Кит Маккарти - Мир, полный слез

Выходя из кабинета, Беверли заметила знакомый блеск в глазах Сорвина и поняла, что он по-прежнему испытывает к ней интерес.

Телефонный звонок разорвал тишину. Они посмотрели друг на друга и одновременно осознали, что, кто бы это ни был, его звонок во всеуслышание заявлял о совершенном ими грехе. Сорвин протянул руку и снял трубку.

– Алло?

Беверли откинулась на спину и, уставившись в потолок, стала прислушиваться к разговору.

– А, привет, Салли.

Беверли улыбнулась, тотчас позабыв о чувстве вины: ничто не могло затмить чувство одержанной победы.

– Нет-нет. Просто отдыхаю.

Отдыхает? Улыбка Беверли стала еще шире. За последний час у них было всего несколько минут, которые с натяжкой можно было назвать отдыхом.

– У нас произошло второе убийство.

Несомненно, это была серьезная новость.

– Убит Альберт Блум. Он жил в Вестерхэме.

Последовала еще одна пауза.

– Множественные колотые раны. Отвратительное зрелище.

Беверли попыталась представить, чем занималась в последний час констебль Фетр; она сомневалась, что ее деятельность была сопряжена с подобным количеством плотских удовольствий.

– Его сын. Еще не признался, но у него был мотив и была возможность, а алиби нет.

А может, и нет. Может быть, малышка Салли тоже не скучает в Лестере. Может, она тоже провела последний час с чьим-нибудь членом во рту.

Сорвин издал звук, который напоминал вздох изнемогающего от страсти любовника. Он старался не смотреть на Беверли, и она, решив, что не потерпит такого пренебрежения, слегка шевельнулась. Однако и этого было достаточно, чтобы часть ее обнаженного тела, а именно ее левая грудь, оказалась доступной боковому зрению Сорвина.

Затем она сделала еще одно движение, и сосок вышеупомянутой груди скользнул по его руке.

Ее восхитила стойкость, с которой он продолжил беседу.

– Пока очень шаткие. Очевидно, что он был знаком с Мойниганом, но мотивы не ясны. Возможно, Мойниган что-то знал, но пока все это лишь предположения.

Беверли решила продолжить испытание. Сорвин непроизвольно всхлипнул, и, естественно, этот звук вызвал интерес на противоположном конце провода.

– Извини. Икота.

«Интересно, что ее вызвало? – подумала Беверли. – Прикосновения моего языка к его плечу или моя рука, сжимающая его пенис?»

– Так что тебе удалось обнаружить?

Его речь стала отрывистой, а дыхание судорожным. Беверли скользнула ниже.

– Правда?

Голос Сорвина внезапно зазвучал выше. И Беверли задумалась, как это достигается. Она прильнула к его бедрам.

– Прости. – Он рассмеялся и отпрянул от ее рта. Однако отделаться от ее рук было сложнее. – Я где-то обжегся крапивой сегодня и мучаюсь весь вечер.

– Лжец, – пробормотала Беверли и рассмеялась.

Сорвин снова отодвинулся.

– Это радио. Слушал радиопьесу.

Беверли снова заскользила вниз, готовясь продолжить свои ласки, но Сорвин вновь переменил положение, на этот раз сделав ей знак рукой. Беверли замерла и подняла голову.

– Это потрясающе, Салли! Просто потрясающе!

Беверли не слишком понравилась эта откровенная похвала, адресованная другой женщине, в тот момент, когда сама она собиралась вновь прильнуть к его набухшему пенису, однако невольный интерес заставил ее сдержать свое недовольство.

– Завтра? Хорошо. Молодец!

Молодец? Что же такого потрясающего сделала эта Фетр?

– Да. И я тебя, милая.

Беверли ощутила тошноту и прилив раздражения и решила, что с нее хватит. Она нырнула под одеяло и страстно прильнула к его члену. У Сорвина перехватило дыхание, потом он шумно задышал и поспешно разъединился, пока Фетр не спросила его еще о чем-нибудь.

Не на шутку встревоженная, Фетр повесила трубку в своем гостиничном номере.

Он так странно говорил. Что с ним произошло?

Она легла на постель, решив, что в его голосе была какая-то натужность.

И что это были за звуки, перед тем как связь оборвалась?

Складывалось впечатление, что он был не один.

Что это были за звуки?

Она с бешеной скоростью начала прикидывать возможности, но все они были одинаково неприятными. Весь номер был пропитан запахом сигаретного дыма, а потолок пожелтел от никотина. Запах был настолько сильным, что, даже случись здесь атомный взрыв, он оставил бы в пространстве дыру, от которой тоже тянуло бы табаком.

Он был с ней!

Другого объяснения не было. Ни одна другая версия не выглядела столь правдоподобной, как эта.

Внезапно ее осенило. Этот звук был не чем иным, как возбужденным дыханием.

– Сука!

Беверли была готова продолжить, но Сорвин скис. Она вылезла из-под одеяла и легла рядом с ним. В комнате воцарилась тишина, и лишь дыхание стало казаться необычно громким.

– Ну? – спросила она, не открывая глаз.

Он не понял.

– Потрясающе. Просто потрясающе.

Беверли рассмеялась, и Сорвин посмотрел на нее.

– Как там наш констебль? Что она сказала?

Однако Сорвину не хотелось, чтобы ему напоминали о существовании мира, находившегося за стенами спальни, за пределами удовольствия. Беверли поняла, что опять наступила на те же грабли: мужчинами управляют их желания, их мозги располагаются в штанах. Она не стыдилась того, что беззастенчиво пользовалась этой слабостью, – ее лишь удручала их полная неспособность чему бы то ни было учиться.

– В чем дело? – нежно спросила она. – Надеюсь, это не чувство вины? Обычно оно приходит не раньше утра.

– Знаешь, это не шутки. – Сорвин внимательно посмотрел на нее.

– А я и не шучу.

Похоже, Сорвин не одобрял ее поведения.

– Черт, неужели для тебя это все так просто? Перепихнулась и пошла?

О боже! Зачем воспринимать все так трогично, Эндрю? Беверли села и вытащила ноги из-под одеяла.

– Да, – обернувшись, ответила она. – Точно так же, как это было для тебя, пока тебе не позвонила твоя красотка и не напомнила, какой ты кусок дерьма. И я в этом не виновата, Эндрю. Ты взрослый человек, а взрослые люди сами отвечают за свои поступки.

Беверли встала и направилась в ванную. Через десять минут, свежая и благоухающая, она вернулась в комнату, где Сорвин, уже облачившийся в купальный халат, сидел на краю кровати. Беверли взяла свою одежду и, не обращая внимания на Сорвина, принялась одеваться.

– Прости, – медленно произнес он.

Беверли ничего не ответила.

– Если тебя это еще интересует, Салли сказала, что она нашла место, где в течение последних недель жил Мойниган. А кроме того, она узнала, откуда у него эти часы.

– Откуда?

– Их подарила ему Фиона Блум. – Он улыбнулся, заметив ее удивление, но она не ответила ему улыбкой.

Теперь ей определенно было о чем подумать, и прежде всего о том, куда могло привести это открытие. Оно не могло быть случайностью, но она не знала, как его интерпретировать, и пока ощущала лишь нараставшую тревогу. Какое отношение мог иметь Мойниган к смерти родителей Елены?

– Оставляю тебя наедине с твоими страданиями, – промолвила она, направляясь к выходу в основательно подпорченном настроении.

Сорвин не ответил, и она покинула его дом. Такие прощания не были для нее чем-то новым, но от этого они не становились менее болезненными.

– Я все время думаю об этом.

– Да, – вздохнул в темноте Айзенменгер.

И Елена, хотя и была занята своими мыслями, расслышала в его голосе отчаяние.

– Прости.

Он протянул руку, зажег ночник и повернул к ней лицо.

– Я прекрасно тебя понимаю. Какое это, должно быть, потрясение – внезапно увидеть все эти письма и фотографии спустя столько лет.

– Меня это совершенно выбило из колеи, – ответила она, глядя на него. – Снова увидеть маму, папу, Джереми. – Казалось, она сейчас расплачется, но слезы так и не выступили на ее глазах. – Конечно, мне было известно, что родители знают о беременности Нелл – мы все знали об этом, – но я и не догадывалась, что Нелл писала отцу и была с ним так откровенна.

Ветер понемногу начал стихать, но все еще продолжал настойчиво стучать в окна.

– Он был ее крестным отцом. Возможно, она ждала от него духовного руководства. Кто еще мог ей помочь?

– Конечно, ты прав, Джон. Ты всегда прав, – с некоторым раздражением откликнулась Елена.

Айзенменгер решил, что лучше всего промолчать, и виновато улыбнулся.

– Прости, – услышал он спустя мгновение и понял, как сильно она переживает.

– Но самым странным было последнее письмо. Я так и не поняла, о чем писал папа.

– Расскажи мне еще раз, что в нем написано.

Елена сосредоточилась, пытаясь вспомнить дословно.

– Письмо было длинным, а я успела прочитать только первый абзац. Что еще более ужасное, чем беременность, могло с ней произойти?