Нора Робертс - Ровно в полдень

— Неудивительно, что тебе не удалось удержать такого мужчину — с твоими-то потугами сделать карьеру. Женщине всегда приходится выбирать: либо муж, либо карьера.

— Глупости. Мой развод никак не связан с моей работой.

Тетушка умирала. Для Фиби это было совершенно очевидно: за те недели, что ее не было дома, тетушка Бесс усохла до того, что напоминала обтянутый кожей скелет, и лишь глаза ее оставались живыми и недобрыми.

— Он женился на тебе ради этого дома. Вряд ли стоит порицать его за это. Брак по расчету свидетельствует об изрядной толике здравого смысла.

— Мне не нужен ваш дом.

— Тем не менее он будет твоим. Так я решила еще несколько лет назад. Дом будет держаться на тебе. На тебе, твоей слабохарактерной матери и твоем плаксивом братце.

— Выбирай выражения, — Фиби подошла чуть ближе к кровати, — выбирай выражения, когда говоришь о моей семье.

— О твоей, — тетушка ткнула пальцем в ее сторону, — а не о моей. Только в тебе течет моя кровь, значит, тебе и отвечать за мой дом. Я уже сделала соответствующие распоряжения.

— Прекрасно.

Сухие губы тетушки искривились в улыбке. Фиби казалось, что плоть больной тает на костях. Именно так встретила свой конец Злая Ведьма: она растаяла.

— Ты думаешь, что тоже сможешь сделать распоряжения. Устроить здесь все по-своему — когда меня похоронят. Считаешь, что я долго не протяну. Что ж, относительно этого ты совершенно права — я действительно долго не протяну.

— Мне очень жаль, — невзирая на все их разногласия, Фиби почувствовала угрызения совести. — Я знаю, как тебе больно. Могу я что-нибудь для тебя сделать?

— В тебе еще есть эта слабинка. Ничего, со временем она исчезнет. После моей смерти дом перейдет к тебе. Не думай, что сможешь отдать его своей матери или брату. Все это я обговорила в завещании. Деньги на его содержание уже выделены. Будешь получать их у юристов. И не думай, что сможешь загрести все себе. Это тоже закреплено в документах.

— Мне твои деньги не нужны.

— Твое счастье, потому что ты не получишь ни цента. Никто из вас. Все пойдет на дом. После твоей смерти он может перейти твоим наследникам. Но только в том случае, если ты подчинишься условиям завещания. Тебе придется жить здесь, если хочешь, чтобы и твоя мать осталась здесь. Я не желаю, чтобы этот дом превратили в пансионат, музей или что-либо в этом роде. Это жилой дом, и таковым он останется впредь. И отныне ты будешь жить именно здесь.

Ни пистолета к виску, ни ножа к горлу, думала Фиби. Тетушка была слишком слаба, чтобы использовать столь явное оружие. Вместо этого она сделала заложниками тех, кого Фиби любила больше всего.

— Мне не нужен твой дом и твои деньги. И в твоем одобрении я тоже не нуждаюсь. Я вполне способна вырастить свою дочь сама, без чьих-либо советов или поучений.

— Тебе придется остаться, или твоя мать вынуждена будет уехать сегодня же. Покинуть дом, из которого она боится выйти вот уже много лет. Или ты думаешь, я ничего не знаю? Я вышвырну ее отсюда в течение часа, невзирая на все ее вопли и слезы. После этого ей останется лишь отправиться в палату для умалишенных. Как тебе такая перспектива?

— Почему ты собираешься так с ней поступить? Все это время она только и делала, что заботилась о тебе. Она ни разу за всю свою жизнь никого не обидела, не сделала никому ничего плохого.

— Вот поэтому-то к ней и относятся без особого уважения. Но я не собираюсь поступать подобным образом. Все зависит от тебя. Если ты будешь жить в этом доме, то и она останется. Если ты уедешь отсюда, ее тут же выставят прочь. Я пустила вас в свой дом, и я же могу выставить вас за дверь.

— Ты и раньше это говорила.

— Теперь это окончательно.

Фиби проснулась словно от толчка. Неужели опять знакомый свист? Она и в самом деле что-то слышала или ей это только приснилось?

Фиби осмотрела в бинокль улицу, взглянула в направлении парка. Никого.

Она потерла глаза, размяла шею.

Тетушка Бесс. Сколько она еще протянула тогда? Недели три-четыре. И почти все это время она была в забытьи или дремала под воздействием таблеток.

Но и за это время Фиби успела понять — благодаря адвокатам и всевозможным бумагам, — что некоторые вещи невозможно урегулировать с помощью переговоров.

Ей больше так и не удалось поговорить с умирающей.

И вот теперь, по прошествии стольких лет, Фиби сидит в этом доме и смотрит на улицу.

И вряд ли это когда-нибудь изменится.

17

Разз Джонсон должен был кое-что доказать. И сделать это он намеревался прямо сегодня. Стало быть, Хозяева решили, что могут безнаказанно прийти на его территорию? Это решение станет для них началом конца. Они, значит, вознамерились установить здесь свои порядки, наплевав на тех, кто распоряжается в этой части города?

Ну-ну. Он научит их уважать чужие права.

Его брат сейчас в больнице. Может быть, он уже умер. Врачи достали у него из живота те пули, которые всадили в него ублюдки с Ист-Сайд — когда его брат отправился со своими ребятами на территорию Хозяев, чтобы отплатить им за набег.

Но Разза Ти-Боун с собой не взял, поскольку тот еще не достиг такого положения, чтобы можно было участвовать в вооруженных стычках. Кто знает, может быть, если бы он тоже был там, его брат не лежал бы сейчас в больнице раненный, а может, уже и мертвый.

Разз знал, что ему нужно делать. Око за око.

Он ехал сейчас по Хитч-стрит, территории врага на украденной машине. Голубая кепка — часть той формы, которую носили в его банде, — лежала рядом с ним на сиденье. Вполне возможно, что на улице был кто-то из Хозяев, а Разз не хотел, чтобы они раньше времени догадались: это парень из Группы. Нет-нет. Сначала он должен все подготовить.

Пока же он намерен маскироваться.

Разз по праву занял свое место в банде. Несмотря на то что его брат был там весьма заметной фигурой, Раззу пришлось доказывать, что он не слабак. Сначала он чертовски хорошо зарекомендовал себя в драке: всегда бился до конца и никому не уступал. Потом научился мастерски угонять машины. А затем ему доверили торговлю наркотиками, поскольку сам он никогда не употреблял этой дряни. Вот только серьезные разборки — со стрельбой и поножовщиной — проходили пока без его участия, потому что он еще сомневался в себе. И это стало одной из причин, из-за которых брат не взял его с собой прошлой ночью.

Но сейчас у Разза был с собой пистолет сорок пятого калибра с полной обоймой. Оружие лежало под кепкой, рядом с ним, что придавало ему абсолютную уверенность в своих силах. Он намеревался всадить всю обойму в лоб тому ублюдку, который подстрелил его брата. И вообще сейчас он готов был пристрелить любого, кто встанет у него на пути.

Он ехал к ним при свете дня, открыто, в своей форме. И если ему не суждено вернуться назад, что ж, значит, так тому и быть. В конце концов, ему уже шестнадцать лет.

Разз припарковался напротив винного магазина. Он знал, что Клип использует заднюю часть магазинчика под свой «офис». Там он обделывает свои делишки, отдает распоряжение разной шушере и пользуется услугами местных шлюх, готовых на все ради парней из банды.

Сначала Разз обойдет здание вокруг — да, именно так он и сделает. Затем уберет с пути охрану, если она там есть. А потом войдет внутрь и всадит пулю в лоб этому ублюдку.

Ти-Боун будет гордиться им. Ти-Боун наверняка захочет жить, когда узнает, что за него отомстили.

Разз натянул кепку, лихо сдвинув ее на правую сторону. Пистолет он сунул за пояс брюк — под рубашку, подальше от посторонних взглядов. Когда он выбирался из украденной машины, ему казалось, что пистолет весит, как хорошая пушка.

В одежде Разза преобладали желтые и голубые цвета. Это означало, что он — один из Группы. Его ярость, скорбь и чувство собственной правоты были настолько сильны, что он уверенно шествовал в своей форме прямо по Хитч-стрит.

Он был готов. Он однозначно был готов отправить на тот свет этого ублюдка.

Не исключено, что это намерение было написано у него на лице. Во всяком случае, несколько женщин, стоявших на террасе, при виде его воинственной ухмылки поспешили скрыться внутри дома. «Все так, сучки. Бегите. Прячьтесь».

Шагая по дорожке вокруг винного магазина, он вытащил из-за пояса пистолет. И сказал себе, что дрожь в руках была вызвана не страхом, но предвкушением стычки.

Он представил лицо своего брата — каким тот выглядел в больнице.

Можно сказать, брат уже мертв, хотя аппарат еще дышит за него. А рядом сидит мама, держит на коленях Библию и плачет. Ничего не говорит, даже не шевелится. Просто сидит и плачет.

От этих воспоминаний его снова затрясло — на этот раз от ярости. Из горла вырвался полузадушенный крик, рука крепче сжала пистолет.

Он готовился к атаке, но у задней двери никого не было.