Майнет Уолтерс - Темная комната

— Да, — медленно произнес Чивер. — Я вас понял.

Глава пятнадцатая

28 июня, вторник.

Клиника Найтингейл, Солсбери.

11 часов 30 минут утра.

Когда Алан Протероу вызвал Джинкс к себе в кабинет, чтобы сообщить ей о смерти Мег и Лео, женщина сразу же сжалась в дальнем углу кожаного дивана, и на ее исхудалом лице появилось пустое, совершенно отрешенное выражение. Сейчас доктор раздумывал над тем, вслушивается ли она в его слова или, как всегда, пропускает мимо ушей все то, что ей неприятно и то, что она просто не хочет знать. Джинкс, в свою очередь, отказывалась воспринимать его сочувствие и теплый спокойный голос, поскольку такое отношение к ней доктора почему-то показалось ей неестественным. Женщина твердо решила про себя, что доктор Протероу не из тех людей, которым следует доверять.

— Кроме того, что оба тела были опознаны, многое в этой статье сомнительно, — так же спокойно закончил Алан. — Мне кажется, что отец Лео сделал свои замечания, не подумав над собственными словами, находясь в состоянии шока. Возможно, он уже сожалеет об этом. Тем не менее, вероятно, теперь полиция захочет еще раз побеседовать с вами, и мне было бы неприятно, если бы вы узнали о смерти Мег и Лео от них.

Джинкс позволила себе чуть-чуть улыбнуться:

— Я знала это еще в воскресенье вечером. Как, впрочем, и вы. Я не ошиблась?

Он кивнул.

— Кто же вам рассказал о случившемся?

— Саймон Харрис. Он звонил сюда вчера днем и предупредил, что сегодня об этом уже напечатают в газетах.

Джинкс облегченно вздохнула:

— Саймон? Зачем ему это понадобилось?

— Мне кажется, что и он, и его отец считают все это, — тут доктор постучал пальцем по газете, — юридически неправильным. Еще он говорил, что его мать вместе с сэром Энтони ведут себя хуже, чем суды, которые в открытую попирают справедливость.

— Кэролайн меня не слишком любит, — печально констатировала Джинкс. — Почему-то она постоянно обвиняла меня в том, что именно из-за меня у Мег появились те или иные недостатки. Например, ей казалось, что ее дочь попала в дурное общество. Наверное, осуждая моего отца, она пришла к выводу, что «яблочко от яблони недалеко падает».

— Ну, что ж, — согласно кивнул доктор, — это случается часто. Мы стараемся обвинить других за промахи собственных детей. — Он задумался. — Почему же вы не сказали мне, что визит полицейских расстроил вас?

Джинкс потерла глаза:

— Я не доверяю полиции, но больше всего меня волнует та паранойя, которую я испытываю всякий раз, когда имею дело со стражами порядка. Я часто начинаю фантазировать и выдумывать в их присутствии то, чего нет на самом деле. Поэтому я посчитала, что нет никакой необходимости волновать вас, пока еще ничего достоверно не известно.

— А ведь вы могли все рассказать мне вчера.

— Вчера я была в ужасе от того, что может задумать и совершить мой отец.

Доктор в отчаянии поднял вверх обе руки:

— Но как я стану вам помогать, если вы буквально все держите в себе и не хотите делиться со мной ничем?

— Вы очень высокомерный человек, — кивнула Джинкс, но в голосе ее не прозвучало и нотки враждебности. — Вам ведь и в голову не пришло, что мне не нужна ничья помощь, в том числе и ваша.

— Разумеется, — коротко бросил Протероу. — Но это еще не означает, что мне следует перестать предлагать ее. Вы полагаете, что другие пациенты нуждаются в моей помощи больше, чем вы сами? Конечно, все начинается с их стороны с самых благих намерений вылечиться, но уже через несколько часов большинство из них бьется головой о стенку, лишь бы получить очередную дозу своего зелья. Если в наших отношениях и присутствует надменность, то только с вашей стороны, Джинкс.

— Почему?

— Вы считаете себя настолько умной, что думаете, будто способны перехитрить меня, полицию и собственного отца вместе взятых.

Джинкс серьезно взглянула на собеседника.

— Конечно, я презрительно отношусь к тем глупцам, которые запираются в своих башнях из слоновой кости, и закрывают глаза на творящееся в мире безумие, — выпалила женщина. — Рассела убили. В течение десяти лет я старалась избегать серьезных отношений с мужчинами. Затем, когда мне показалось, что боль моя прошла, и душевное волнение улеглось, я позволила себе немного расслабиться и влюбилась в Лео. Но вот теперь он тоже погиб. Причем вместе с единственной моей подругой. Итак, какую конкретно помощь вы в состоянии мне предложить? Помочь вспомнить подробности гибели моего мужа, подруги и любовника? — Сейчас она уже начинала сердиться. — Меня устраивает все, как оно есть. Я просто не хочу ничего вспоминать. И знать ничего тоже не желаю. И даже чувствовать. Я хочу одного: чтобы у меня оставалась возможность создавать сюрреалистические фотографии, в которых отражается и мой подавленный страх, и скрытые желания, выраженные в сопоставлениях чистоты и грязи. — Она оскалилась в злобной ухмылке. — Только что я слово в слово процитировала вам мнение одного из критиков о моих работах, опубликованное в «Санди Таймс». Конечно, это просто полная чушь, но звучит где-то даже эффектно.

Доктор нетерпеливо тряхнул волосами:

— Вы прекрасно сознаете, что это вовсе не чушь. Я имел возможность познакомиться с вашими работами: так вот, эта тема в них повторяется снова и снова. — Он подался вперед. — Мне кажется, вы видите мир в очень контрастных, жестких тонах. Черное и белое. Добро и зло. Для любого проявления человечности находится в противовес жестокость. Для любой добродетели — порок. Почему вы не оставляете себе пространства для полутонов, Джинкс?

— Потому что совершенство может существовать только в контрасте с несовершенным фоном. Если все вокруг будет сиять красотой, ее просто никто не заметит.

— Значит, вас привлекает совершенство?

Она смотрела на Алана в течение нескольких секунд, но так ничего и не ответила.

— Нет, — продолжал Протероу, — как раз больше всего вас привлекает несовершенство. И черное вас манит куда сильнее белого. — Он пристально взглянул в глаза собеседницы. — Задний план на ваших фотографиях гораздо убедительнее и интереснее, чем центральные фигуры. Кроме, конечно, тех редких работ, где вы решили все переиначить, и тогда отвратительный образ возникает на фоне чудесного пейзажа.

Джинкс пожала плечами:

— Видимо, так оно и есть. Что-что, а черный юмор, например, мне очень нравится.

— Как, допустим, в слове «злорадство»? Зло и радость вместе, но зло все равно идет впереди?

— Да.

— Вот здесь вы совсем не правы. Вы чувствуете боль за чужой счет, но при этом единственным человеком, над которым вы смеетесь, являетесь вы сами. — Доктор процитировал ее собственные слова. — «Мое образование было пустой тратой времени». Теперь оказывается еще, что «Санди Таймс» пишет всякую высокопарную чушь о ваших работах. Помните, как вы не хотели начинать ходить самостоятельно, ссылаясь на то, что я превращу ваш опыт в шутку для своих приятелей по гольф-клубу? — Доктор помолчал. — Может быть, сейчас вы так же насмехаетесь над Лео? Если вас привлекает злорадство, то я снова не ошибся. Нельзя придумать более своевременной шуточки в стиле черного юмора, как устроить настоящую отповедь тому, кто когда-то поступил с вами несправедливо.

— Что-то в этом роде уже приходило мне в голову, — грустно произнесла Джинкс. — Ну, например, просыпаетесь вы в камере и вспоминаете, что это вы нанесли тот роковой удар кувалдой. Ха-ха-ха! Тут вообще можно просто лопнуть со смеху! — Она отвернулась и замолчала, как бы подчеркивая этим, что сейчас ей хочется хотя бы символически отдалиться от доктора.

— Мне такое развитие событий кажется маловероятным.

— Но ведь кто-то убил их! Почему не я?

— Я сейчас не рассуждаю на тему, вы или не вы это сделали, Джинкс. Просто то, что вы мне сейчас так «весело» расписали, не может произойти в действительности. Понимаете, амнезия не проходит за одну ночь. Поэтому, если все же полиция вас когда-нибудь арестует, вы уже будете готовы к тому, что у нее на то есть веские причины. — Он внимательно посмотрел на женщину. — А они у нее есть?

Она еще некоторое время глядела в окно, а потом, тяжело вздохнув, повернулась к доктору:

— Мне продолжает мерещиться Мег, стоящая на коленях, и молящая о чем-то. А прошлой ночью я вспомнила, что приходила к ней на квартиру и ужасно взбесилась, потому что там оказался и Лео. Меня мучают повторяющиеся кошмары: будто я тону или меня закапывают заживо, и я просыпаюсь от того, что начинаю задыхаться. Я помню, что испытывала очень сильные эмоции. — Джинкс замолчала.

— Какие именно эмоции?

— Страх, — тихо пояснила женщина. — Приступы страха накатывались неожиданно, и меня начинало трясти. Я отчетливо помню, что это был именно страх.