Сара Даймонд - Паутина
— Судя по всему, Фишеры были очень одиноки?
— В самую точку. Я-то думал, что они будут по выходным вместе отправляться на приемы всякие, на вечеринки, но не тут-то было. Мистер Фишер семь дней в неделю проводил на фабрике, а у миссис Фишер, похоже, ни единой подруги нее было. Если она куда и уезжала, то возвращалась нагруженная пакетами из магазинов. Кроме покупок, ее вроде ничего в жизни и не интересовало… ну и еще кавалеры, само собой. И выпивка. Миссис Браун говорила, что она напивалась ежедневно, если только никуда не уезжала. Может, просто от скуки — заняться-то ей дома было нечем. Ей-богу, я и не представлял, что бывают такие одинокие люди. Они были отрезаны от всего мира, словно жили на необитаемом острове. У них вообще не было знакомых, к ним даже на чай никто не заходил. Наши-то все в Тисфорде считали, что у Фишеров друзья в других городах. Ничего подобного. Поверьте мне, не было у них никаких друзей. И ничего общего у них тоже не было. Помните, что я про их дом сказал — что его будто из двух разных домов слепили? Так вот, это потому, что дом был отражением своих хозяев. Снаружи — мистер Фишер, который его выбрал, а внутри — миссис Фишер: она обставила и украсила его по своему усмотрению. Кто в лес, кто по дрова. — Он немного помолчал. — Трудно поверить, что богатые люди могут быть такими одинокими и несчастными, но они такими и были… по крайней мере, она. Сам-то с головой в работу ушел, на чувства времени не оставалось. И ради чего, спрашивается, так пахал — ума не приложу. Вкалывал как проклятый — куда там шахтеру до него, — а удовольствия не получал. Ни деньги его не радовали, ни власть над людьми, вообще ничего. Поглядеть на него — аккурат белка в колесе: знает, что надо гнать вперед без остановки, а зачем — без понятия… Так вот и жили.
Я выполнял свою работу, хозяйничал у себя в домике, болтал о том о сем с экономкой, временами видел, как уезжают и возвращаются хозяин или хозяйка. Помня слова мистера Фишера насчет конфиденциальности, я и родственникам, и приятелям говорил только, что Фишеры — приятные люди, порядочные работодатели, работой я доволен. В чем-то врал, конечно, но работа ведь и впрямь каких мало — зарплата выше средней, уютный домик, с хозяевами никаких проблем. Но затем… однажды…
Поток слов неожиданно иссяк, и я поняла, что волнение опять связало ему язык.
— Продолжайте, пожалуйста, — подбодрила я собеседника. — Я вся внимание.
— Так трудно говорить… Вы меня точно осудите. Скажете, что я струсил, что должен был вести себя по-другому… Но я ж не был готов… И откуда мне было знать, чем все это закончится?
— Я не собираюсь осуждать вас, честное слово, — как можно мягче произнесла я. — Итак, что произошло?
— Дело было летом. Я работал в саду. Жарища стояла кошмарная, я пробыл на солнце бог весть сколько часов, и мне вдруг стало нехорошо. Надо было поскорее попить воды. Холодной воды. — Он говорил монотонно, как свидетель, дающий показания в суде. — Я пошел в дом за водой. Думал, что в доме никого нет: хозяева уехали, а у миссис Браун был выходной. Я работал за домом, поэтому не видел проезда и не знал, что они оба вернулись. Фишеры, в смысле. Я вошел в дом и закрыл за собой дверь, чтобы она не хлопала от сквозняка. И тут я услышал их голоса. Из гостиной. Я помню все, будто это было вчера…
«Почему ты никогда не слушаешь ни единого моего слова? — кричала она. — Я бы прекратила, сам знаешь, что прекратила бы, — если б только у меня был ребенок, о котором нужно заботиться. Тогда я была бы счастлива — как ты не поймешь?!»
Я сразу понял, что она пьяна, и страшно пожалел, что не оставил открытой дверь, будь она неладна. Улизнул бы себе потихоньку. Но если б я теперь отрыл ее, они могли услышать и решить, что я подслушивал. Я продолжал стоять где стоял, боясь пошевелиться и мечтая только выбраться из дома до того, как кто-нибудь из них выйдет из гостиной.
«Ты отлично знаешь, что бесплодна, — ледяным голосом ответил мистер Фишер. — Во сколько лет ты сделала аборт? В четырнадцать, пятнадцать? Господи, какое ты ничтожество. Зачем я на тебе женился?»
«Ты ни черта не понимаешь!» — взвизгнула она и чем-то грохнула об пол. Удивительно, что в доме уцелело хоть что-то бьющееся. А потом она разрыдалась. Во весь голос, захлебываясь пьяными слезами.
«Ради всего святого… — сказал он. — О каком ребенке речь? Ты сама как ребенок».
«Хочу взять ребенка, — навзрыд выкрикнула она. — Тогда все изменится. Я хочу удочерить маленькую девочку — никто не будет знать, что она не родная, никто во всем городе. Никому не известно, что я не могу иметь детей. Возьмем хорошенькую девочку, белокурую, как моя мать. Я дам ей все, чего никогда не имела сама. Ей не придется, как мне, жить в пансионе. Она будет ходить в школу в городе и никогда никому не скажет, что она не наш ребенок. Я буду так счастлива, Деннис, что брошу пить и забуду про любовников, клянусь! Зачем мне все это, если у меня есть крошка, о которой надо будет заботиться…»
«Ребенок не кукла, Рита, — сказал он. — Откуда тебе знать, какой она будет, когда подрастет? Усыновляют младенцев, а они все на одно лицо».
«Должны же быть дети постарше, которым тоже нужна семья. Должны быть! — Она перестала плакать, и в ее голосе вдруг послышалась надежда, словно до нее вдруг дошло, что все это возможно. — Давай в понедельник обратимся в соцслужбу и начнем искать…»
«А как быть с твоим прошлым? Думаешь, тебе доверят ребенка? — бросил он презрительно. Он даже не пытался пощадить ее чувства, на них ему было попросту наплевать. — Тебе едва семнадцать исполнилось, когда ты на год попала в психбольницу. Это выплывет наружу, и тебе тут же откажут».
«Не откажут, — возразила она. — У тебя фабрика, мы живем в прекрасном доме… Да мы идеальная приемная семья. Деннис, нам дадут ребенка. Кому придет в голову копаться в прошлом?..»
С чего я дернулся — ума не приложу. Застыл ведь как вкопанный, что называется, столбом стоял до того момента. А тут вдруг пошевелился, да так неуклюже, что задел локтем буфет, и посуда внутри зазвенела. Кажется, в жизни не слыхал такого грохота… Фишеры вмиг умолкли, потом я услышал ее крик: «Кто там?» В кухне возник мистер Фишер — я и двух шагов к двери не успел сделать. Он уставился на меня, а я будто онемел. Потом очнулся и ринулся вон. Можете представить себе мое состояние. Влетел в садовый домик, рухнул на стул и стал ждать. Стук в дверь раздался минут через десять. Я встал, чтобы открыть. Мне уже не было страшно — я смирился с потерей работы.
Мистер Фишер пришел один. Он вообще редко улыбался, а тогда, на пороге садового домика, выглядел серьезней обычного. И старше. Он спросил, можно ли войти. Само собой, он мог и не спрашивать. Мы сели и некоторое время молчали. «Я не имею представления, что ты делал в кухне, — наконец сказал он. — То ли специально подслушивал, то ли случайно зашел. Впрочем, теперь это не имеет значения. Жена требует, чтобы я тебя уволил, и в свете того, что ты услышал, так будет лучше для всех. Уверен, ты и сам все понимаешь». Я только кивнул. Я думал о том, что придется возвращаться к родителям, и ругал себя за то, что пока здесь работал, не скопил побольше денег. Короче, я сидел и молча смотрел в пол, а потом услышал, что он что-то пишет, и поднял глаза.
Мистер Фишер достал чековую книжку и заполнял чек. «Я понимаю, что твоей вины в данной ситуации нет, — сказал он. — Ты получишь отличные рекомендации. А чтобы ты был уверен, что я не держу зла, — вот, возьми». Он протянул мне чек, я глянул — и чуть в обморок не упал. За такие деньги я должен был проработать почти год, а он отдал их как бумажку в один фунт. «Что ты скажешь людям о своем увольнении — дело, конечно, твое, — продолжал он. — Однако я был бы тебе крайне признателен, если кое-какие детали ты оставишь при себе. Вижу, ты меня понял».
Само собой, к родителям я не вернулся. Денег хватило, чтобы снять жилье в Манчестере, где месяц спустя я нашел новую работу. Он был верен своему слову, мистер Фишер, и дал отменную рекомендацию. Я был очень благодарен ему. Окажись кто другой на его месте — выставил бы меня на улицу без разговоров. А мистер Фишер все сделал, чтобы помочь мне. Ну а я никогда и никому словом не обмолвился про то, что знал о Фишерах. Это самое малое, чем я мог его отблагодарить. Скоро я почти забыл об их существовании — женился, детишки пошли. О Фишерах я ничего не слышал и не знал. Но как-то утром открыл газету и прочитал, что их десятилетняя приемная дочь арестована за убийство…
Как я переживал — не передать. Неделями спать нормально не мог, все думал о том, что услышал в тот день и о чем знал столько лет: Фишерам нельзя было доверять даже бродячего кота, не то что ребенка. Я вспоминал, как миссис Фишер говорила о девочке, которую хотела удочерить. Как о кукле, как об игрушке. А ее мужу просто на все было наплевать. Я был уверен, что десятилетняя Ребекка не стала бы убийцей, если б к ним не попала. А я молчал. Продался им, убедил себя, что их жизнь меня не касается. А на кону была жизнь ребенка! Я ведь в тот же день, когда меня уволили, мог обратиться в социальную службу, назвать дюжину причин, по которым Фишеры не могли быть приемными родителями…
