Стюарт Харрисон - Улыбка Афродиты
– Ты не грек, – криво усмехнулся Димитри. – Тебе не понять ход здешней мысли.
– Ну так объясни мне!
– Жители Итаки не просто возмущены поступком Юлии Заннас – они ее ненавидят. А такое сильное чувство переносится и на невинных.
– Даже по прошествии стольких лет?
– Семейные связи здесь очень крепкие. Они помнят.
Я подумал об удивительном сходстве Алекс с ее бабушкой и вспомнил, как странно вел себя тот старик в Эксоги.
– Даже если у нее другая фамилия, людям, наверное, будет несложно восстановить эту связь.
– Вполне возможно, – согласился Димитри.
Он отвернулся и стал наматывать канат на лебедку. Он старался не встречаться со мной взглядом, и я догадался почему.
– Похоже, не очень легко жить с таким отношением, – высказал я свое предположение.
Он положил канат на палубу и повернулся ко мне:
– Жить кому?
– Тому, кто подмочит свою репутацию, поддерживая с ней отношения, если уж ты хочешь это услышать.
– Ты на что намекаешь?! – требовательно спросил Димитри.
– Ведь ты именно поэтому хотел, чтобы Алекс вернулась в Англию? Боялся, что подумают местные жители?!
– Ложь!
– Так ли? Вспомни, когда Алекс рассказала тебе обо мне, ты захотел, чтобы она вернулась. Потому что тебя на самом деле задело. Смешно, да? На мой взгляд, ты очень неравнодушен к ней.
Димитри больше не пытался отрицать моей правоты.
– Я люблю ее. Но мне надо еще немного времени. Через год мое дело совсем окрепнет и чужое мнение не будет так меня задевать.
– Почему же ты не сказал ей правду?
Он отвернулся, пристыженный своим поведением. Его злило, что я все понял. Я не требовал от него ответа, потому что и так понимал причину его молчания.
– Не беспокойся, я не собираюсь ничего ей рассказывать, – успокоил его я. – Просто наблюдаю и делаю выводы.
Димитри взглянул на меня с враждебным недоверием:
– Было бы неплохо, если бы ты оставил свои наблюдения при себе.
Город Каламос находился на восточном побережье острова. Мы подошли к нему ранним вечером. В маленькой гавани рядом с рыбачьими лодками стояло несколько яхт. Пара таверн и ресторанчиков на набережной обслуживала прибывавших с моря, но сам остров был совсем небольшим и почти незаселенным. Мы пришвартовались, и Димитри сошел на берег, чтобы узнать, где живет Грегори. Через час он вернулся и сообщил, что старик проживает со своей сестрой в нескольких милях отсюда, но каждый вечер приходит в город, чтобы посидеть в одной из таверн.
Я дождался, когда стали сгущаться сумерки и люди начали устраиваться за столиками на набережной, после чего отправился искать Грегори. Старик говорил по-английски и, по словам Димитри, всегда был молчаливым, поэтому я пошел один. Во всяком случае, я с удовольствием ухватился за возможность хотя бы ненадолго избавиться от Димитри: мы весь день старались избегать друг друга.
Я легко нашел нужную мне таверну и еще на подходе к ней увидел старика, сидевшего за столиком во дворе и с отсутствующим взглядом смотревшего на море. Перед ним стоял пустой стакан. В его лице осталось что-то знакомое, хотя я не видел Грегори много лет. Ему было за семьдесят. На голове во все стороны торчали пучки седых волос, словно его подстригли садовыми ножницами.
– Грегори? – обратился я к нему.
Он посмотрел на меня, один глаз у него был весь в красных прожилках, а зрачок выглядел молочно-белым.
– Ты кто? – подозрительно спросил он хриплым от многолетнего курения голосом.
– Я Роберт Фрэнч. Ты работал у моего отца.
– У твоего отца? – Его взгляд застыл в легком замешательстве.
– Да, Джонни Фрэнча.
Он начал припоминать, и его лицо стало медленно меняться.
– Ну да, Джонни. Я много лет работал на него, – он вдруг резко помрачнел, – пока он не отослал меня сюда. – Грегори что-то пробормотал по-гречески и поднял свой стакан, но, вспомнив, что тот пуст, раздраженно поставил его со стуком обратно на стол. – Чего тебе от меня надо? Тебя что, отец послал? – Он оглянулся по сторонам, вызывающе вытянув шею, будто ожидая в любой момент увидеть отца. – Наверное, послал тебя, чтобы ты уговорил меня вернуться, так? Я же знаю, что ему одному не управиться!
– Отец не посылал меня. – Мне даже в голову не приходило, что Грегори может не знать о его смерти. – Слушай, можно, я угощу тебя? – Я махнул официанту и заказал себе пиво, а Грегори чего он захочет. Правда, при этом я подумал, что потребуется немало времени, чтобы разговорить его.
Я пододвинул себе стул, а он, присмотревшись повнимательнее, погрозил мне пальцем:
– Теперь я тебя вспомнил. Твой отец брал тебя с собой, когда ты был еще совсем мальчишкой.
– Точно.
– Я все помню, – повторил он. Он закурил, чиркнув спичкой в коротких узловатых пальцах. Официант принес наш заказ, налив Грегори узо из бутылки, которую я попросил оставить на столе. Грегори залпом выпил свой стакан. – Много пью, больше, чем следует.
– Хотел сообщить тебе, – сказал я, когда он потянулся за бутылкой, – мой отец умер.
Старик замер, не донеся стакан до рта:
– Умер?
– Да. Больное сердце, – добавил я, не желая вдаваться в пространные объяснения.
Казалось, новость раздавила старика. Рука со стаканом опустилась на стол, а сам он уставился куда-то вдаль.
– Очень жаль, – через некоторое время сказал он с чувством, печально покачав головой и что-то прошептав, прежде чем поднял свой стакан и осушил его до дна.
– Я пытаюсь выяснить, как прошли его последние дни, – сказал я.
Не знаю, слышал ли меня Грегори.
– Как ты сюда добрался?
– На «Ласточке».
– На лодке отца? – Он посмотрел в сторону гавани, но отсюда лодка была не видна. – Хорошая лодка. А куда плывешь?
– Никуда. Пришел сюда, чтобы поговорить с тобой.
Дрожащей рукой старик снова наполнил стакан.
– Так далеко – чтобы поговорить со мной? О чем?
– Чем занимался мой отец перед смертью?
– Не надо было ему отсылать меня, – покачал головой старик. – Сказал, что я слишком стар, но я все еще живой.
– Он отослал тебя?
– Да. А с чего, по-твоему, я оказался здесь? Велел мне помогать сестре. Она уже совсем старая. После того как умер ее муж, она хотела, чтобы я переехал к ней. И твой отец сказал, что пора мне бросать работу. Дал мне денег. Щедрый был, а я говорю ему, что не хочу оставлять работу. Сказать честно, с моей сестрой жить не сахар – все время пилит меня за то, что пью много.
Он выразительно посмотрел на бутылку и, потерпев очередное поражение в краткой борьбе с самим собой, снова наполнил стакан.
– Кому какое дело, что я пью? В моем-то возрасте? Я и говорю твоему отцу, что это ему пора бросать работать. Так ему и сказал, что еще переживу его на десять лет. И, как видишь, не ошибся.
Его глаза хитро блеснули, но торжество тут же угасло и сменилось печалью. Грегори снова поднял стакан:
– Твой отец был хорошим человеком. Да упокоится с миром! – Грегори выпил узо. Когда же он снова потянулся к бутылке, я остановил его, опасаясь, что скоро он совсем опьянеет и не сможет разговаривать.
– Подожди минутку. Сперва ответь мне на несколько вопросов. Ты можешь вспомнить, когда переехал сюда?
– Конечно, я помню! – воскликнул он с явной обидой. – Я старый, но не глупый!
– Извини, разумеется, не глупый. Итак, когда это было?
– В мае. В начале месяца.
– Значит, уже после того, как отец вернулся с Кефалонии. Помнишь, он ездил туда в апреле?
– Да-да, помню. – Он облизнул губы, с жадностью глядя на бутылку в моей руке.
– Он один вернулся с Кефалонии?
– Один?
– Кто-то видел тебя и моего отца на «Ласточке». И с вами был еще один человек.
– Ах да! Помню! С ним был его знакомый, тоже археолог. Мы ходили с ним на лодке покататься и показать ему остров. Он отдыхал здесь.
– А ты не помнишь, как его звали?
– Иностранец какой-то. Велел звать его Иоганном. А больше ничего не помню.
– Вот вы выходили в море на лодке… Сколько раз?
– Да всего-то один! – сердито ответил Грегори. – После этого твой отец расплатился со мной и заявил, что я больше не работаю у него. Прямо вечером того же дня. Я сказал ему, что не хочу жить с сестрой. Нельзя ему было меня увольнять.
Меня удивил поступок отца: Грегори проработал у него много лет. И почему так внезапно?
– А каким он тебе показался после Кефалонии?
– Как это – каким?
– Ну, может, стал по-другому вести себя?
– Да он не особо разговаривал со мной. А все больше со своим знакомым. Они много говорили о своей работе.
– О своей работе? Ты слышал их разговор? Они упоминали «Антуанетту»?
Глаза старика опять скользнули к бутылке.
– Может, я и вспомню еще, если у меня будет чем утолить жажду.
