Джон Гришэм - Клиент
К спинке его стула она прилепила дюжину записок на желтой бумаге. Судя по всему, это были самые срочные из самых срочных дел на это утро.
Несмотря на хаос в кабинете, Гарри Рузвельт был одним из самых методичных судей, с какими только Реджи приходилось сталкиваться за четыре года работы. Ему не надо было тратить много времени на изучение законов, потому что он сам был автором большинства на них. Он славился немногословием, так что его постановления и предписания были с общеюридической точки зрения достаточно краткими. Он ненавидел длинные резюме по делу, составленные адвокатами, и всегда прерывал тех, кого завораживал звук собственного голоса. Он крайне экономно расходовал свое время, и Марсия была ему хорошей помощницей. Его стол и кабинет пользовались широкой известностью в юридических кругах Мемфиса, и, как подозревала Реджи, он получал от этого удовольствие. Она относилась к нему с глубоким восхищением, и не только из-за его мудрости и целостности характера, но и его преданности делу. Он давным-давно мог переместиться наверх, на более доходное место, иметь кучу делопроизводителей и юристов в помощь, а также чистый ковер и работающий кондиционер.
Она просмотрела заявление. Написано оно было от имени Фолтригга и Финка, чьи подписи скрепляли документ. Ничего конкретного, только общие туманные предположения насчет того, что Марк Свей, подросток, препятствует федеральному расследованию, отказываясь сотрудничать с ФБР и прокурором США по Южному округу штата Луизиана. Каждый раз, как она видела имя Фолтригга, у нее возникало чувство гадливости.
Но могло быть и хуже. Имя Фолтригга могло вполне стоять на повестке с требованием к Марку Свею предстать перед Большим жюри в Новом Орлеане. Со стороны Фолтригга это было бы вполне законно и логично, и Реджи даже слегка удивилась, что он избрал Мемфис в качестве своей трибуны. Если здесь не получится, тогда придет очередь Нового Орлеана.
Открылась дверь, и появилась массивная фигура в черной мантии. По пятам шла Марсия со списком и на ходу перечисляла, что следует сделать немедленно. Он слушал, не глядя на нее. Расстегнул мантию и швырнул ее на стул, тот самый, под которым лежали папки.
— Доброе утро, Реджи, — улыбнулся он. Проходя за ее спиной, он похлопал ее по плечу. — Хватит, — спокойно сказал он Марсии, которая вышла, закрыв за собой дверь. Он собрал с кресла желтые записки, не читая, и сел.
— Как поживает мамаша Лав? — спросил он.
— Хорошо. А вы?
— Замечательно. Вовсе не удивился, увидев тебя здесь.
— Вам не надо было подписывать распоряжение о взятии Марка под стражу. Я бы его сама сюда привела, Гарри, вы же знаете. Он вчера заснул на качелях на террасе у мамаши Лав. Он был в надежных руках.
Гарри улыбнулся и потер глаза. Очень немногие адвокаты могли позволить себе называть его Гарри в его собственном офисе. Но ему даже нравилось, если это исходило от нее.
— Реджи, Реджи, ты никогда не согласишься, чтобы твоих клиентов брали под стражу.
— Это неправда.
— Ты считаешь, что значительно лучше отвести их домой в мамаше Лав и покормить.
— Это помогает.
— Верно. Но, если верить мистеру Орду и ФБР, маленький Марк, возможно, в опасности.
— Что они вам наговорили?
— Все выяснится на слушании.
— Похоже, у них оказались убедительные аргументы. Я получила уведомление за час до слушания. Своего рода рекорд.
— Я решил, тебе это подойдет. Если хочешь, можно перенести на завтра. Я не прочь заставить мистера Орда подождать.
— Только не когда Марк сидит в тюрьме. Выпустите его, и мы перенесем слушание на завтра. Мне нужно время, чтобы подумать.
— Я боюсь освобождать его, хочу убедиться, что ему ничего не грозит.
— Откуда такие страхи?
— Если верить ФБР, в городе сейчас находятся очень опасные личности, которые хотели бы заставить мальчика замолчать. Ты знакома с мистером Гронком и его дружками Боно и Пирини? Когда-нибудь о них слышала?
— Нет.
— Я тоже впервые услышал только сегодня утром. Создается впечатление, что эти личности прибыли в наш благословенный город из Нового Орлеана и что все они — ближайшие помощники мистера Барри Мальданно, или Ножа, мне кажется, так он шире известен. Слава Богу, организованная преступность до сих пор обходила Мемфис стороной. Меня все это пугает, Реджи, в самом деле пугает. Эти люди не играют в бирюльки.
— Мне тоже страшно.
— Ему угрожали?
— Да. Вчера, в больнице. Он мне рассказал, и с той поры мы не расставались.
— Значит, теперь ты еще и телохранительница.
— Да нет же. Но я не думаю, что кодекс дает вам право брать под стражу детей, жизнь которых в опасности.
— Реджи, милая, я же сам этот кодекс писал. Я могу приказать взять под стражу любого ребенка, если есть подозрение, что он преступник.
Верно, он писал этот кодекс. И апелляционные суды давно бросили попытки поймать Гарри на какой-либо неточности.
— В каких же грехах обвиняют Марка Фолтригг и Финк?
Гарри выхватил из стола пару бумажных салфеток и высморкался. Снова улыбнулся.
— Он не может просто молчать, Реджи. Если он что-то знает, он должен рассказать. Ты же понимаешь.
— Вы предполагаете, что он что-то знает?
— Я ничего не предполагаю. В заявлении содержатся некие утверждения. Часть из них основана на фактах, а часть — на предположениях. Как, впрочем, и все заявление. Разве не так? До слушания мы правды не узнаем.
— Чему из того дерьма, что написал Слик Мюллер, вы верите?
— Я не верю ничему, Реджи, пока мне это не будет сказано под присягой в моем суде, и тогда я верю только десяти процентам услышанного.
Последовала долгая пауза, во время которой судья размышлял, задавать вопрос или нет.
— Ну, Реджи, что же мальчик знает?
— Вы знаете, это конфиденциальная информация.
Он улыбнулся.
— Значит, он знает больше, чем нужно.
— Можно и так сказать.
— Если это важно для хода расследования, Реджи, тогда он должен сказать.
— А если он откажется?
— Не знаю. Подумаем, когда такое произойдет. Мальчик умный?
— Очень. Неполная семья, отца нет, мать работает. Вырос на улице. Все как обычно. Я вчера разговаривала с учителем в его пятом классе, так у него по всем предметам, кроме математики, высшие баллы. Он очень сообразителен и по-уличному предприимчив.
— Никаких неприятностей в прошлом?
— Никаких. Он славный малыш, Гарри. Просто замечательный.
— У тебя все клиенты замечательные, Реджи.
— Этот — особенный. Он сюда попал не по своей вине.
— Я надеюсь, ты дала ему хороший совет. На слушании ему придется туго.
— Я всем своим клиентам стараюсь дать хороший совет.
— Я знаю.
Послышался стук в дверь, и вошла Марсия.
— Ваш клиент прибыл, Реджи. Комната для свидетелей С.
— Спасибо. — Она встала и прошла к двери. — Увидимся через несколько минут.
— Да. И не забывай, я крут с непослушными детьми.
— Я знаю.
* * *Он сидел на стуле, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Во взгляде сквозила обреченность. В течение трех часов с ним обращались как с преступником, и он уже начал привыкать. Он не боялся. Никто его не ударил, ни полицейские, ни заключенные.
Комната была крошечной, без окон, плохо освещенной. Вошла Реджи и подвинула поближе к нему складной стул. Ей приходилось бывать в этой комнате много раз при сходных обстоятельствах. Он улыбнулся ей с явным облегчением.
— Ну, как в тюрьме? — спросила она.
— Они меня еще не кормили. Можно за это подать на них в суд?
— Возможно. Как Дорин, та дама, что с ключами?
— Противная. Откуда вы ее знаете?
— Я там много раз бывала, Марк. Такая уж у меня работа. Ее муж сидит в тюрьме, осужден на тридцать лет за ограбление банка.
— Здорово! Я ее про него спрошу, если опять увижу. Мне придется туда вернуться, Реджи? Мне бы хотелось понять, что происходит.
— Что ж, все просто. Через несколько минут нам предстоит слушание у судьи Гарри Рузвельта. Оно может продлиться пару часов. Прокурор и ФБР предполагают, что ты обладаешь важной информацией, и, как я думаю, они могут попросить судью приказать тебе говорить.
— А судья может заставить меня сказать?
Реджи говорила медленно и осторожно. Ему было одиннадцать лет, он был умен и схватывал все на лету, но она повидала много таких и знала, что в данный момент он просто-напросто перепуганный ребенок. Он может услышать ее слова, а может и пропустить все мимо. Или он услышит только то, что ему хотелось бы слышать, так что она должна быть предельно осторожна.
— Никто не может заставить тебя говорить.
— И хорошо.
— Но судья может отправить тебя назад в ту же самую камеру, если ты не заговоришь.
— Назад в тюрьму?
— Именно.
