Татьяна Устинова - Мой личный враг
Ничего не помогло: ни Филипп, ни дети, ни блестящее окружение.
Наверное, это у нее в крови — плебейская боязнь жизни, неумение ни с чем справляться в одиночку, жить без опеки и поддержки всесильного мужа.
После того ужасного года, когда Филипп спас ее, уже здесь, во Франции, на ее долю выпало немало трудностей: ненависть двадцатилетнего Алена, презрение свекрови, работа, которую она взяла штурмом, ни разу не воспользовавшись протекцией Филиппа… Все она преодолела, не утратив жизнерадостности и чувства юмора. Но, как только что выяснилось, гораздо труднее оказалось не унизиться перед раздвоившейся тенью отца Гамлета — двумя тенями, вылезшими из своих гробниц, куда она так старательно и долго их заталкивала.
Александра вышла из ванной, задумчиво вытирая волосы, и увидела Филиппа, который ел грушу.
Ей не хотелось посвящать его в свои проблемы. Да он просто рассмеется ей в лицо и скажет, что это и не проблемы вовсе. И будет прав. Она справится сама. Она отпустит своих призраков на свободу — если сумеет — и не станет обременять его своими проблемами и внутренними противоречиями.
— Давай быстрей, — сказала она Филиппу и повесила ему на шею мокрое полотенце. — Спать очень хочется.
Филипп все рассчитал правильно: Андрей Победоносцев и Вика Терехина в сопровождении Майкла Олдриджа прибыли за полчаса до того, как его жена должна была вернуться из аэропорта вместе с Аденом, его подружкой и детьми.
Дворецкий распахнул дверь, пропуская трои-цу в кабинет, полный книг и антикварной мебели, и Филипп неторопливо поднялся навстречу.
Вечно жизнерадостный Майкл с ходу пожал ему руку. Пока он был всем доволен: Филипп Бовэ согласился на встречу, а это что-нибудь да значило.
Вид у парочки был довольно подавленный. Филипп об этом позаботился заранее.
Он специально назначил встречу у себя дома, а не в офисе, где все было как в обычном процветающем учреждении. Богатство его квартиры производило на честолюбивого завистливого человека удручающее впечатление, заставляя в полной мере осознать собственную ничтожность, и Филипп об этом знал.
Он посвятил в свои планы дворецкого и секретаря, поэтому гостей довольно долго продержали в приемной, выясняя, кто они и есть ли у них разрешение на вход. Потом их повели самой длинной дорогой, минуя личный лифт семьи Бовэ, поднимавшийся прямо в апартаменты.
Подавление психики шло по нарастающей: колонны, фонтанчики, кремовая мебель, молчаливый слуга в ливрее, похожий на всех европейских монархов сразу, панорамный лифт в сдержанном сверкании огней и зеркал, вид на залитые дождем Елисейские Поля внизу, золотистые ковры и стены в пентхаусе, греческие вазы по обе стороны резной дубовой двери — простор, уют и почти аскетическая простота, наводящая на мысль не просто о больших, а об астрономически больших деньгах.
О деньгах, добытых не сию минуту кем-то оборотистым и ловким, а наследуемых в течение пятнадцати поколений. О деньгах, заботливо сбереженных и приумноженных, деньгах, которые были, есть и будут всегда. О богатстве, которому глупо и невозможно завидовать, ведь мало кто в здравом уме и твердой памяти завидует султану Брунея или английской королеве.
Такому богатству можно благоговейно внимать, им можно восхищаться, перед его величием можно трепетать, чего Филипп и добивался, затевая свое шоу.
В его кабинет — тонкое дизайнерское сочетание антиквариата и модерна гости вошли уже в трепещущем состоянии.
Несмотря на то что они были неподдельными «новыми русскими» со всеми необходимыми для признания их таковыми атрибутами — мобильный телефон, пиджак от Кензо и часы от Картье, — все же в обстановке фамильной Филипповой квартиры они чувствовали себя очень неловко.
Наверное, так чувствовал себя нищий, облаченный в одежды принца, слишком чисто, слишком непривычно и того гляди дашь маху! Тогда схватят за шиворот, выбросят из дворца…
Конечно, они его не узнали, эти нищие, переодевшиеся в принцев. Столько лет прошло. В Москве он ходил в джинсах и свитерах, у него была какая-то немыслимая машина, да и встречались они всего пару раз.
Бывший муж его жены был очень хорош собой, породист и самоуверен. Немного рыхловат, но это все от «новорусского» образа жизни — кабаки, девочки, поздние ужины, два сменных шофера и дела, дела… В бассейн не выбраться. На корт тем более. А разве вы играете в теннис? Конечно! Сто долларов в час, ракетка еще тысячу, тренер олимпийской сборной. Отдохнуть? Куда там! Мировой бизнес рухнет, финансовые рынки встанут, банки обанкротятся — все работает, пока шеф на месте. Вот улетел в Париж по делам, каждую минуту звонят, консультируются, умоляют дать руководящие указания. Что делать, приходится давать и консультировать, такова участь любого делового человека, а как же иначе…
Всю эту примерную схему разговора Филипп знал наизусть.
Пожимая мягкую руку Андрея, Филипп яростно и горячо ненавидел их обоих.
Надо остыть, приказал он себе. Это просто смешно.
Усаживаясь за длинный переговорный стол, он чувствовал себя уже почти вменяемым и только удивлялся силе своих эмоций. Очевидно, все это задевало его гораздо глубже, чем он думал.
Деловые люди, нервничая, заняли позиции слева и справа от него, и несколько минут все говорили о погоде и политике — темы всегда актуальные и одинаково бессмысленные.
Неслышно отворилась дубовая дверь, и Дени занял свое место за маленьким столом у стены. Лэп-топ открыт, ручки и блокноты на месте, сам Дени сосредоточенность и внимание. Подали кофе и минеральную воду.
До приезда Александры оставалось двадцать минут.
Впервые в жизни участвуя в им же срежисси-рованном спектакле, Филипп не только не вникал в суть дела, но и вообще не слушал. Он заранее знал все, что им скажет. Жалко усилий Майкла, не посвященного в его коварные планы, но потом он что-нибудь ему подкинет.
Опустив глаза на сцепленные руки, Филипп внимательно изучал, как плещется свет в бриллианте обручального кольца.
Время шло.
Филипп молчал,
Месье Андрей выдохся, перечисляя все выгоды и достоинства предлагаемого проекта. Упомянуты были также выборы в России, которые не за горами, и чьи-то политические интересы.
«Куда вы лезете? В какие выборы?» — думал Филипп, изучая бриллиант.
Не чувствуя никакого дискомфорта, он продолжал держать паузу, наблюдая, как собеседники постепенно съезжают с проторенной дороги в кювет — начинают перебивать друг друга, путаться и повторяться.
Майкл бросился на выручку, заговорил горячо и убежденно, и Филипп позволил себе взглянуть на него.
— Одно из главных преимуществ проекта — его уникальность, — убеждал Майкл. — В России пока нет подобных информационных структур, и если мы первыми выйдем на рынок, то освоим огромные пространства. Холдинг будет контролироваться непосредственно вами…
— Мной? — вежливо переспросил Филипп.
— Ну, разумеется, я имел в виду специалистов, работающих у вас… заспешил Майкл, ругая себя за оговорку.
Филипп взглянул на часы.
Развязка драмы близилась.
— Может, пора уходить? Что он на часы смотрит? — быстро спросила Вика у Андрея и улыбнулась Филиппу шикарной улыбкой.
— Да подожди, он сам скажет, — отозвался Андрей с тихой досадой.
«Уж я скажу!» — злорадно подумал Филипп.
Майкл, которого никто не слушал, распинался на заднем плане, описывая достоинства проекта.
За толстой дубовой дверью кабинета послышались движение, возня и нарастающий шум — смех и неуместно громкая речь. Бедный Майкл с недоумением оглянулся, Филипп откинулся на спинку кресла, и тогда распахнулась дубовая дверь, и улыбающийся дворецкий доложил по-английски, чтобы все сразу было всем понятно:
— Ваша семья, господин граф!
Мимо него уже протискивался четырехлетний Патрик, следом за ним — вихрь кудрей и бантов — почти трехлетняя Клодия, названная в честь бабы Клавы, с кроликом Питером на буксире, потом радостно-возбужденный Ален, волочивший за руку смущенную девушку, затем Алекс в строгом костюме, и замыкал исход семьи Бовэ из дубовой кабинетной двери Мистер Билл, бело-рыжий сенбернар, названный в честь американского президента, с которым Филипп дружил. Ошалевший от счастья Мистер Билл скакал по бесценному паркету с грацией новорожденного теленка, время от времени взлаивал от избытка чувств и слюнявил все вокруг.
Компания, заставшая главу клана и отца семейства в разгар переговоров, на миг замерла в изумлении.
Майкл вопросительно улыбался. У Виктории Терехиной отвалилась челюсть. Андрей Победоносцев превратился в соляной столб. И только Филипп чувствовал себя совершенно непринужденно.
— Приехали? — спросил он, как бы не веря своим глазам, и, отшвырнув кресло, распахнул объятия.
Первой бросилась к нему неискушенная во всякого рода дипломатических тонкостях Клодия, за ней Патрик. Они наперебой вопили, что приехал Ален и вот посмотри, что привез, и пробудет в Париже долго-долго, а Моника работает с ним, и Ален обещал, что мы все вместе поедем в Дисней!
