Харлан Кобен - Чаща
— И все-таки? Ваше мнение?
— Кости пролежали в земле как минимум пятнадцать лет. И это совпадает, очень даже совпадает со временем убийств, которые были совершены здесь двадцать лет назад.
Мьюз сглотнула и задала главный вопрос, который ей хотелось задать с самого начала:
— Вы можете определить пол? Можете сказать, принадлежат кости мужчине или женщине?
— Э… док? — вмешался в разговор какой-то мужчина.
К ним подошел один из техников, коренастый, в ветровке, с густой бородой и саперной лопаткой в руке.
— Что случилось, Терри? — спросила коронер.
— Думаю, мы собрали все.
— Хочешь заканчивать?
— На сегодня — да. Завтра мы можем вернуться, чтобы взглянуть еще раз. Но мы хотели бы отвезти останки сейчас, если не возражаешь.
— Дай мне две минуты, — ответила О'Нилл.
Терри кивнул и отошел.
Тара О'Нилл смотрела на кости.
— Вы что-нибудь знаете о человеческом скелете, следователь Мьюз?
— Кое-что.
— Без тщательного обследования зачастую достаточно трудно определить разницу между мужским и женским скелетами. Один из критериев — размер и плотность костей. У мужчин они, разумеется, больше и крепче. Конечно, имеет значение и рост жертвы: мужчины обычно выше. Но лучше не делать поспешных выводов.
— Вы хотите сказать, что не знаете.
О'Нилл улыбнулась:
— Ничего такого я не говорю. Взгляните сами.
Тара О'Нилл присела. Так же поступила и Мыоз. Коронер включила фонарик, который держала в руке. Вспыхнул узкий яркий луч.
— Я сказала «достаточно трудно». Но возможно. — Она направила луч на череп. — Знаете, куда нужно смотреть?
— Нет.
— Во-первых, кости вроде бы тонкие. Во-вторых, обращаем внимание на те места, где раньше были брови.
— Хорошо.
— Это надбровные дуги. У мужчин они более выпуклые. У женщин не выступают надо лбом. Конечно, состояние черепа оставляет желать лучшего, но видно, что надбровные дуги сглажены. Основной же ключ к разгадке… то, что я хочу вам показать… в тазовой полости. — Она сместила луч. — Вы видите?
— Да, вижу. И что?
— Она довольно широкая.
— Что это значит?
Тара О'Нилл выключила фонарик.
— Это значит, что наша жертва относится к белой расе, рост ее пять футов и семь дюймов… кстати, такой же, как у Камиллы Коупленд, и это женщина. — Она поднялась.
— Ты не поверишь! — В голосе Диллона слышалось изумление.
Йорк повернулся к нему:
— Чему я не поверю?
— Я пробил по компьютеру нужный нам «фольксваген» по трем штатам. Таких машин всего четырнадцать. Но нам и гадать не нужно. Одна зарегистрирована на некоего Айру Силверстайна. Тебе эта фамилия что-то говорит?
— Уж не владелец ли он того самого летнего лагеря?
— Вот именно.
— Ты хочешь сказать, что Коупленд прав?
— Я нашел и адрес этого Аиры Силверстайна. Какой-то дом престарелых.
— Так чего мы ждем? — Йорк поднялся. — Поехали!
ГЛАВА 35
Люси села в машину, я включил проигрыватель. Зазвучала песня Брюса Спрингстина «Вновь в твоих объятиях». Она улыбнулась.
— Уже записал?
— Да.
— Нравится?
— Очень. Я добавил несколько других. В том числе запись с одного из концертов Спрингстина. «Ночная поездка».
— От этой песни я всегда плачу.
— Ты плачешь от всех песен.
— Только не от «Суперпсиха» Рика Джеймса.[42]
— Делаю поправку.
— И «Распутная девушка». От этой песни я не плачу.
— Даже когда Нелли[43] поет: «Тебе подавай таких, как Стив Нэш[44]»?
— Боже, ты так хорошо меня знаешь?
Я молча улыбнулся.
— Ты выглядишь очень уж спокойным для человека, только-только узнавшего, что его сестра жива.
— Строю переборки.
— Не поняла.
— Просто я возвожу стены между теми или иными событиями в моей жизни. Только так и смог пройти через это безумие. О сестре сейчас совсем не думаю.
— Строишь переборки.
— Именно так.
— В психологии мы пользуемся другим термином. Мы называем это полным избеганием.
— Называй как хочешь. Мы на верном пути, Люси. Мы найдем Камиллу. Она жива и здорова.
Какое-то время мы ехали молча.
— Что может помнить твой отец? — спросил я.
— Не знаю. Но нам известно, что Джил к нему приезжал. Я предполагаю, что после его визита в голове у Айры что-то сдвинулось. Может, он что-то и вспомнил. Может — нет. С памятью у него совсем плохо. Возможно, он вообразил то, чего не было и в помине.
Мы припарковались рядом с «фольксвагеном» Айры. Один только вид автомобиля вызвал воспоминания. Айра постоянно разъезжал по лагерю на своем «жуке». Высовывал из окошка голову, улыбался, что-то развозил. Он разрешал подросткам украшать «фольксваген». Но сейчас старый «жук» никаких воспоминаний не вызвал.
И все-таки перегородки ломались.
Потому что я надеялся.
Надеялся, что найду сестру. Надеялся, что впервые после смерти Джейн встретил женщину, которая мне действительно нужна, надеялся, что теперь рядом с моим будет вновь биться другое сердце.
Я попытался призвать себя к сдержанности. Попытался не забывать, что надежда — жестокая особа, что она может смять душу, как стаканчик из вощеной бумаги. Но в тот момент мне претили такие мысли. Я хотел держаться за надежду и обрести будущее.
Я посмотрел на Люси. Она улыбнулась, и я почувствовал, что сердцу уже не хватает места в груди. Такого я не испытывал уже давно. А потом, к собственному удивлению, протянул обе руки и сжал щеки Люси. Ее улыбка исчезла. Глаза встретились с моими. Я чуть приподнял ее голову и легонько поцеловал в губы. Меня словно ударило током. Я услышал, как она ахнула. Потом ответила на поцелуй.
И окружающий мир тут же окрасился в яркие цвета.
Люси положила голову мне на грудь. Я услышал, как она плачет. Гладил ее по волосам и сам боролся со слезами. Не знаю, сколько мы так просидели. Может, пять минут, может, пятнадцать. Просто не знаю.
— Тебе пора идти, — наконец прошептала она.
— Ты останешься здесь?
— Айра поставил условие: ты приходишь один. Я, может, заведу его автомобиль, чтобы подзарядить аккумулятор.
Второй раз я ее не поцеловал. Выбрался из машины и не пошел — полетел. Здание из красного кирпича стояло посреди зеленого парка. Фасад украшали белые колонны. Чем-то оно напомнило мне общежитие богатого студенческого братства.
За регистрационной стойкой сидела женщина. Я представился. Она попросила меня расписаться в книге посетителей. Потом сняла трубку и что-то шепотом в нее сказала. Я ждал, слушая успокаивающую музыку, которая играла в вестибюле.
Появилась рыжеволосая женщина в юбке, блузке и очках. Выглядела она как медсестра, только без белого халата.
— Я Ребекка, — представилась она.
— Пол Коупленд.
— Я отведу вас к мистеру Силверстайну.
— Благодарю.
Я ожидал, что она поведет меня по коридору, но мы вышли в парк. Ухоженный, уже подсвеченный, хотя еще не стемнело, декоративными фонарями. Густая зеленая изгородь окружала территорию.
Айру Силверстайна я заметил сразу.
Он изменился и при этом остался прежним. Вы наверняка встречали таких людей. Они становятся старше, седеют, толстеют, сутулятся, но совершенно не меняются. К ним относился и Айра.
— Айра!
Просто по именам в лагере взрослых не называли. Добавляли «дядя» или «тетя», но у меня язык не поворачивался обратиться к нему: «Дядя Айра».
Он был в пончо — такое я в последний раз видел в документальном фильме о Вудстоке, — в сандалиях. Айра медленно поднялся, протянул ко мне руки. Так было и в лагере. Там все обнимались. Все любили друг друга. Я шагнул в его объятия. Он прижал меня к себе, со всей силой. Я почувствовал его бороду на своей щеке.
Айра отпустил меня и повернулся к Ребекке:
— Оставьте нас одних.
Медсестра ушла, а он повел меня к зеленой парковой скамье. Мы сели.
— Ты не изменился, Коуп.
Он помнил мое прозвище.
— Вы тоже.
— Ты думал, тяжелые годы в большей степени отразятся на наших лицах, да?
— Пожалуй.
— Чем ты теперь занимаешься?
— Я прокурор округа.
— Правда?
— Да.
Он нахмурился:
— Вписался в общество.
Все тот же Айра.
— Я не сажаю в тюрьму борцов за мир, — заверил я его. — Только убийц и насильников.
Он прищурился:
— Поэтому ты здесь?
— Что?
— Пытаешься найти здесь убийц и насильников?
Я не знал, как это понимать, поэтому решил гнуть свое:
— В каком-то смысле. Я пытаюсь выяснить, что произошло той ночью в лесу.
Глаза Айры закрылись.
— Люси сказала, что вы хотели меня видеть.
— Да.
— Почему?
— Я хотел знать, почему ты вернулся.
— Я никуда не возвращался.
