Деон Мейер - Остаться в живых
«Меня зовут капитан Тигр Мазибуко… А ты — покойник».
Я пока не покойник, капитан Мазибуко. Пока нет.
Мазибуко пролаял:
— И отвезите Малыша Джо в больницу!
— Поздно, капитан.
— Что?!
— Капитан, он умер.
Пилот оглянулся; ему неприятно было, что Тобела все слышит. Несправедливость задела Тобелу, но сейчас это было несущественно.
Зато его статус имел очень большое значение. А он круто изменился. Сначала он был простым курьером, который перевозит что-то недозволенное, а теперь он убил человека. Хотя убил, действуя из самообороны. Но они посмотрят на дело с другой стороны.
Он взглянул на рану.
Надо сосредоточиться на том, чтобы выжить.
Сейчас более чем когда-либо.
В него попала не одна пуля: первая вырвала кусок мяса, вторая вошла и вышла по косой — наверное, задела тазовую кость. Из обеих ран струилась кровь. Он вынул из сумки рубашку и начал промокать раны. Подняв голову, увидел, что второй пилот, очень бледный, следит за ним. Тобела глянул на компас, потом за борт. Освещаемый луной пейзаж был очень красивый.
Он осмотрелся. Солдаты оставили в вертолете кое-что из снаряжения: рюкзаки, два металлических ящика, книгу в бумажном переплете. Рюкзаки он отшвырнул ногой. Увидев две бутылки с водой, вынул их из рюкзаков.
— Мне нужны бинты, — сказал он.
Второй пилот ткнул пальцем в металлический ящик с нарисованным на нем красным крестом. Ящик был привинчен к переборке. И запечатан.
Тобела встал, снял наушники. Взломал печать, открыл аптечку. Содержимое было старым: бинты, обезболивающие, мази, шприцы с незнакомыми лекарствами, все в разъемном брезентовом мешке. Он вынул мешок и вернулся на свое место. Снова надел наушники, наскоро оглядел пилотов, проверил высоту и курс. Отложил бинты, пытаясь при тусклом освещении прочитать, что написано на ярлыках баночек с мазями и на упаковках с таблетками. То, что нужно, он откладывал.
Теоретически он помнил, что должен испытывать раненый, но на практике никогда этого не переживал. Сначала шок, дрожь, головокружение, потом боль, усталость, опасность кровопотери, жажда, слабость, дурнота, рассеянность. Сейчас главное — остановить кровь и ввести в организм достаточное количество воды; обезвоживание — грозный противник.
В голове зазвучал мамин голос. Нахлынули воспоминания. Ему было четырнадцать, они играли у реки, бегали за игуанами, и он пропорол ногу острым, как нож, камнем. Сначала он почувствовал только боль. Когда же посмотрел на ногу, то увидел глубокую рану — кость над коленной чашечкой казалась особенно белой на фоне черной кожи. И красная кровь все бежала и бежала вниз из раны, как толпа солдат, которые покидают поле боя.
— Смотрите! — с гордостью сказал он друзьям, показывая размеры раны. — Я пойду домой.
Он приковылял к матери, с любопытством наблюдая за тем, как из него вытекает кровь. Как будто все происходило не с ним. Мама была на кухне, ему не пришлось ничего говорить, он лишь ухмыльнулся. Мама была потрясена.
— Тобела! — вскричала она в тревоге.
Она усадила его на край ванны и, цокая языком, мягкими руками промыла рану белоснежными ватными шариками. Он помнил запах антисептика, как щипало лекарство, бинты, пластырь, голос мамы, ее мягкие, любящие руки. И вдруг он затосковал — по ней, по тому беззаботному времени, по отцу. Он заставил себя вернуться в настоящее. Компас по-прежнему был на отметке 355.
Тобела встал на ноги и приставил ствол «хеклеркоха» к шее второго пилота.
— С какой скоростью летят те вертолеты?
— А-а-х…
— С какой? — Он надавил стволом сильнее.
— Где-то двести восемьдесят, — сказал второй пилот.
— А мы?
— Сто шестьдесят.
— Мы можем лететь быстрее?
— Нет, — отозвался первый пилот. — Мы не можем лететь быстрее. — Он говорил как-то неубедительно.
— Ты мне лжешь?
— Да ты сам посмотри на это старое корыто! По-твоему, оно похоже на гончую?
Тобела опустился на сиденье.
Пилот явно лгал. Но что тут можно поделать?
Им не уйти; до границы еще далеко.
Что сделают «ройвалки», когда нагонят их?
Он отстегнул от второго рюкзака еще одну бутылку с водой, отвинтил колпачок, поднес к губам и сделал большой глоток. Вода отдавала медью; вкус был странный, но он жадно глотал. Бутылка задрожала в его большой руке. Черт! Его била дрожь. Он сделал медленный, неспешный вдох, медленно выдохнул. Продержаться бы до Ботсваны. Тогда у него еще есть шанс.
Он медленно и тщательно начал прочищать рану.
«Если бы он был прежним Умзингели, у вас было бы уже по меньшей мере четыре трупа».
Вот что тогда сказал министр лесного и водного хозяйства. И вот теперь у них один труп, и Янина Менц заподозрила, что боги сговорились против нее. Она считала свою операцию идеальной. Она так долго к ней готовилась, так тщательно все продумала. Кто мог предположить, что им помешает отставной наемный убийца?
Ей было очень жалко себя, но думать, анализировать она не прекращала. И она скоро поняла, в чем дело.
Все не случайно.
Джонни Клейнтьес велел дочери, если с ним что-то случится, попросить помощи у Тобелы Мпайипели. Что это было — предосторожность? Старик заранее ожидал, что все пойдет не так? А может, он вел свою игру? Некая третья сторона заранее знала обо всем. Некая третья сторона вывела из игры ЦРУ и захватила Джонни в Лусаке. Сейчас самое главное — выяснить, кто они.
Ее смущало обилие возможных вариантов. Возможно, неизвестный игрок — Национальное разведывательное управление, Секретная служба или военная разведка ее собственной страны, то есть конкурирующие организации. Кроме того, всем известно, до каких размеров дошли в них недоброжелательство и коррупция.
Вторым важным вопросом было содержимое жесткого диска, потому что оно могло навести на тех, кому оно нужно.
Если Джонни Клейнтьес, помимо ЦРУ, связался с кем-то еще… каким-нибудь старым соратником, который сейчас служит в НРУ, СС или BP, если он сообщил о провокации ПРА… Нет.
Невозможно!
Потому что в таком случае не было бы никаких звонков домой Монике Клейнтьес, никто не угрожал бы убить Джонни Клейнтьеса. Зачем все осложнять? Зачем подвергать опасности собственную дочь?
Джонни запросто мог передать в НРУ копии данных, не выезжая из страны.
Значит, за всем стоит кто-то еще.
Она завербовала Клейнтьеса, она объяснила ему ход операции, она видела его рвение, оценила его преданность и патриотизм. В те несколько недель, что они работали вместе, Янина Менц пристально следила за Клейнтьесом. Ее подчиненные прослушивали его переговоры и знали каждый его шаг, знали, чем он занимается и где находится. Ничего не понятно! Утечка не могла произойти через Клейнтьеса.
Тогда через кого? Через ЦРУ?
Может быть, такое и было возможно год-два назад, но не после 11 сентября. Американцы играют всерьез, никому не делают поблажек и не раскрывают своих карт. Не оставляют ни единого шанса.
Где же произошла утечка?
Единственный человек, которому известно все, от начала до конца, — она сама.
Квинн и его подчиненные следили за Клейнтьесом и прослушивали его телефон, не зная всего. Только ей была известна вся подоплека.
Кто? Кто, кто, кто?
Зазвонил мобильник; она увидела, что это Тигр. Но сейчас ей не хотелось с ним разговаривать.
— Тигр?
— Мэм, он собирается…
— Не сейчас, Тигр. Я тебе перезвоню.
— Мэм…
Она вполне понимала его отчаяние. Один из его бойцов убит, его смерть жжет ему сердце. Кто-то должен за это заплатить. Сначала ей надо подумать; она нажала отбой.
Янина Менц вошла в зал оперативного штаба с чувством полной безысходности. Больше ей не казалось, что она подходит для выполнения важной задачи. Ей было жаль себя. А все из-за директора. Он отказал ей в поддержке и доверии. Вдруг она почувствовала себя ужасно одинокой и неопытной. Она планировала операцию, была стратегом и кукловодом. Она считала себя хорошим организатором, но никак не антикризисным управляющим. Насилие, оружие и вертолеты — не по ее части.
Но факт остается фактом: ей плохо не из-за беглеца и убитого солдата.
Нельзя погружаться в драму. Надо смотреть вперед. Думать. Размышлять. Задействовать свои сильные стороны.
Внешний жесткий диск.
Джонни Клейнтьес поступил так, как поступил бы на его месте любой опытный разведчик: заранее подготовил путь к отступлению, подстраховался. Его страховкой был Тобела Мпайипели, но Клейнтьес не оставил Монике даже настоящего адреса и номера телефона — они устарели. Если бы он на самом деле подозревал, что его используют, он бы и сам отважился на риск. Возможно, лично повидался бы с Мпайипели. Или хотя бы узнал; где сейчас находится его старый друг.
Нет, он поступил так не по привычке и не из-за того, что что-то предвидел заранее.
