Андрей Измайлов - Трюкач
– Немного… – поморщился Кудимов, избегая дружелюбия. – Служил в Эчмиадзине. В армии. В семьдесят втором.
– А, тогда понятно. Только не «инч э анунэд», а «инч э дзер анунэ». Мы на «ты» еще не переходили. Или вы хотите сразу на «ты»? – только теперь Ломакин углядел, что они с Кудимовым почти ровесники, год-два разница. Если в семьдесят втором Кудимова забрили, то нынче ему аккурат сороковник. А он-то, Ломакин, воспринимал Кудимова как Игоря Василича, но иначе. Скорее всего, из-за взрослых детей. Ломакин потомства не приобрел, вот и кажутся ему отцы взрослых детей много старше.
– Я не хочу на «ты». И на «вы» не хочу. И вообще ни видеть, ни слышать не хочу – ни вас, ни… всех вас.
– Все мы тоже люди, – понимающе усмехнулся Гурген Мерджанян (знал бы подлинный Гурген, что Ломакин гомика изображает, назвавшись Мерджаняном, – башку бы оторвал, невзирая на старую дружбу!). – И Жора тоже был человек. А его кто-то убил. Не знаете кто?
– Милиция сказала: ищем.
– Они сто лет искать будут!
– Да… – с обреченностью в голосе вздохнул Кудимов.
– А я быстро найду! Или я – не я!
Ничего себе – убедительный аргумент: «или я – не я!». Особенно учитывая реалии: он-то – не он!
Подошла пацанка-пятилетка – мячик откатился – прикатился к «форду» от детской площадки у дома. Подобрала мячик и уставилась на двух дяденек с детской бесцеремонностью. Что-то ее заинтересовало. «Кыш!» ей не скажешь, напугать можно. Конфетку не посулишь, еще сильней напугать можно. И не отходит. Интересно! Только что машина ка-ак завоет, как заверещит!… А теперь в этой машине двое дяденек сидят и разговаривают!
– Не возражаете, если мы в квартире продолжим? – еще более неожиданно осведомился Кудимов.
– Не боитесь пускать незнакомого человека в дом?
– Не боюсь…
А обитал Кудимов на седьмом этаже. А перед тем как войти в квартиру, нужно было еще преодолеть дверь, отсекающую площадку с четырьмя входами от лифта. А на входе к Игорю Василичу их встретил взрослый, брызгающий слюной ротвейлер – облаял Ломакина по первому разряду, а мог бы и в горло вцепиться, дай хозяин команду.
Хозяин дал команду: «Сидеть!».
И ротвейлер сел.
Хозяин дал команду: «Сторожить!».
И ротвейлер напряг рычание, следя за гостем сквозь кустистые нависающие брови.
Хозяин не дал команду: «Свой!».
Так что армянин Гурген Мерджанян, каким бы близким другом ни приходился покойному сыну, для отца – еще не свой. И для ротвейлера – тем более.
Стало ясно, почему Игорь Василича не боится пускать незнакомого человека в дом.
– Папа! – сказала дочь. – Куда ты исчез, ничего не сказав! Дику давно пора гулять. Ты что, на улицу выходил? Мог бы заодно Дика выгулять. А это кто с тобой?
– Дик потерпит! – с нажимом сказал Кудимов. – Нам надо кое о чем перекинуться словцом, и Дик потерпит.
– Он не потерпит. Он собака, он не человек. Он уже не может терпеть. Я пойду выйду.
– Ты не пойдешь и не выйдешь. И Дик останется здесь, пока мы с… человеком не закончим.
Судя по напряженному тону, конфликт отцов и детей был в разгаре. Детка-хиппи определенно слышала вопящую сигнализацию «форда», потому явно лукавила («Куда ты исчез, ничего не сказав!»). Лукавила в том смысле, что начхать ей на иномарку зажравшегося предка, для которого престижное импортное железо на колесах дороже-ценнее живого организма на четырех лапах, а то и на двух ногах. Короче, чувствовались застарелые разногласия, глубинные. Может она папаньку и винит в смерти брата: возил бы Гошу на «форде» – не спустился бы Гоша в метро. Ну да Кудимов-младшенький предпочел «голубой вагон» не по причине отсутствия допуска к «форду»…
– В милицию отзвоните, отмените, – подсказал Ломакин, стараясь быть безучастным к косматому Дику.
– Да, действительно! – спохватился Кудимов и направился было к телефону, однако еще раз спохватился: – А вы дайте-ка мне то, что у вас там… там.
Там, то есть на правой ляжке, у Ломакина ничего не было – не выпирало, не висело опасным оружием. И Кудимов сам это обнаружил, когда глазами показал: что у вас там.
– У меня нет оружия. Что вы, Игорь Василичь! – изумился Ломакин. Очень натурально изумился.
– Да? – ощутил себя смешным Кудимов. – Но… Как же… Вы сами сказали… Про что-то посерьезней.
– А-а! – сообразил Ломакин. – Вы не так поняли! Что вы, Игорь Василича! Я же сказал: мог бы привезти. Это же не значит, что привез. И зачем мне что-то посерьезней, если я шел для беседы с вами, с отцом моего самого лучшего, самого дорогого друга. Вот попозже, когда мы все обсудим, я найду кое… какое… какие…
Он затянул паузу, давая понять: детке-хиппи обязательно присутствовать при нашем обсуждении?
– Лера, сделай нам кофе. И не растворимый. Лучше «Президент». И последи, чтобы не убежал… – тем самым Кудимов отсылал дочь минимум на четверть часа.
– Меня от твоего кофе уже на работе тошнит! – взбрыкнула детка-хиппи (Лера, значит…). – Чашка за чашкой, чашка за чашкой! Сердце пожалей!
– Это ты мое сердце пожалей! – внезапно грянул Кудимов. – Сколько можно!… Извините… – бросил он гостю. – В общем… Нам с человеком надо кое о чем…
– Я поняла. Ну так беседуйте, беседуйте.
– Лера!
– Тогда я с Диком и прогуляюсь.
– Дик по-тер-пит. Пока мы не… не закончим.
– Ну так начинайте!
По правде говоря, вариант настырной пацанки-пятилетки на улице был предпочтительней настырной Леры. Пацанка-пятилетка хотя бы не поняла ничего. А эта детка-хиппи кое-что поняла еще до начала беседы. И демонстративно изводила отца и… себя? Каждая несчастливая семья… далее по тексту.
– В милицию отзвоните, отмените, – напомнил – повторил Ломакин. – Чего им зря колесить.
– Да, действительно! – еще и еще раз спохватился Кудимов.
Он отзвонил в милицию, отменил: детишки побаловались.
Детка Лера ушла в одну из комнат (сколько их здесь всего? четыре? пять?) – но дверь прикрыла неплотно: отослать меня можете, но слышать не запретите, так-то!
Просторная квартирка. Нестандартной планировки. И мебель просторная, нестандартная. Нынче такая мебель пугает ценниками и называется офисной – чернокожие кресла, чернокожий диван, стеклянные матовые с дымкой стол, стеллажи, стулья на колесиках – с подлокотниками-подзатыльниками. Сгодится и для офиса, и для дома, для семьи. Будучи владельцем сети оптовых магазинов, имеешь право, Кудимов, приобретать мебель – несколько комплектов: чувствуй, Кудимов, себя на работе как дома и… дома как на работе.
Он так себя и чувствовал. Может быть у Кудимова на работе стены тоже имеют глаза и уши? Как и у Ломакина? Однако – дома-то!
Разговор не получился.
– Почему вы спросили меня, армянин ли я? Что, не похож?
– Похож, почему же. ПОХОЖ… – пропедалировал Кудимов, мол, сходство есть, а на самом деле?
– Мама – русская, – не соврал Ломакин.
– Раньше я нигде вас не мог видеть? – проверил Кудимов рефлексы собеседника.
– Жора не хотел, чтобы вы знали про меня, Игорь Василича, – прогнул свою линию «Гурген».
– Я не о том.
– А о чем?! – Ломакин удивился, надеясь, что удивление получилось неподдельным.
– Да так… Значит, нигде мы с вами раньше встретиться не могли? У меня такое ощущение…
Ждал подвоха? Страховался на всякий случай? Так или иначе, но ничего толкового не получилось. Кудимов уходил от конкретики, увиливал.
Черт побери, несчастный отец! Ты только вслух предположи: кто виноват? А что делать – гость сам предложит. И с чего начать – тоже.
Но Кудимов-старшенький жевал сопли, да к тому же никак не давал отбой Дику. Сына закололи шилом в метро такие же голубенькие, как неожиданный мститель-Гурген. Он, гость, и является косвенным виновником. Не исключено, ревность взыграла у отвергнутого ради Гургена претендента, вот и: «Так не доставайся же никому!» Тык!
Неужели Кудимов такой дундук! Неужели он упустит прекрасную возможность стравить двух врагов? Если «Гургена» он воспринимает как врага, почему бы не назвать мстителю еще одного врага – пусть взаимоуничтожатся. Разве нет?
Нет. Ни за что не желал Кудимов упоминать господина Солоненко. Ни прямо, ни косвенно. Ограничивался сетованиями на бездеятельность милиции и на засилье извращенцев, ядовито спохватываясь: «Я вас не очень обидел?».
А стоило Ломакину шевельнуться, Дик рычал…
Разумеется, сам Ломакин ни под каким видом не мог упомянуть возможную взаимосвязь между убийством Гоши-Жоры и неуступчивостью Игоря Василича в отношениях с «Аурой плюс». Неуступчивость – до, сговорчивость – после. Все же чесалось у Кудимова в голове: «Раньше я нигде не мог вас видеть?». И пророни Ломакин хоть намек на «Ауру плюс», пелена упала бы. И так-то Игорь Василичь неприязненно недоверчив, но когда прояснится принадлежность гостя к злосчастной фирме – в мозгах Кудимова тени на тени наложатся, – он, Кудимов, запросто наделает глупостей. Например, затребует объяснений у Слоя: чем вызван визит неуточненного армянина, намекающего на причастность господина Солоненко к… несчастному случаю в метро? Игорь Василичь только-только стал возвращаться к прежнему состоянию души, во всяком случае удается несколько забыться, – и является человек от господина Солоненко, бередит раны. Захотелось на лояльность проверить? Так господин Кудимов исправно подписал все бумаги, накрепко связывающие его с господином Солоненко. Чего еще надо?! Довольствуйтесь ровными партнерскими отношениями – не подставит Кудимов, не подставит. Вот подослали человека, прощупали на верноподданность – убедились?
