Эндрю Клейвен - Час зверя
— Ах! — вскрикнула Эйвис.
— Ну да, да. Все в порядке.
— Ничего не в порядке, черт побери. Ведь я же знала! — Эйвис с размаху треснула себя ладонью по лбу. — Оливер наверняка мне рассказывал, а я все перепутала. Черт побери! Вот тебе и еврейская мамочка.
— Правда, все в порядке. Послушай, — пробормотал Зах, отталкиваясь от матраса и поднимаясь на ноги. — Послушай, дело в том, что, — тут он вытянул обе ладони перед собой и принялся мять ими воздух, точно нащупывая мысль, — Олли вот-вот вернется…
— Знаешь, что я сделаю? — осенило Эйвис. — Я тебе поджарю вегетарианский омлет. У Олли всегда найдется все, что нужно для омлета.
— Послушай…
— Нет, нет, все в порядке. — Мысленно она уже прикидывала, что ей необходимо. Стручковый перец. Грибы. Сыр. Сыр у Олли не переводится. А лук вовсе не нужен, поскольку Зах мается желудком. Сосредоточенно размышляя, Эйвис решилась наконец выпустить из рук свитер. Задрапировала им томик Катулла, громоздившийся на вершине книжной колонны.
Захари шагнул к ней, вытянув руки, точно пытаясь удержать девушку.
— Слишком много хлопот. — Он споткнулся о невысокую пачку дешевых детективов.
Эйвис двинулась прочь. Умело перешагивая через книги, направилась в кухню. Омлет уже обретал свой облик в ее воображении.
— Ты смеешься? — весело откликнулась она. — Нельзя просто так стать еврейской мамашей, коли уродилась пресвитерианкой из Кливленда. Я потихоньку коплю денежки, — она подошла к холодильнику, продолжая говорить через плечо, — соберу достаточно и сделаю заказ — мне вышлют линялое платье в цветочек, накладную грудь и букли серо-стального цвета. Мне приходится пока практиковаться на Олли и моем… — «Моем малыше», хотела она сказать. Эйвис любила пошутить насчет своего младенца, но тут она почему-то остановилась. Сама не поняла, что заставило ее промолчать.
Она распахнула дверцу холодильника. Наклонилась, заглядывая вовнутрь, осознавая, что выставляет перед взором Заха свой обтянутый джинсами зад. Что ж, она неплохо поработала над фигурой после рождения ребенка, есть на что посмотреть. Повытаскивала пластиковые упаковки со стручковым перцем и грибами. Выпрямившись, обернулась к Заху, зажав обе упаковки в руке.
Она увидела, что Зах склонился над белым пуловером, который она небрежно бросила поверх стопки книг. Обеими руками приподнял замаранный рукав. Похоже, изучает пятно. Когда Эйвис обернулась, юноша быстро глянул на нее и вновь расплылся в широченной улыбке.
— Послушай, я правда не голоден, — заговорил он, — все дело в том, что…
— Ну уж извини. Ты обязан поесть. Иначе я прекращу свое существование. Женщина живет лишь тем, что кормит мужчину. Так написано в «Сайнс таймс» и прочих ученых изданиях. — Эйвис подошла к столу и, плюхнув на него пакетики с вегетарианской снедью, покачала головой. Как же это так устроено, что малый, вроде Рэнделла, способен заколотить жену насмерть, если она собственноручно не выжмет ему апельсиновый сок, а эти Перкинсы, всем своим видом взывающие к материнской ласке…
— Ведь ты же весь день плохо себя чувствовал, — услышала она собственный голос. Говорит с легким раздражением. Отыскала в глубине сушилки доску. — Тебе понадобятся силы, если придется иметь дело с полицией и… — «Уф!» — рассердилась она на себя. Пристроила доску на столик рядом с овощами. Дура, дура, вот дура, Оглянулась на Заха через плечо. — Извини. Ты, наверное, не хочешь обсуждать эту проблему. Я просто… эй, не трогай!
Оказывается, Зах уже поднял лежавший на книгах свитер и направился к шкафу. Запихивает свитер обратно в ящик.
— Оставь как есть, слышишь? — потребовала Эйвис. — Это придется стирать вручную.
Зах не обращал на ее слова никакого внимания. Вдвинул ящик, оставив небольшую щель, точно так, как было перед ее приходом. Обернулся к Эйвис, растерянно почесывая затылок.
— Э… — как тебя — Эйвис? Понимаешь, все дело в том…
— Угу? — Эйвис автоматически принялась вновь за работу. Взялась за пакетик с перцем. Распутывает тонкую проволочку.
— Дело в том, что Оливер может вернуться в любую минуту, — произнес Зах у нее за спиной. — Мне надо… мне надо поговорить с ним с глазу на глаз, понимаешь?
— Ну конечно, конечно, — подхватила Эйвис. — Разумеется. Я уберусь отсюда, как только он придет. — Запустила руку в пакет. Раскрыла первый стручок, за ним второй. — Мне в любом случае пора, а то мой… в общем, у меня еще полно дел. — Снова она не обмолвилась насчет младенца. Почему бы это, а, фрейдисты? Ясное дело, она и сама догадывалась: если с самого начала признаться парню, что у тебя есть ребенок, глазки у него вроде как потускнеют, верно? Выдавит из себя жалкую усмешку. Типа того, как бы это, никого не обижая, отвалить. Эйвис тоже имеет право помечтать, как все люди, разве нет? Пофлиртовать хотя бы мысленно. Она крепко стиснула губы, терзая один перечный стручок за другим. Можно подумать, она способна завести новый роман в ближайшее тысячелетие, не говоря уж о романе с эдаким «трудным подростком» с собственной девчонкой, со склонностью к наркотикам и полицией на хвосте впридачу, и потом она ведь на самом деле влюблена в его старшего брата. Поручи новейшему компьютеру поиск, он и то не сумеет подобрать для нее лучшего партнера.
«Девица со склонностью к мазохизму ищет эмоционального калеку для терзаний, взаимной зависимости и прогулок под луной…»
Какой крепкий стручок. Эйвис все же сумела раскрыть его и отложила на доску. «Нож! — спохватилась она. — Ножик-ножик-нож». Выдвинула ящик со столовыми приборами.
Позади послышались шаги Заха, обрушилась еще одна пачка книг. Он хотел было что-то сказать, но тут же запнулся. Эйвис опять услышала свой тоненький голосок в тишине:
— Как здорово, что вы, ребята, настолько дружны, то есть ты и Олли. Можете обо всем поговорить, даже если случится беда, вот как сегодня. У меня, знаешь, целых четыре сестры, все они так и живут в Кливленде. Мы и болтать-то друг с другом разучились. Я туда езжу на Рождество, при встрече мы пробормочем что-нибудь вроде: «Ну, ты как? Как наша команда пловцов? Как поживает тот или этот?» Мы даже сами над собой смеемся, называем это воскресным выпуском. — Она остановила свой выбор на тонком лезвии для разделки мяса. Достала его из ящика, но тут вдруг заметила и большой нож. Просто чудовищный секач, такому место в фильме ужасов. Валяется в сушилке, посреди посуды, которую она вымыла только нынче утром.
— Эй? — вслух удивилась она.
— Чего? — Голос Захари за спиной.
— Да ничего. Просто я никогда прежде не видела этот нож. — Эйвис, бедром задвинув ящик, оставила нож для говядины на месте. — Понимаешь, для них я все равно что киношный персонаж, девица из Нью-Йорка, — продолжала она. — Я так отдалилась от них, что не в состоянии постичь их беды и тревоги. Кабы они знали… — Она потянулась рукой к сушилке. Тарелки зазвенели, нехотя пропуская большой нож. — Только посмотри. Где он мог его раздобыть? — проворчала она.
— Эйвис, право, Эйвис, — быстро забормотал Зах. — Олли вернется с минуты на минуту. В самом деле. Понимаешь, мне надо… ну… — Судя по голосу, он чем-то сильно встревожен.
— Все в порядке, — так же через плечо произнесла Эйвис. — Обещаю тебе, я управлюсь быстро-быстро и испарюсь, ты даже не заметишь как. Придется, однако, отказаться от кое-каких профессиональных ухищрений. — Она решила испробовать жуткий с виду нож в деле. Поглядела на зажатый в одной руке стручок, другой рукой поудобнее взялась за рукоятку. — То есть я имею в виду, если бы они знали, какая у меня работа. Рецензент. Это значит, я должна все читать и писать — вроде отзывов. — Эйвис отложила перчик, заметив какое-то пятно на самом лезвии ножа. Протянув руку, повернула кран. Вода с громким шипением обрушилась в раковину. Пришлось говорить погромче, лишь бы не прерывать монолог: — Кто их читает? Все равно что переписываться с черной дырой.
— Ты что делаешь? — спросил Зах, посмеиваясь.
— Сама уже не знаешь, существуешь ли ты в действительности, — повысила голос Эйвис. — Тут какая-то гадость. Нож испачкан. Надо сперва помыть. — Она прихватила с края раковины желтоватую губку, подержала под струей воды. — Иногда мне кажется, я просто снюсь кому-то из кинопродюсеров, вот и все, понимаешь, о чем я?
Зах что-то ответил, но Эйвис не расслышала его слов за шумом воды.
— Что? — переспросила она, поворачивая нож к свету. — Пари держу, бабушка вас, мальчишек, избаловала.
— Можно мне поглядеть на этот нож? — громче повторил Зах.
— Чего? — удивленно обернулась к нему Эйвис.
Теперь он стоял посреди комнаты. Стоял, точно памятник самому себе, вокруг любимые Оливером классики, колонны, стопы, груды и сталагмиты, ноги расставил, ладонь вытянутой руки требовательно обращена к Эйвис. Улыбается настойчиво. В черных глазах мечется яркая искра.
