Олег Маркеев - Дигитал
Ронин еще может различить тонкий шлейф бледно-фосфорного свечения, плавающий над паркингом, но не в силах определить, в какой из машин укрылся дигитал по кличке Полковник Куртц.
Две машины, запихнув в салон хозяев, зажигают фары и срываются с места. Хлопают дверцы и оживают моторы еще десятка машин.
Ронин едва успевает отскочить от пролетевшей на большой скорости «феличии». За рулем сидит женщина с белым лицом. Она скашивает глаза на Ронина, очевидно, успевает схватить взглядом пистолет в его руке, машина виляет задом, сбивает правым боком оградительный столбик, охранник стоянки тарзаном взлетает в воздух, уворачиваясь от потерявшей управление машины, хозяйка по женской традиции путает педали тормоза и газа, ревут покрышки, сдирая протекторы об асфальт, машина рывком вырывается на проезжую часть, круто уходит в поворот. За углом ранеными слонами ревут машины, следует глухой удар и треск сминаемого металла.
В первом ряду крайний справа пикап начинает призывно мигать фарами.
Ронин бросается вперед. И сразу же слышит дружный топот за спиной.
Он прибавляет скорости, топот немного отстает. Но зато в спину летит крик:
— Колесников, стоять, милиция! Не дури, Леха, бросай ствол!!
Ронин узнает голос и останавливается. Медленно разворачивается.
Бегущие, человек восемь, все с оружием, вытянулись клином, в острие которого крупный парень в распахнутой куртке.
Ронин поднимает пистолет.
Все дружно тормозят и замирают, как на моментальном фотоснимке.
Ронин плавно поводит стволом, на дальность прямого полета пули очерчивая границу мертвой зоны между собой и людьми. Никто не решается сократить полсотни метров, разделяющие их, хотя бы на шаг.
— Леха, не дури, бросай ствол! — выдыхает Вовка Волков. Свой пистолет он держит в опущенной руке. — Никому не стрелять! — бросает он через плечо.
Все взгляды наведены на Ронина. И все зрачки стволов смотрят на него.
Никто не обращает внимания на деда в защитного цвета рубашке и белой бейсболке на голове. Дед вырулил из-за ограждения стоянки, волоча за собой сумку-тележку. С секунду он рассматривает немую сцену.
— Сынки, вы чего бандитствуете? — интересуется дед.
— Иди на… — откликается кто-то из ментов.
С радикулитной заторможенностью дед наклоняется над сумкой на колесиках. Достает из нее тупорылый АКМСУ, присоединяет магазин, ударом ребра ладони передергивает затвор. И дает длинную очередь от живота.
Шквал пуль сминает и швыряет людей на землю.
Ронин, как в замедленной съемке, видит их катящиеся тела, вскинутые руки, перекошенные лица. Из груди Волкова вырываются алые султаны крови, он, качаясь от каждой новой принятой в себя пули, мелкими шагами отступает назад, резко проседает на ногах, падает на колени лицом вниз.
Хлесткий удар очереди по выгнутой спине, и Вовка Волков мертво валится набок.
У деда магазин по-афгански спарен, «рожки» расположены «валетом» и соединены изолентой, расстреляв тридцать патронов, дед ловко проворачивает отстегнутый магазин, щелчком вгоняет в паз вторую порцию и свинцовым градом сечет распростертые на асфальте тела. Стреляет одной длинной очередью, выжимая из «калашникова» все пули до финального холостого клацанья затвора.
Ронин наводит ствол в голову Хантеру.
— Ты чего? Игра еще не закончена! — хохочет Хантер и отшвыривает автомат.
Справа раздается визг тормозов. Между растерзанными телами и Ронином замирает пикап. Боковая дверь распахнута.
Ронин чувствует толчок в спину и по инерции делает шаг к машине.
— Шевелись! — шипит ему в ухо Хантер.
Он первым прыгает на подножку, рывком втаскивает за собой Ронина и тянет по полозкам дверь. Громкий щелчок замка. Машина тут же срывается с места, и они с грохотом валятся на пол.
В полумрак салона из кабины врывается голос Эш:
— Вы там живы?
— Порядок! — кричит в ответ Хантер. — Девочка, ты его взяла?
— Да!
— Живой?
— Как заказывал. Посмотри рядом.
Скрипят тормоза, пол опасно накреняется. Ронина швыряет к стене. Он натыкается на что-то упругое. Какой-то тюк, скрученный веревкой.
Пол рывком накреняется в другую сторону, Ронин перекатывается в центр салона, длинный тюк, перевернувшись, оказывается рядом и попадает в полосу света.
И тогда Ронин видит, что это не тюк и не ковер, а жестоко связанный человек с пакетом на голове.
Глава восемнадцатая. Are you realy want to quit? > YES
Раздается глухое «чо-унк», и собровец лицом вниз валится на пол. Еще один «чо-унк», короткий вскрик, и прилипшая к стене девушка оседает, оставляя на белой крошке покрытия алую полосу. Оставшийся в живых охранник кувырком откатывается в сторону и вновь изготавливается к стрельбе. Откуда прилетели две пули, он не засек и страшно кричит, шаря вокруг себя стволом…
Мультяшно взмахнув руками, все трое шлепаются на спины. Двое молча, обладатель берета с хриплым криком. Проходя мимо, Ронин жмет на спуск и впечатывает пулю в берет, закрывший лицо «дозорного»…
Шквал пуль сминает и швыряет людей на землю. Из груди Волкова вырываются алые султаны крови, он, качаясь от каждой новой принятой в себя пули, мелкими шагами отступает назад, резко проседает на ногах, падает на колени лицом вниз. Хлесткий удар очереди по выгнутой спине, брызги разорванной плоти, Вовка Волков мертво валится набок…
Алексей распахнул глаза, но видение смерти все плескалось перед глазами, дерганое и искромсанное, как бестолковый видеоклип.
Он почувствовал тепло другого тела рядом с собой. И окончательно очнулся.
Вокруг плотным пологом висела темнота. Она пахла дурманом тропических цветов. Запах был теплым и бархатистым, с острыми струйками озоновой свежести.
Бледное пятно медленно всплыло вверх, приобретая очертания лица.
— Пора, — прошептала Эш влажными от поцелуя губами.
Он притянул ее к себе, нашел ртом ее теплые губы, задохнулся в долгом поцелуе.
Эш, гибко выгнувшись, оторвалась. Покачала головой, царапнув его лицо прядями волос. Это ее волосы пахли райскими цветами.
— Не надо, Леша. Наше время кончилось.
— В смысле?
— Хантер сказал, препарат действует три часа.
Эш потянулась через голову Алексея, щелкнула тумблером, и по периметру спальни загорелись рубиновые светильники, на потолке вспыхнули фосфорные точечки звезд.
Она села верхом на него, развела руками.
— Сад Эдема. Извини за пошлость, у кое-кого на большее фантазии не хватило.
Алексей приподнял голову, осмотрел столбы, поддерживающие балдахин.
— Узнаю интерьерчик. — Он откинулся на подушку. — Как мы тут оказались?
— Нашел у кого спрашивать! Мне Хантер тоже укол сделал. Сначала тебе, а потом мне. Помню, как тормознули в каком-то переулке. Он шприц достал, ну такой, под давлением работает. Нам таким прививки в школе делали. Дальше — полный провал.
— И ты вот так добровольно подставилась?
Эш помяла предплечье, на котором алело пятно от недавней инъекции.
— Он сказал, иначе мы друг друга убьем.
— М-да, против такого аргумента не поспоришь. — Алексей провел ладонью по своему правому предплечью и обнаружил болезненную точку. — Что хоть вколол, сказал?
Эш пожала плечами.
— Мне — не знаю. А тебе, точно, какую-то виагру. Если бы Хантер снимал порно с нами в главных ролях, давно бы стал миллионером. Правда, правда! У меня до сих пор между ног маленький Гондурас: жара под сорок и влажность восемьдесят процентов.
Она фыркнула, увидев выражение его лица.
— Ты что, ни черта не помнишь?
— Я его убью, — прошептал Алексей.
В центре балдахина, где узлом свивались четыре крыла прозрачной занавеси, ожил динамик:
— Ха-ха, у тебя еще будет шанс, парень, — произнес голос Хантера. — Одевайся и давай ко мне в лабораторию. Прямо по коридору, мимо столовой, направо.
Эш закинула голову, посмотрела на узел и ткнула в него оттопыренным средним пальцем.
— Камеры в другой стороне, девочка! — раздалось из динамика.
Эш по очереди на все четыре стороны свете показала палец.
Динамик хмыкнул и издал мягкий щелчок.
Эш с коротким стоном ничком свалилась на постель рядом с Алексеем.
— Знаешь, кем я себя чувствую? — прошептала она.
— Догадываюсь.
Алексей скатился с высокой кровати. Пружинисто выпрямился.
Его одежда валялась на полу, с первого взгляда было ясно, что ее лучше сразу выбросить, чем пытаться привести в приличный вид.
В ответ на его немой вопрос сами собой распахнулись потайные дверцы, открыв нутро шкафа с одеждой.
— Сервис, — проворчал Алексей.
Половину вешалок занимали мужская одежда, половина была отдана под женские тряпочки, элегантные и даже на вид жутко дорогие.
