Роберт Уилсон - Смерть в Лиссабоне
Она выкрикнула в его сторону нечто бессвязное. И он обернулся. Медленно повернул свою крупную, как у быка, голову.
— А я? — крикнула она. — Что будет со мной?
— Ты останешься присматривать за мальчиками в Эшториле.
— Как нянька! — воскликнула она, вскочив. — Как английская гувернантка!
— Ты их мать, — ледяным тоном напомнил он. — Ты им нужна.
— А ты их отец! — вскрикнула она и топнула ногой. — И мы…
Она замолчала. В глазах ее была злоба. Она стояла, уперев руки в бедра, и у него даже явилась мысль ударить ее, чтобы вывести из этого злобного исступления. Он уже шагнул к ней с этой целью.
— Помнишь Рождество сорок первого года? — спросила она, и он остановился на полдороге.
— Нет, — сказал он, и рука его замерла в воздухе.
— Ты перешел границу, чтобы продать свой вольфрам, а сеньор Фельзен приехал раньше и застукал тебя.
— Откуда ты можешь все это знать? Ты была еще девчонкой тогда.
— Ты хотел обмануть его… уж это-то я поняла, как понял и он. Я видела, как он ждал тебя весь день, как бесился от злости, — продолжала она, стараясь говорить медленнее и четче. — Но и он отплатил тебе сполна, обманув тебя.
— Обманув?
— В ту ночь он изнасиловал меня в нашей с тобой постели, и на следующую ночь тоже, и потом…
Она увидела, что сделалось с его лицом от этих ее слов — как мгновенно глаза его застлались слезами жалости к себе, а лицевые мускулы одрябли от ее слов. Внезапно она ощутила свою силу, и это было радостное чувство. Она придвинулась к самому его лицу.
— Мануэл не твой сын, — негромко сказала она и рассмеялась, не выдержав воцарившегося в комнате напряженного молчания.
Абрантеш опустил голову, глаза моргнули. Он медленно поднял кулак и резко ткнул ее в лицо. Ее нос хрустнул, и она почувствовала, что кость сломана. Моментально рот залило кровью — теплой и густой. Кровь имела металлический привкус. Мария упала навзничь и ударилась головой о подлокотник шезлонга. Это оглушило ее. По груди расползалось кровавое пятно. Она почувствовала приближение нового удара и успела загородиться поднятыми руками. Кулак Абрантеша вдавил ей в рот ее собственную руку, сломав два передних зуба. Она криво сползла вниз, задыхаясь, и увидела лужу крови, текшей от нее и уже промочившей угол ковра.
— Ты будешь отправлена назад в Бейру и будешь жить там в свинарнике!
24
Суббота, 13 июня 199…
Алфама, Лиссабон.
Я вызвал машину, разрешил Джейми Галлахеру курить, и всю дорогу до полицейского отделения он курил и поигрывал замком на двери. На нем все еще была его мятая футболка и заляпанные пивными потеками джинсы, но на ногах теперь красовались «Найки», возможно чужие, потому что были они явно ему велики. Мысленно я взял это на заметку, решив расспросить его о кроссовках после того, как он даст письменные показания. Не то чтобы я ему не верил, просто он не внушал мне симпатии.
Возможность появления большой темной машины не противоречила версии, к которой я начинал склоняться: после Валентина, Бруну и Галлахера с ней был еще какой-то подонок, который, надругавшись над ней, сам же и убил ее. На руку ему оказалось и то, что она была после ссоры, нервная. С девушками такое бывает: разругается с кем-нибудь, обидится, а негодяй тут как тут — может брать ее тепленькой. В моей практике были подобные истории, хотя и не часто — Лиссабон не очень криминальный город. Подонки такого рода отличаются особой жестокостью. Они умеют утешить, обнять, погладить, нежно поцеловать, а потом грубо изувечить.
Не исключено, что человек за рулем большой темной машины был ей знаком. Он мог, поджидая ее возле школы, увидеть, как Галлахер дал ей пощечину, и начать действовать. Я чувствовал это нутром. Единственное, что смущало меня, — что нутро мое заговорило таким образом лишь после посещения квартиры Луизы Мадругады.
Джейми Галлахер дал письменные показания, после чего я отправил его в камеру. Он возмутился, пытался протестовать, говоря, что в понедельник утром у него уроки.
— Вы подозреваетесь в убийстве, мистер Галлахер. Вы сами признались в сексуальных отношениях с несовершеннолетней, к тому же вашей ученицей, — сказал я. — Я имею право держать вас под стражей без предъявления обвинения целый год, пока я расследую обстоятельства дела. Мы с вами находимся в Португалии, и таковы наши португальские законы. Вы виновны, пока не будет доказана ваша невиновность. Так что приятных вам выходных.
Карлуш получил ордер на обыск, и мы выехали в Одивелаш. Было уже поздновато, но мне было нужно все осмотреть.
Клещ открыл мне дверь и ознакомился с ордером. Потом отнес его матери Валентина. Та сидела за кухонным столом в соседней комнате и курила, отвернувшись от телевизора; там на экране резвились какие-то толстяки, изображавшие богачей, что должно было называться комедией. Клещ отхлебнул из бутылки пива. Мать подняла глаза — красные, с размазанной тушью, помада на губах ее съелась, голос был хриплым от выпитого и от слез.
— Откуда вы хотите начать? — спросила она.
— Хотим осмотреть только его комнату. Она заперта?
Женщина пожала плечами. Клещ кивнул.
— Ключ?
Клещ покачал головой. Он знал все.
Я дернул дверную ручку, и дверь сразу распахнулась — она еле-еле держалась в петлях. Я начал с одного угла, Карлуш — с другого. Он дал мне пару хирургических перчаток и сам натянул такие же. Он был методичен и аккуратен. Он пролистывал каждую страницу каждой книги так осторожно, точно это были его собственные книги. Так же осторожно просматривал он и кассеты. Я осмотрел прикроватную тумбочку. В ящике ничего особенного не было. В комоде лежали тетрадки на спирали с конспектами учебников. Я пролистал их все. Карлуш, взяв в зубы фонарик, скользнул под кровать. Через несколько секунд он, хмыкнув, вынырнул оттуда и протянул мне ключ с пластиковой биркой. На бирке была надпись: 7 Д. Мы сунули ключ в мешочек для вещдоков и вышли из комнаты.
— Нашли что искали? — спросила мать.
Я спросил, не знают ли они, от чего этот ключ. Клещ покачал головой, но он явно знал. Мать сидела уставясь в пепельницу, бретелька от лифчика у нее спустилась и болталась на плече.
В машине мы поднесли ключ к свету, падавшему от уличного фонаря.
— Что думаете? — спросил Карлуш.
— Возможно, от гаража.
— С машиной?
— Не исключено. А может, от сарая, где он прячет какие-то вещи.
В окошке со стороны Карлуша показалась голова: Клещ решился еще пососать кровушки.
— Хотите знать, от чего этот ключ?
— Не шибко вы его любите, верно?
— Дерьмовый малец.
— Лезьте в машину.
Клещ привез нас в район складов, деревообделочных и ремонтных мастерских, мебельных фабрик — словом, всяких мелких предприятий. Секция 7-Д оказалась сараем величиной с двойной гараж, с пакгаузом для грузов и маленькой дверцей конторы. Бизнес хилый, но для студента, желающего подработать, сойдет. Я вставил ключ в замочную скважину. Ключ подошел. Я вытащил его.
— Не войдете? — удивился Клещ.
— У меня нет ордера.
— Ну, уж я-то болтать не стану.
— Неважно, — сказал я. — Если там что-то и есть, к чему мне рисковать, чтобы потом не суметь этим воспользоваться? И вы для меня темная лошадка. Может, вы переметнетесь.
Мы отвезли Клеща в ближайший от его дома бар. Едва коснувшись задницей табурета, он, щелкнув пальцами, заказал пиво. Мы вернулись в Салданью и оформили ключ. Карлуш был мрачен, и я повел его напротив и угостил пивом в единственном оказавшемся открытым баре. После недельной жары город точно вымер. Мы молча сидели под ярким неоновым светом и попивали «Супербок», сбросив пиджаки на спинки кресел. Бармен смотрел футбол. Без большого интереса я осведомился у него о счете.
— Ноль-ноль, — рассеянно и нелюбезно отвечал он.
— Да смотрите себе хоть весь год ваш футбол, — сказал я.
Ответа не последовало. Я повернулся к Карлушу, о чем-то сосредоточенно думавшему.
— Вы говорите по-английски, как англичанин, — сказал Карлуш.
— Я прожил в Англии четыре с половиной года, из них четыре с четвертью провел в барах, — сказал я. — По-английски я говорил с женой и теперь говорю с Оливией.
— Вы не рассказывали мне, как очутились в Англии.
Я закурил и смерил его взглядом.
— Не надоело еще?
— Надо же о чем-то говорить за пивом.
— Но о футболе вы говорить не хотите.
— Я в нем не разбираюсь.
— Черт! — воскликнул бармен.
Мы подняли глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как мяч попал в штангу.
— Мой отец служил в армии, это вам уже известно. Службу проходил в Гвинее, участвуя в добрых старых колониальных войнах в войсках генерала Спинолы. Может быть, и это вам известно.
