Лоренс Блок - Капля крепкого

— Он коп?

— Ну, или был копом, так я подумал.

— Но имени своего не называл?

— Нет. Да и мое тоже не спрашивал. Нет, так далеко мы с ним не заходили.

— А как он выглядел?

Бармен нахмурился:

— Знаешь, я не слишком присматривался. Так, средних лет, не толстый, но и не худой. Середнячок. Пил виски, это я точно помню, и вроде бы «Джонни Ред». Но вот насчет последнего не могу поклясться.

— И расспрашивал обо мне.

— Ну да, давно ли я тебя видел, захаживаешь ли ты сюда после того, как бросил пить. И еще сказал, что ты всегда предпочитал виски.

— Стало быть, это он помнил.

— Но никак не мог вспомнить, — добавил Люсиан, — какой твой любимый виски.

— Ага. И что же ты ему сказал?

— Что у тебя скорее всего нет любимого сорта. Но он не отставал, ждал ответа. «Допустим, особый случай, — сказал он. — Какой именно виски ты бы тогда заказал?» Точно он знал, но просто хотел освежить в памяти.

— И что же ты ответил?

— Не припоминаю, чтобы когда-то наливал тебе любимый виски, — ответил он. — Да и какая разница, что ты там предпочитал пить, если теперь завязал? Но он все настаивал на ответе, этот мистер по имени У-Меня-Для-Вас-Что-то-Есть. И тут я вспомнил один разговор в баре, когда какой-то клиент рассуждал, какой самый лучший в мире алкоголь. И я подумал, что, может, «Тёрки», а может, и «Ивен Уильямс». И тогда ты назвал какой-то другой виски и сказал, что он ничем не хуже этих двух. Помнишь?

Я покачал головой.

— Да и ни к чему тебе помнить. Давно это было. Но почему-то застряло у меня в памяти. И через пару дней я решил попробовать сам и понял, что ты был прав. Ну, догадайся, что за марка?

— Сам скажи.

Вместо ответа он протянул руку и достал с верхней полки бутылку. «Мейкерс Марк». Секунду-другую, не больше, колебался, держал ее в руке. Потом поставил обратно на полку.

— Ну и я сказал ему, — пробормотал бармен. — А ты вообще знаешь этого парня, а, Мэтт?

— Была одна догадка… — ответил я. — Но под твое описание никак не подходит.

— Да, я по части описаний не мастак. Вспомнил! Он был в очках. Уж не знаю, поможет ли. А это ничего, что я ему сказал?

— Да ерунда.

Он не решался, потом все же выдал:

— А знаешь, занятно получилось. Когда держал ту бутылку в руке, возникло ощущение, что сейчас ты попросишь меня налить.

— Вот как?

— Ну, так, всего на секунду. Ты сколько уже не пьешь?

— Примерно год.

— Серьезно? Так долго?

— Ладно. Если честно, сегодня исполняется ровно год.

— Ни фига себе! Черт, знаешь, что я чуть не ляпнул? Это надо отметить, выпить по маленькой. Но, наверное, все же не надо, я прав?

Я пошел на дневное собрание в Фаэрсайд. Получил свою долю аплодисментов и поздравлений в самом начале, когда объявил, что вот уже ровно год как не пью.

Потом сидел, пил кофе и слушал очередную историю какого-то алкоголика и вдруг вспомнил, когда Люсиан размахивал у меня перед носом бутылкой виски с продолговатым горлышком.

«Да какого черта, — произнес тоненький голосок у меня в голове. — Давай-ка попробуем, так ли он хорош на вкус, как мне помнится».

Глава 42

Когда мы с ним встречались в «Менестреле» первый раз, я пришел туда раньше и, чтобы скрасить ожидание, поставил пластинку с композицией Джона Маккормака[56] — балладу о менестреле. На этот раз я решил прослушать обратную сторону той же пластинки.

Как летняя роза свежа и прекрасна,Прельстительный облик достойный любви.Но в сердце запал мне столь чистый и ясныйВзор твой, о Мэри, Роза Трали…

Редмонд появился на финальном куплете. Остановился у бара, взял выпивку, потом подошел ко мне и уселся за столик. И хранил почтительное молчание, пока пластинка не кончилась.

— Потрясающий голос, — заметил он. — Давно он умер, случайно, не знаете?

— Понятия не имею, — ответил я.

— Знаю, он приезжал в Америку задолго до того, как я его впервые услышал. Моя мама хранила все его пластинки. Целую кучу пластинок. Кажется, семьдесят восемь. Так и вижу, как они выстроились на полке в ряд в нашей гостиной. Только не спрашивайте, что сталось с ними потом. Но он все еще здесь, с нами, его голос доносится из проигрывателя, и голос этот по-прежнему чистый и звонкий, как колокольчик, несмотря на то, сколько лет прошло.

Он поставил свой стакан на стол. Передо мной стоял бокал с кока-колой, и мне не слишком хотелось ее пить.

— Ну, что вам удалось нарыть? — спросил Редмонд.

— Потрясающий документ, — пробормотал он.

Редмонд свернул листки с признанием Джека в трубочку, постучал ею о край своего опустевшего стакана. Он прочел все дважды, потом мы поговорили, потом он снова перечитал написанное Джеком.

— Думаю, нам удастся установить, что написал все это именно он. Должны где-то быть образчики его почерка для сравнения. Нет, разумеется, всегда найдется какой-нибудь эксперт, свидетель защиты, который будет клясться и божиться, что это не его почерк, на том основании, что в прописной заглавной букве «Д» имеются маленькие такие завитки. А поскольку вы раздобыли этот документ не совсем законным способом, в суде его могут и не принять за вещдок. Вы нашли это у него в комнате?

— Да. Был приклеен к дну ящика большого комода.

— Где мы непременно бы обнаружили его, если удосужились туда заглянуть. Но не заглянули. Как вы догадались посмотреть там?

— Стиллмен ходил на квартиру Джека, хотел забрать его бумаги. Но до него там уже кто-то побывал.

— И вы подумали, что это я.

— Подумал, что возможно.

— И это вполне мог быть я, если бы полиция более плотно занялась этим делом, — заметил он. — Но я уже осмотрел всю комнату самым тщательным образом, и мне не удалось обнаружить ничего интересного.

— Да.

— Так что это был не я, — сказал Редмонд. — И не мой напарник. И вообще не человек с полицейским жетоном. Наверняка приходил тот, кто его убил, просто посмотреть, не пропустил ли чего в этой комнате.

— Верно.

— И бумаги лежали в ящике комода?

— Думаю, была еще копия записей Джека по Четвертой ступени.

— Которые, по вашим словам, он обсуждал со Стиллменом.

— Именно тогда он и признался Стиллмену в убийстве, — вставил я, — но только не сказал, кого и когда убил. И у меня создалось впечатление, что он написал эту более детальную версию просто для себя. Поэтому я и пошел к нему осмотреть комнату. Надеялся хоть что-то найти.

— Было бы лучше, если бы эти бумаги нашел я, — пробормотал Редмонд.

— Но вы же не знали, где их искать, и потом…

— Если бы вы тогда пришли ко мне, — упрямо произнес Редмонд, — и мы бы отправились туда вместе и сделали бы это открытие, было бы гораздо лучше. Но вместо этого вы подкупили управляющего, заставили его выйти из комнаты, находились на территории частной собственности, где не имели никакого законного права находиться. А потом принесли нечто, найденное, по вашим словам, именно в этом месте и в это время. Лично я ни на секунду не сомневаюсь, что все произошло именно так. Но не я решаю, какие вещественные доказательства можно принимать к рассмотрению в суде, а какие — нет.

— Понимаю.

— Так что с точки зрения законности улик…

— Понимаю.

— И потом, это ничего еще не доказывает. Факт один: умерший написал признание, что он вместе с неким сообщником убил двоих, мужчину и женщину. Но ни разу не упомянул имени сообщника.

— Нет.

— Ивен Стивен. Некто по имени Стив.

— Я попросил одного своего приятеля просмотреть пару файлов с кличками и прозвищами. Он ничего не нашел.

— Должно быть, все же есть, в каком-то другом списке, — возразил Редмонд. — Но где-то там же идет речь о наличных, наркотиках или украденных драгоценностях, и все эти вещдоки сейчас под замком. Что, впрочем, не означает, что замок нельзя отпереть и взглянуть на них еще раз. Надо же, Ивен Стивен. — Он покачал головой. — Но вы, конечно, уже в курсе, кто он такой.

Редмонд разглядывал визитку.

— Так говорите, это ваш друг из Джерси-Сити.

— Только наполовину правда.

— Насчет Джерси-Сити?

— Я беседовал с одним журналистом. Он его знает. Этот парень шастает по судам, оказывает разные услуги, решает вопросы.

— Ну, таких полным-полно, — заметил Редмонд. — И вряд ли они представляют особую опасность по эту сторону реки. Но тут стоит другое имя, «Ванн». Как это оно вдруг превратилось в Стива?

— Мать нарекла его Эвандером, — ответил я. — И он сократил имя до одного слога, а затем приписал в конце лишнюю буковку «н», чтобы было ясно — это имя.

— Но он может быть и голландцем. Ван Стеффенс.

— Не знаю, не уверен. Но думаю, он сначала сократил до двух слогов, а потом один сам по себе отпал. И превратился из Эвандера в Ивена.