Деон Мейер - Смерть раньше смерти
— Нет, вряд ли. Джимми после никогда не говорил о Нинабере.
— Что ж, спасибо, миссис Уоллес.
— Капитан… — нерешительно начала она.
— Что?
— Сколько времени вам понадобилось, чтобы… То есть сколько времени, после того как… ваша жена… скончалась?
Яуберт задумался. Он не мог сказать Маргарет Уоллес правду. Нельзя говорить, что прошло больше двух лет, а он по-прежнему не может выпутаться из паутины. Пришлось солгать, чтобы у женщины с разными глазами появилась надежда.
— Около двух лет.
— Боже! — воскликнула она. — Боже!
Гриссел понимал, что гример театрального отделения Совета по искусствам не может быть грабителем по кличке Солнышко, потому что гример была женщиной. Интересная женщина, хотя и не красавица. У нее были очень короткие волосы темно-рыжего цвета, лицо открытое и умное. Она курила длинную сигарету и много жестикулировала.
— Тот, кто вам нужен, работает в кино, — заявила она низким голосом. Потом показала ему висящие на стене фотографии актеров и актрис. — Их сняли во время производства или репетиций. Взгляните на грим. Обратите внимание на глаза, на губы, на одежду. Театральные актеры гримируются по-другому. Гуще, чтобы зрителям в задних рядах тоже было видно. Да, некоторые приемы совпадают. — Она ткнула в один из снимков, разложенных Грисселом на журнальном столике. — Я бы тоже смогла его «состарить», но морщины прорисовала бы четче, глубже. Он прибегает к помощи латекса. Я рисую морщины карандашом. Латексом я бы, например, подчеркнула двойной подбородок. Да, тот, кого вы ищете, — киношный гример. Сейчас сами убедитесь. Вот смотрите. — Она показала на снимок «Элвиса». — Видите, как у него выпирают щеки? Лицо выглядит шире. Такой эффект достигается с помощью резины; полоски приклеивают к щекам изнутри. Если загримировать таким образом театрального актера, он просто не сможет говорить. А ведь на сцене нужно говорить, причем громко и выразительно, чтобы было слышно зрителям на галерке! А вот в кино озвучка часто происходит после съемок. И следующий снимок. Это не театральная борода. Театральная волосяная борода стоит намного дешевле киношной, потому что зрители не видят ее вблизи. Если вы подойдете вплотную к актеру в театральном парике, вы сразу поймете, что борода у него ненастоящая. То же самое относится к бороде и усам.
Гримерша затушила окурок и тут же закурила новую сигарету.
— Есть ли такие, кто работает и в театре, и в кино?
— Нет. А может, и есть. Но я таких не знаю. Театральный мир довольно узок. Нас здесь всего четыре или пять человек. И я не знаю ни одного, который работал бы и в кино. Любителей у нас тоже нет, не та область. Наша профессия — своего рода искусство.
— Сколько у нас киношных гримеров?
— В Кейптауне? Честно говоря, не знаю. Четыре-пять лет назад ни одного не было. Сейчас стало модно приезжать в Кейптаун, вести богемный образ жизни и умирать с голоду. Не знаю, сколько у нас сейчас киношных гримеров. Наверное, человек десять-пятнадцать… Не более двадцати.
— Есть у них профсоюз или что-то в этом роде?
Она рассмеялась; Гриссел заметил, что от курения зубы у нее желтоватые, что, впрочем, не делало ее менее привлекательной.
— Нет.
— С чего мне начать поиски?
— Я знаю одного парня, владельца центра производства ТВ-программ. Я дам вам его номер телефона.
— Центр производства ТВ-программ?
— Фильмопроизводство. Официально он называется «производитель программ». Но постоянных служащих у него нет. Компания очень маленькая. Он нанимает операторов, гримеров, режиссеров, звуковиков и так далее, со стороны. В общем, у моего знакомого должны быть телефоны всех нужных людей.
— Сколько зарабатывает гример в кино?
— В Голливуде — наверное, много. А у нас быть «свободным художником» нелегко.
— Наверное, именно поэтому он грабит банки, — сказал Гриссел, собирая свои снимки.
— Вы женаты? — спросила гримерша.
— Разведен, — ответил Гриссел.
— У вас кто-нибудь есть?
— Нет, но я собираюсь вернуться к жене. И детям.
— Жаль, — сказала гримерша, закуривая очередную сигарету. — Сейчас найду вам его телефон.
— Спасибо, что пришли, дамы и господа. Сегодняшний день для всех нас выдался трудным, и я постараюсь не тратить время понапрасну. Но сначала позвольте мне в течение нескольких минут кое-что объяснить.
Мадам Джослин Лоу стояла на сцене в конференц-зале отеля «Капское солнце». Перед ней сидели шестьдесят четыре представителя прессы и один сотрудник отдела убийств и ограблений.
— Способность к ясновидению нельзя развить в себе искусственно. Мне такая способность была дарована милостию Божией. Когда полиция просит помочь найти убийцу, я не требую платы. Помогая восстановить справедливость, я лишь вношу свою скромную лепту в общее дело и тем самым благодарю Господа. Не все верят в мои силы. Среди вас тоже наверняка найдутся скептики. Но я прошу об одном: дайте мне попробовать. Не судите меня до тех пор, пока следствие не будет закончено. И только тогда мы узнаем, сумела ли я чем-нибудь помочь.
Лау хмыкнул. Помощница, надо же! Всю обратную дорогу из Мелкбоса они с женщиной-репортером увлеченно беседовали. Обсуждали мадам. Репортерша заявила, что считает лондонскую ясновидящую обманщицей. Баси Лау соглашался. Потому что пусть даже сама репортерша не была красавицей, но ее попка замечательно смотрелась в джинсах. Если он верно разыграет свои карты, возможно, сегодня вечером ему повезет.
— Позвольте мне приступить к тому, ради чего вы все здесь собрались.
Несколько репортеров язвительно похлопали. Ясновидящая снисходительно улыбнулась:
— Уверяю вас, мне пришлось нелегко. Ведь первое трагическое событие произошло две недели назад. Время, к сожалению, ослабляет ауру. Она, как звук, проникает сквозь пространство. Чем дальше вы от нее, тем она слабее. Кроме того, если убийство совершено в общественном месте, например на автостоянке, на пляже или в лифте, восприятию мешают другие вибрации. Если снова воспользоваться сравнением со звуком, могу сказать: я словно одновременно слышу много голосов. Выбрать тот, который нужно, очень трудно.
Вот, подумал Лау, она уже ищет отговорки. Журналисты, сидящие вокруг, зашептались. Наверное, его мысли разделяли многие.
— Вижу, некоторые из вас считают, будто я заранее ищу отговорки.
Господи, подумал Лау, она умеет читать мысли!
— Но еще раз прошу вас отложить окончательное суждение на потом, потому что я достаточно впитала, чтобы составить довольно четкую картину.
В зале внезапно стало очень тихо. Слышалось только жужжание кондиционера и видеокамер.
— Прежде всего, я почувствовала много ненависти и страха. Даже на стоянке в Ньюландзе. Ненависть и страх осязаемы, их как будто можно потрогать рукой.
Репортеры бешено строчили в своих блокнотах.
— Уверяю вас, для того, чтобы ненависть была такой сильной, ей пришлось копиться много лет. И страх… он тоже зародился не сейчас. Я вижу… — Мадам Джослин Лоу закрыла глаза и выставила вперед руки, как будто защищаясь. — Фигура ожесточенная, сломленная, всецело поглощенная одной мыслью. Ею руководит не разум; ее рассудок — всего лишь тень. Она движется в сумерках, большая, внушительная, как хищник, который жаждет отомстить. Вот фигура входит в слабый участок призрачного света… На нем широкополая шляпа. Медленно проступают черты лица, тупые, искаженные. Глаза излучают ненависть. По-моему, борода. Я чувствую бороду, светлую по оттенку, возможно светло-рыжую, густую. Борода закрывает подбородок и щеки. Вижу черный плащ. Руки. Крупные, грубые, унаследованные от многих поколений предков, привыкших к тяжелому физическому труду. Он придерживает на боку необычное оружие. Он выжидает, он ищет. Хищник, воин из древних времен, похожий на призрак, посланец древней, забытой эпохи. Но он из плоти и крови, он настоящий, и ненависть и страх у него неподдельны…
Ясновидящая открыла глаза, постояла неподвижно, взяла с кафедры стакан воды и отпила маленький глоток.
— Поймите меня правильно. То, что я делаю, очень утомительно. — Мадам Лоу выпила еще воды. Потом спокойно, без надрыва и тихо, но так, что голос ее был слышен во всех углах зала, продолжала: — У меня есть основания полагать, что убийства совершены по политическим мотивам. Я говорю не об очевидных мотивах, которые были бы понятны нам с вами. Преступник руководствуется собственной логикой, его ведет больной рассудок. Его… Да, я чувствую мужчину. Но мужчину странного, необычного. Преступник осознает, что несет тяжкое бремя, он чувствует себя в ответе за судьбы страны.
— Вы считаете, что он — африканер? Бур? — не мог удержаться от вопроса репортер «Уикли мейл».
Ясновидящая улыбнулась:
— Я не слышала, сэр, с каким акцентом он говорит.
