М. Кэри - Новая эра Z
Хотя нет. Уже нет. Они медленно подступают к нему со всех сторон, шаг за шагом, как будто немного сомневаясь. Мальчик с разукрашенным лицом остается ведущим на этом празднике, хотя уже и без оружия. Его костлявые пальцы сжимаются и разжимаются.
Тело Галлахера постепенно немеет. Но адреналин, впрыснутый напрямую в мозг, приводит его в чувство и рождает вдохновение. Он быстро смещается на левый бок и пальцами прощупывает свой камуфляж…
Да! Она там. Ладонь сжимает холодный металл. Радуйся, Мария, думает он, переполняемый благодатью.
Дети уже очень близко. Галлахер вытягивает гранату из кармана и показывает им.
– Смотрите! – кричит он. – Посмотрите на это! – Неумолимый процесс замедлился и остановился, но он знает, что дело в его крике, а не в том, что у него в руке. Они замерли, оценивая, сколько еще сил у него осталось.
– Бууууум! – Галлахер изображает взрыв, широко разводя руками. На мгновение наступает тишина. Затем мальчик с разукрашенным лицом лает на него. Он думает, что это просто демонстрация угрозы. Кто громче.
И дети снова двигаются. Решившись на убийство.
– Это бомба! – кричит отчаянно Галлахер. – Это чертова граната. Она вас всех похоронит здесь. Идите, съешьте бродячую собаку. Я сделаю это. Я серьезно. Я действительно это сделаю.
Никакой реакции. Он хватает кольцо указательным пальцем.
Но не хочет их убивать. Ему нужно всего лишь убедиться, что есть свет в конце тоннеля, что он сможет перенести это и отправиться дальше к реке. Но они не оставили ему выбора. У него вообще не было выбора.
– Пожалуйста, – говорит он.
Ничего.
И когда они подобрались вплотную, он не может выдернуть чеку. Если бы Галлахер мог заставить их понять, чем именно угрожает, может быть, все сложилось бы иначе.
Он опускает бейсбольную биту, и дети набрасываются на него волной. Граната выбита из руки и откатывается прочь.
– Я не хочу делать вам больно! – кричит Галлахер. И это правда, он старается не давать им отпор, когда его кусают и раздирают на куски. Они просто дети, и их детство, наверное, было таким же куском дерьма, как и его.
В идеальном мире он был бы одним из них.
61
Паркс намерен искать, хотя знает, что шансы найти Галлахера близки к нулю. Они не могут кричать или идти широким веером, параллельно по нескольким улицам, потому что их всего лишь трое – он, Хелен Джустин и малышка. Доктор Колдуэлл сказала, что слишком слаба для подобных прогулок, да и выглядела она соответствующе, поэтому он не стал спорить.
Но расходиться им не приходится. Мелани крутится во все стороны, как флюгер, нюхая ветер. Она останавливается, глядя на юго-юго-запад.
– Сюда.
– Ты уверена? – спрашивает ее Паркс.
Кивок. Без лишних слов. Она ведет.
Но путь чересчур извилист, по одной дороге вверх, по другой вниз. Поначалу сохранялось направление на юг, но потом и оно сменилось. Галлахер, похоже, дважды разворачивался, находясь всего в миле от «Рози». Паркс думает, а может, малышка ведет их не потому, что чувствует запах, а потому, что хочет казаться важной и обратить на себя внимание взрослых? Нет, чушь собачья. Какая-нибудь десятилетняя эмоциональная девчонка могла так сделать, но Мелани умна не по годам. Если она не знает, где прошел Галлахер, она скажет.
Хотя впереди что-то происходит, между Мелани и Джустин, – диалог испуганных взглядов, который доходит до точки, когда девочка сворачивает с улицы в переулок.
Она останавливается и смотрит на него.
– Достаньте ваш пистолет, сержант, – говорит она тихо.
– Голодные? – Его не волнует, откуда она узнала. Он просто хочет понимать, во что ввязывается.
– Да.
– Где?
Малышка колеблется. Они проходят какую-то стоянку и магазины. Множество дверей с трех сторон от них, часть выбита, а часть завалена. Ржавая машина, стоящая на кирпичах, вероятно, была неподвижна уже задолго до того, как Катастрофа заставила дороги замолчать. Мусорные баки на колесиках стоят вдоль забора, ожидая, когда их заберут.
– Там, – говорит наконец Мелани. Дверь, на которую она кивает, не отличается от любой из остальных на первый взгляд. Но приглядевшись, Паркс видит проторенную дорожку среди сорняков, один из которых – огромный чертополох, все еще мокрый от сока в месте, где был сломан.
Паркс переходит на бесшумный бег. По его мнению, лучше поздно, чем никогда. Он кладет руку на плечо Джустин и показывает, что она должна достать свой пистолет. Вдвоем они приближаются к двери, как копы в телевизионной драме еще до Катастрофы, преувеличенно медленно крадясь, несмотря на хруст и скрежет их обуви по пересеченной местности.
Мелани спокойно проходит между ними и разворачивается.
– Освободите меня, – говорит она Парксу.
Он смотрит ей в глаза.
– Ты имеешь в виду руки?
– Руки и рот.
– Не так давно ты просила меня связать тебя, – напоминает он ей.
– Я знаю. Я буду осторожна.
Остальное ей необязательно озвучивать. Если они окажутся в замкнутом пространстве, полном голодных, она им понадобится. С этим не поспоришь. Паркс снимает наручники и вешает их на пояс. Мелани расстегивает намордник и протягивает ему.
– Вы не присмотрите за ним, пожалуйста? – спрашивает она.
Он кладет его в карман, и Мелани первая растворяется в темноте.
Но на вечеринку они опоздали. Что бы здесь ни случилось, это уже в прошлом. Широкий кровавый след идет от центра прохода в угол, где, вероятно, голодные и расправились с Галлахером. Он смотрит в потолок с выражением смирившегося со своими муками человека, как на изображениях распятого Христа. Но в отличие от Христа его обглодали до костей почти везде. Его куртка растворилась (вообще ни следа). Рубашка разорвана, оголяя пропасть на месте туловища. Его солдатский жетон торчит из обглоданных позвонков. Голодные как-то умудрились съесть его шею, не задев при этом стальной цепочки – это как тот старый трюк, когда надо вытащить скатерть, оставив на столе посуду.
Джустин отворачивается, слезы беззвучно текут из ее закрытых глаз. Паркс молча стоит. Сержант может думать лишь о том, что у него в подчинении был один-единственный мальчишка, которому он позволил умереть в одиночестве. За такой грех отправляются в ад.
– Мы должны похоронить его, – говорит Мелани.
На мгновение его гнев оборачивается против нее.
– В чем смысл, черт тебя дери? – рычит он, глядя на нее. – Здесь уже нечего хоронить. Можешь сгрести его и положить в чертову урну.
Мелани вспыхивает в ответ. Оскалив зубы, она рычит ему лицо:
– Мы должны похоронить его. Или собаки и другие голодные съедят его до конца. И не будет места, чтобы показать, где он умер. Вы должны чтить павшего солдата, сержант!
– Чтить… Откуда ты набралась этого дерьма?
– Троянская война, скорее всего, – бормочет Джустин. Она вытирает глаза тыльной стороной ладони. – Мелани, мы не можем… Нам негде похоронить его. И у нас нет времени. Мы должны добраться до цели как можно быстрее. Мы должны оставить его.
– Если мы не можем похоронить его, – говорит Мелани, – тогда мы должны сжечь его.
– Но как? – спрашивает Джустин.
– В комнате с генератором есть большие бочки, – говорит Мелани нетерпеливо. – На них написано «Горючее», а значит, то, что там внутри, может гореть.
Джустин говорит что-то еще. Пытаясь объяснить, может быть, почему им не стоит таскать туда-сюда по улице двадцать галлонов авиационного топлива.
Но Паркс (с глупым удивлением) вдруг ловит себя на мысли: пока этот ребенок беспокоится о таких вещах, мир не рухнет. Они вбили ей в голову все эти старые понятия, неприменимые к современной жизни, думая, что она никогда не покинет пределы учебного блока, если только отправится в лабораторию, где ее разрежут и размажут под микроскопом.
Его желудок урчит. Впервые за всю свою военную карьеру Паркс взглянул на военное преступление изнутри. И оказалось, что преступник не он и не Колдуэлл. Это Джустин. И Мейлер. И пьяный ублюдок Уиттакер, и все остальные. Колдуэлл просто мясник. Она Суини Тодд со стулом парикмахера и бритвой. Она не тратила годы на скручивание детских мозгов в крендели.
– Мы можем помолиться за него, – говорит Джустин. – Но мы не можем перетащить сюда одну из тех бочек, Мелани. А даже если могли бы…
– Хорошо, – говорит Паркс. – Давай сделаем это.
Джустин смотрит на него как на сумасшедшего.
– Это не шутка, – говорит она ему мрачно.
– Я и не шучу. Эй, она права. В ее словах больше смысла, чем в наших, вместе взятых.
– Мы не можем… – снова говорит Джустин.
Паркс перебивает ее.
– Почему, черт возьми, нет? – ревет он. – Если она хочет почтить память гребаного мертвеца, пусть сделает это! Школа закончилась, учитель. Уже как несколько дней. Может, ты пропустила это.
Джустин смотрит на него в недоумении. Ее лицо становится бледным.
– Не кричите, – бормочет она, выставляя руки вперед в знак примирения.
