он сам ждет не дождется, чтоб нас унесло». И шагнул в распахнутую дверь.
28
На радостях Волин широко улыбнулся случившемуся чуду — дай Бог, одному из последних.
Переступив порог «вычислительного центра», они сразу, без всяких блужданий, оказались… в прихожей. Теперь здесь было светлее, под потолком горела слабая лампочка без абажура. Вешалка торчала на своем месте. На ней болтались два серых ватника и пара ушанок, которые Волин немедленно признал. Поверх одежды был наброшен патронташ. Снизу приткнулись рюкзаки.
Вмиг оказавшись у вешалки, Алексей сдернул с крюка мешавший добраться до телогрейки пояс с патронами и протянул его Лобанову: — Держи свой боезапас.
Сергей, неохотно оторвавшись от Нади, обернулся, протянул руку. Понуро осмотрев выглядывающие из гнезд желтые кругляши, он прислонил ружье к стене, вздел патронташ на стволы. Волин, путаясь в ватнике, торопливо одевался.
— Ты где? Ты… А, черт!
Вынырнув из воротника, Алексей увидел, что Лобанов растерянно топчется посередине прихожей. Кроме них, здесь больше никого не было. Надежда Андреевна исчезла, словно шмыгнув на цыпочках в свой только что выпустивший приятелей антимир.
— Одевайся, — ворчливо приказал Волин.
— Где она?
— Одевайся, говорю!
Лобанов крепко потер глаза.
Обитая железом дверь, ведущая на крыльцо, скрипнула и приоткрылась, словно от порыва ветра. В образовавшуюся щель ворвался перемешанный со снежной крупой пар и глухое завывание пурги.
От нового порыва дверь распахнулась настежь, пропуская внутрь снежный заряд.
Волин прикрыл ладонью лицо.
— Ты смотри. Это сколько уже метет, — сказал Лобанов. — Жалко лыж нет.
От этих простых человеческих слов Волин чуть не расплакался…
Вывалившись наружу, они окунулись в кипящее морозное молоко. Позади с глухим стуком сама собой захлопнулась дверь. Над крыльцом по-прежнему выплясывала лампочка под жестяным колпачком, поджигая желтыми сполохами косо несущийся снег.
Волин опасливо оглянулся по сторонам — не объявится ли где-нибудь поблизости черная псина, — выругался и нырнул в белую круговерть.
Алексей не мог вспомнить, как пересек «прифронтовую полосу» и вообще, попалась ли она на пути. И завалы бурелома на этот раз не помешали ему. Он перевел дух лишь тогда, когда со всех сторон его обступили черные стволы деревьев, будто курящиеся буранным дымом.
А через сотню шагов Лобанов отыскал выворотень, так необходимый им когда-то.
Из-под вставших дыбом корней поваленного векового сушняка поманила уютным затишьем крохотная, укрытая от непогоды пещерка.
«Эх, если бы раньше, — успел подумать Волин. — Может, ничего бы и не случилось». — Лезь, — скомандовал Лобанов, запихивая под выворотень амуницию.
Волин проворно юркнул в попахивающую древесной трухой и земляной пылью дыру…
Места в гротике оказалось — едва повернуться. Пол здесь был неровный и впивался в бока комьями ссохшейся глины. Дышалось трудновато. А когда Сергей умудрился развести у входа крохотный костерок, Алексей вообще чуть не задохнулся и зашелся в кашле.
— На кой черт дымокур? Комаров нету!
— Сколько еще пропуржит. Без огня замерзнем.
Алексей не стал спорить. Здесь, на воле, он готов был мириться с чем угодно.
Развязав рюкзак, Лобанов достал продукты, чай и большую кружку. Приятели раскупорили две банки консервов, глотнули сваренного в кружке густого чифиря, в котором вперемежку с чаинками плавали обломки горелых прутиков и чешуйки золы.
В костре треснула ветка. Взметнувшийся язычок пламени отозвался бликом на вороненых стволах ружья. Подумав, Лобанов притянул «вертикалку» к себе. Замок щелкнул. Из патронников высунулись две вытолкнутые эжектором гильзы.
Сергей долго смотрел на заряды, словно задремав за этим занятием, потом с клацаньем сложил ружье.
— Перезаряди, — посоветовал Волин. — Тайга все-таки.
— Незачем.
— Чего?
— Незачем, говорю, перезаряжать. Оно заряжено.
— Когда же ты успел? — удивился Алексей.
— Ничего я не успевал. Патроны целы.
— Как так? — Волин приподнялся на локте.
— Откуда я знаю. Выходит, никто из этого ружья не стрелял.
Волин протянул руку к двустволке, желая убедиться в том, что его не разыгрывают.
Но вдруг передумал и снова лег на спину.
— А может, так и должно быть, — проговорил он, разглядывая щетину корешков на потолке пещерки. — Сам посуди. Вечеринка, бредоносные рассуждения… резня. (Содрогаясь, он не желал вспоминать о самом главном.) Идиотские монстры. Всякие перевоплощения. Откуда этому взяться? Скорей бы домой. Я не знаю, что с нами было, но смешно же думать…
— Что в нашей жизни вообще было? — невпопад перебил Лобанов.
— Да перестань, — отмахнулся Волин. — Всякое. Хорошее, плохое. У каждого свое.
При чем здесь это?
— Ты разуйся, — посоветовал Лобанов. — А то потом на снег выйдешь — без ног останешься. Я вот все думаю про свою жизнь. Ты ведь тогда правильно сказал: дырка от бублика.
— Ну извини. Брякнул со зла. Но ты тоже молодец. Вспомни, как получилось… — От еды и покоя Алексея тянуло в сон.
— Я и не обижаюсь. На кого обижаться? — Лобанов сел. — Помнишь, раньше в Парке культуры торчал деревянный желоб? От реки на сопочку. Крутой. Не знаю, для чего.
Раз зимой пришли мы с девицами, и решил я удаль показать. В желобе лед, а я полез. Тяжело, понимаешь, скользко. Но лезу. Дополз почти до конца. Чувствую, силы кончаются. Если б через не могу, добрался бы. Но через не могу не сумел.
Или не захотел, черт его знает. Чего доказывать? Девки и так любят. И вот, понимаешь, всю жизнь меня в этот желоб тянет. Другие или не связываются, или в обход, по лесенке. А я вот такой весь из себя. Но как до последних метров доходит, до через не могу, я не то что бы вниз качусь. Я через бортик перемахнул — и айда! Самое смешное, что всегда находится разумное объяснение. Дескать, совершил ты мудрый тактический ход, или дело того не стоило. Все что угодно. Но как словами ни играй, смысл не меняется. Сбежал, предал. Понимаешь, именно предал. Потому что внизу всегда кто-то стоит, и ему очень надо, чтобы ты этот проклятущий желоб одолел и добрался до верха.
Сергей пошарил по карманам, достал сигареты и закурил. Волин, с которого постепенно спадала дрема, слушал его с возрастающим недоумением и даже не стал возмущаться тем, что дыму прибавилось.
