Дэвид Пис - 1977. Кошмар Чапелтауна

И я лежу, уткнувшись зубами в матрас, и жду, пока Луиза, Радкин, его жена, пока один из них не даст мне фору, не даст мне то, что мне принадлежит:

Бобби.

Я лежу не шевелясь и жду. Потом Радкин говорит:

– Давай, Боб. Пойдем вниз.

Он наклоняется ко мне, чтобы поднять меня на ноги, и я чувствую его слабость, чувствую, что он сдается, я нащупываю ножку стула и бью его по лицу. Он отлетает к окну, воя, стекло сыпется, она смотрит, как он падает, а я поднимаюсь и забираю у нее Бобби. Я выхожу из спальни, отталкивая с дороги его жену, она скатывается вниз по лестнице, я – за ней, Луиза – за мной, крича, и визжа, и плача, у подножия лестницы я спотыкаюсь о тело его жены, Луиза падает на меня, Радкин на нее, кровь течет по его лицу, заливает ему глаза, слепит падлу, а я кричу, вою, рыдаю:

– Это мой сын!

Она кричит, визжит, плачет:

– Нет, нет, нет!

Бобби, бледный от шока, дрожит у меня на руках, мы лежим на жене Радкина, под двумя другими телами, я пытаюсь высвободиться, но тут Радкин то ли бьет, то ли пинает меня по уху со всей, бля, силы, и я падаю навзничь, Бобби нет, она оттаскивает его от меня, Радкин прижимает меня к полу, я кричу, визжу, плачу:

– Ты не имеешь права! Это мой сын!

Она пятится в гостиную, придерживая головку Бобби, уткнувшегося лицом в ее волосы. Она говорит:

– Нет. Ты ему – не отец.

Тишина.

Такая тишина, та самая тишина, та долгая, долгая проклятая тишина. Наконец она снова говорит:

– Ты ему – не отец.

Я пытаюсь встать, сбросить с себя ногу Радкина, как будто если я встану, то смогу понять, что за херню она несет. В то же время жена Радкина повторяет как заведенная:

– Что? Что ты имеешь в виду?

А он лежит, с ног до головы в крови, поднимает руки, умоляет:

– Не надо. Ради Христа, не надо.

– Но он должен знать, мать его.

– Нет, не должен. Не сейчас.

– Но он трахал эту проститутку, эту мертвую блядь, эту мертвую беременную суку.

– Луиза…

– И то, что она сдохла, еще ничего не значит, мать ее. Она была беременна его ребенком.

Я поднимаюсь на колени, тянусь к ним, тянусь к Бобби, к моему Бобби.

– Отойди от меня!

Радкин кричит:

– Луиза…

И тут его жена подходит к нему и бьет его по лицу. Она стоит возле него и смотрит, просто смотрит на него, потом плюет ему в лицо и выходит из дома.

– Антея! – кричитон. – Тыне можешь идти на улицу в таком виде.

Я пытаюсь встать, но он все еще держит меня, крича вслед жене:

– Антея!

Я тянусь к Бобби, к его затылку, к моему Бобби.

– Отвали! – говорит она. – Джон, убери его отсюда!

Но он не знает, что делать, не знает, то ли отпустить жену, то ли меня, и он слабнет, а у меня появляются силы, я вижу Бобби на другом конце гостиной, в нескольких метрах от меня, и я иду туда, бью ее по лживой башке, снова и снова, пока она не отпускает его, не отдает его мне, не отдает мне моего Бобби, Радкин натыкается на мой локоть, я держу одной рукой Бобби, другой – Радкина за волосы, я толкаю его на мраморный камин, он теряет равновесие, падает на Луизу, они валятся на пол, а мы с Бобби выбегаем из комнаты в коридор, из дома – на улицу, по подъездной аллее, Бобби плачет и зовет маму, я говорю ему, что все в порядке, все будет хорошо, говорю ему, чтобы он перестал плакать, что мама и папа просто пошутили, но я все время слышу их позади, слышу их шаги, слышу ее голос:

– Нет, Джон! Бобби! Осторожно!

И вдруг я чувствую, как моя спина взрывается, мне кажется, что ее больше нет, я падаю на колени и стараюсь не выпустить из рук Бобби, не выпустить Бобби, не выпустить Бобби, не выпустить Бобби, не выпустить Бобби.

– Нет! Ты его убьешь!

Я лежу лицом вниз на дорожке, ведущей к его дому. Бобби нет. Я лежу лицом вниз на дорожке, ведущей к его дому. Они бегут мимо меня к машине. Он швыряет крикетную биту на асфальт, рядом с моей головой. Она говорит:

– Вот теперь, Боб, мы квиты.

Они исчезают, все становится белым, затем серым и, наконец, черным.

Звонок в студию: Вот вы открываете газету – и что вы видите?

Джон Шарк: Не знаю, Боб. А что я там вижу?

Слушатель: (читает) «От побоев погибает дельно шесть младенцев, получают травмы – тысячи». На следующей странице: «Дети Северной Англии приветствуют Королеву». Дальше: «Каждый месяц по собственному желанию увольняются 74 полш1, ейских. Количество безработных увеличилось на сто тысяч человек. Изнасилования, убийства, Потрошитель…»

Джон Шарк: Так что вы хотите этим сказать, Боб?

Слушатель: Каллахан[34] же сам сказал – либо управляй страной, либо катись к чертовой матери.

Глава двадцать третья

Я смотрю на часы – семь минут восьмого.

Я поднимаюсь в старом лифте, вижу, как мимо проплывают этажи.

Я выхожу из лифта на лестничную площадку.

Там стоит маленький мальчик в голубой пижаме и ждет.

Он берет меня за руку и ведет по коридору – вытертый ковер, обшарпанные стены, вонь.

Мы подходим к двери и останавливаемся.

Я кладу пальцы на ручку двери и поворачиваю ее.

Дверь не заперта.

Комната номер 77.

Я проснулся на полу. Кошмарная черная тяжкая боль медленно наполнила мой череп.

Я приложил руку к голове и нащупал высохшую, запекшуюся кровь.

Я поднял голову. Комната была залита ярким светом.

Утренним светом, утренним светом с ярмарочной площади, с площади, где от спин пони и лошадей поднимался пар.

Я сел в лучах этого утреннего света, сел на постели из обрывков бумаги и разбитой мебели и стал собирать фотографии и записи, складывать их по порядку.

Эдди, Эдди, Эдди – везде Эдди, черт его побери.

Но вся королевская конница, вся королевская рать не могут Эдди, нашего Эдди, Эдди не могут собрать.

И бедную Джекки, бедную Джекки не могут собрать.

Я попытался встать – меня затошнило, я подтянулся к раковине и сплюнул.

Я выпрямился, открыл кран и умылся холодной серой водой.

Я увидел в зеркале его отражение – свое отражение.

Руки и ноги – из соломы, воля – из прутьев, растоптанных под копытами, под лошадиными копытами, под копытами китайских лошадей.

Я посмотрел на часы.

Было начало восьмого.

Семь минут восьмого.

Я сидел в машине на стоянке у мотеля «Редбек», тер переносицу и кашлял.

Я включил зажигание, выключил радио и выехал на дорогу.

Я въехал в Уэйкфилд мимо лошадей и пони на Хит Коммон, мимо черных куч, оставшихся на месте костров, через Оссетт и Дюйсберри, мимо черного шлака, оставшегося на месте полей, мимо газетного магазинчика «РД-Ньюс», из Бэтли – в Брэдфорд.

Я остановился на ее улице и поставил машину рядом с высоким дубом, нарядившимся в свою самую красивую летнюю листву.

Зеленое.

Я постучал еще раз.

В подъезде было холодно – туда не проникали солнечные лучи. В окна стучались ветви деревьев.

Я положил пальцы на ручку двери и повернул ее.

Я вошел.

В квартире было темно и тихо. Дома – никого.

Я стоял в ее коридоре, слушал, думал о квартире над газетным магазинчиком, о тех местах, где мы прятались ото всех.

Я вошел в гостиную, в комнату, где мы познакомились. Оранжевые занавески были задвинуты. Я сел на стул, на котором я обычно сидел, и решил ждать, пока она не придет.

Кремовая блузка и брюки в тон – в тот первый раз. Голые грязные коленки в синяках – в тот последний раз.

Через десять минут я встал, пошел на кухню и поставил чайник.

Когда вода закипела, я налил ее в чашку и вернулся в гостиную.

Я сидел в темноте и ждал Ка Су Пен, размышляя о том, как я сюда попал, перебирая их всех по порядку:

Мэри Энн Николе, место убийства – Бакс Роу, август 1888 года.

Энни Чэпмен, место убийства – Хэнберри-стрит, сентябрь 1888 года.

Элизабет Страйд, место убийства-Бернерс-стрит, сентябрь 1888 года.

Кэтрин Эддоус, место убийства – Майтр Сквер, сентябрь 1888 года.

Мэри Джейн Келли, место убийства – Миллере Корт, ноябрь 1888 года.

Пять женщин.

Пять убийств.

Я почувствовал прилив, Кровавый Прилив, подступающий к моим ботинкам и носкам, ползущий вверх по ногам:

«А как же наш Юбилей?»

Прилив шел, Кровавый Прилив, подступающий к моим ботинкам и носкам, ползущий вверх по ногам:

Кэрол Уильямс, место убийства – Оссетт, январь 1975 года.

Одна женщина.

Одно убийство.

Я чувствовал, как прилив поднимается, Кровавые Реки Вавилона, реки крови, проливаемые каждой женщиной за всю ее жизнь, не забудьте зонты, обещают кровавый дождь, лужи крови, с неба льется красная, белая и синяя вода:

Джойс Джобсон, место нападения – Галифакс, июль 1974 года.