Страна потерянных вещей - Джон Коннолли
Церера услышала позади себя какой-то шум, и в хижину вошел Лесник. С ним были человек-медведь и женщина-барсук. И хотя Лесник явно испытал облегчение, обнаружив, что она в безопасности, гибриды ворчанием выразили свое неудовольствие вторжением Цереры – и, в частности, тем, что она беседует с женщиной, которая сделала их такими, какие они есть.
– Я просил тебя не бродить по лесу, – сказал Лесник.
– А я и не бродила, – возразила Церера. – Я пошла на голос. Ее голос.
Она указала на лишенную тела голову Охотницы, которая теперь замолчала, ожидая, что произойдет дальше, и наверняка прикидывая, как это можно обернуть в свою пользу.
Лесник обвел взглядом стены комнаты, увешанные множеством трофейных голов.
– Разве это не подходящее наказание? – произнес он, указывая рукой на незрячую галерею ушедших. – Только посмотри, какие страдания она причинила, и все это во имя охоты.
Но Церера заговорила не с ним, а с человеком-медведем и женщиной-барсуком, а через них и с остальными. Обращалась она к ним почтительно и с большой деликатностью, но голос у нее ни разу не дрогнул.
– То, что эта женщина сделала с вами, совершенно отвратительно, – сказала она, – и ваши мытарства продолжаются. Я вижу это в ваших глазах – потому что вижу то же самое в своих собственных глазах всякий раз, когда смотрю в зеркало. Один человек сделал со мной кое-то ужасное. В момент глупости и излишней самонадеянности он лишил меня моей дочери и отнял у нее ту жизнь, которая по праву принадлежала ей. Я не могу заставить себя простить его за это, но все же я не хотела бы, чтобы за все то зло, которое он совершил, за все страдания, которые он причинил, этот человек страдал так же, как страдаем мы с моей дочерью. Я бы никому такого не пожелала. А если б пожелала, то каким человеком это меня сделало бы?
Пока вы держите Охотницу в таком состоянии, пока продлеваете ее мучения, вы остаетесь ее пленниками. Каждый день вы вынуждены слушать ее крики и каждый день наносите бальзам, чтобы ее страдания продолжались. Но, подвергая ее этой пытке, вы лишь усугубляете свою собственную боль. То, что вы делаете, каким бы оправданным это ни казалось, не так уж сильно отличается от того, что она делала со зверями и детьми, которых приводила сюда, – с теми, которым пришлось ощутить укус ее клинка и жало ее стрелы. Но вы – это не она. Вы лучше. Не позволяйте ее порочности заставить вас забыть об этом!
Человек-медведь молчал, женщина-барсук тоже. Церера испугалась, что переступила черту, и сразу же пожалела, что вообще открыла рот. Какое право она имела говорить им, что правильно, а что нет? Нельзя не признать, что она могла указать им и на свое собственное бедственное положение, но оно было не таким, как у них. Это одно из проклятий любого несчастья: каждому живому существу суждено страдать, поскольку страдание – это часть жизни, и никому никогда до конца не понять страдания другого, потому что каждый из нас страдает по-своему. Но это вовсе не значит, что нам не стоит пытаться, пусть даже безуспешно, облегчить страдания других людей.
– Мы слышали только конец вашего с ней разговора, – сказал Лесник. – Она предложила помочь тебе, но только в том случае, если ты поможешь ей в ответ.
Плечи у Цереры поникли. Она устала, но эта усталость была не только физической – это было изнеможение души. Нехорошо, что часть ее разговора с Охотницей была случайно услышана, но только лишь потому, что она была уже на пределе.
– Да плевать мне на ее обещания! – воскликнула Церера. – Я остаюсь при своем мнении, даже если она никогда больше не заговорит со мной. Этому нужно положить конец. Это неправильно.
– Как бы ты хотела, чтобы они поступили? – спросил Лесник. – Сделали ее такой же, как они сами, а потом затравили до смерти? Обрекли на смерть какого-нибудь зверя, чтобы создать новое воплощение Охотницы?
– Нет, я бы попросила их уничтожить этот флакон с бальзамом. Что бы он ни принес хорошего когда-то, какой бы целебной силой ни обладал, это навсегда омрачено тем, что здесь творилось. Без бальзама Охотница умрет, и тогда все это останется позади и будет кончено – не забыто, да и не должно быть забыто, но наконец-то кончено.
Старый человек-медведь протиснулся мимо Лесника, чтобы встать на дыбы перед Церерой, и она увидела, какие у него большие зубы (чтобы лучше кусать ее) и какие у него большие когти (чтобы лучше рвать ее). Лесник покрепче сжал свой топор, потому что даже он не был уверен в том, что может произойти дальше. Церера попятилась от человека-медведя, но тот шагнул мимо нее и взмахом лапы сбил с камина флакон с бальзамом, который разбился вдребезги об пол. С высоты стены Охотница испустила долгий вздох. Кровь на обрубке ее шеи вдруг стала на глазах сворачиваться и высыхать, кожа сморщиваться, а плоть разлагаться. Глаза помутнели, подернувшись белесой пленкой, а все волосы поседели, прежде чем выпасть из головы.
– Скрюченный Человек… – успела выговорить она, прежде чем ее язык онемел навсегда. – Он вернулся.
XXXII
GALSTAR (древневерхненем.)
Напев или заклинание
Смерть Охотницы освободила от ее плена созданий, которых она породила. С помощью Цереры и Лесника те благоговейно сняли со стен хижины развешанные на них головы и при свете горящих факелов похоронили их в свежевырытой могиле под ивой, в которой упокоили и старого оленя, чтобы он мог присматривать за ними, а они – за ним. Во второй могиле зарыли внутренние органы и конечности из коллекции Охотницы, потому что это тоже были части людей и животных. Голову Охотницы, теперь превратившуюся в голый череп, выбросили в яму на задах хижины – место, которому было суждено оставаться никак не отмеченным, а со временем зарасти травой и шиповником. Ее орудия пытки побросали туда же – все эти лезвия, пилы и скальпели. И, наконец, топор Лесника разрубил ее операционные столы на куски, а обломки вместе с мебелью из хижины и всем остальным, что в ней находилось, сожгли в яме. Крышу сняли и пересадили на ее место быстрорастущий плющ, чтобы лес мог заявить свои права на хижину, навсегда скрыв ее из виду.
В результате Церера с Лесником
