Кэтрин Нэвилл - Магический круг
Заглянув в глазок, я увидела знакомую, хотя и неожиданную личность, повернула ручку и распахнула дверь.
В неярком желтоватом коридорном свете стояла прекрасная белокурая Бэмби, простодушно поглядывая на меня широко открытыми светлыми глазами и поблескивая золотистыми локонами, обрамлявшими лицо. Наряд ее соответствовал avant le boudoir:[34] длинный черный бархатный халат, скроенный наподобие мужской домашней куртки, не скрывал каскады старомодно изысканных кружев и ленточек у горла и на запястьях. Одну руку она прятала за спиной.
Внезапно у меня мелькнула панически безумная, но показавшая вполне реальной мысль: она держит там пистолет! Я едва удержалась от того, чтобы не отскочить назад и не захлопнуть перед ней дверь. В этот момент ее рука появилась из-за спины, и я увидела бутылку «Реми Мартен» и две рюмашки. Она улыбнулась и спросила:
— Вы не составите компанию нам с коньячком? У меня есть своеобразное мирное предложение, хотя оно связано не только со мной.
— Мне завтра очень рано вставать… — начала я.
— И мне тоже, — быстро сказала Бэмби. — Но то, что мне надо сказать вам, я предпочла бы сделать не в коридоре. Можно войти?
Я неохотно отступила, пропуская ее в номер.
Несмотря на исключительную женскую красоту и проявленное музыкальное мастерство, что-то меня в ней все-таки настораживало — и не только ее сумасшедшее поведение. На самом деле мне вдруг пришло в голову, что при наличии несомненных блестящих достоинств такое неопределенное поведение, возможно, является маскировкой уязвимости, также как у Джерси — ее пьянство.
Я подошла к столу, где Бэмби наливала коньяк, но осталась стоять. Я взяла рюмку, мы с ней чокнулись и выпили.
— Так о чем же вам не хотелось говорить со мной в коридоре? — спросила я.
— Пожалуйста, сядьте, — тихо сказала Бэмби.
Ее тон подействовал так умиротворяюще, что, только уже садясь на стул, я вдруг осознала, насколько мягкой, но умело контролируемой и повелительной получилась ее просьба. Я решила, что стоит более внимательно прислушаться к мисс Бэмби.
— Я совсем не хочу вызывать у вас неприязнь, — заверила меня Бэмби. — И надеюсь, что мы станем подругами.
В приглушенном свете ее ясные, затененные ресницами глаза поблескивали золотистыми крапинками, подобными тем, что растворены в немецкой водке под названием «Золотая вода». Ни за что на свете не смогла бы я понять, что она думает на самом деле. Внезапно я почувствовала, что мне очень важно это выяснить и что искренность может тут помочь лучше всего.
— Неприязнь тут ни при чем, просто я не понимаю таких людей, как вы, — призналась я, — и из-за этого испытываю смутную тревогу. Ваш облик не сочетается с манерой разговора и тем более поведения. У меня такое ощущение, что вы не та, за кого себя выдаете.
— Возможно, и вы тоже, — сказала Бэмби.
Она нагнулась и погладила Ясона по голове длинными тонкими пальцами. Он не стал урчать от удовольствия, но и не удрал от ее ласк.
— Лучше не будем говорить обо мне, — сказала я. — Ведь вы наверняка поняли из нашего утреннего разговора, что я выросла в семье с довольно странными родственными отношениями. Если я и выгляжу несколько загадочно в присутствии родственников, то лишь потому, наверное, что хочу отстраниться от их конфликтов. Я выбрала свой особенный жизненный путь — не такой, как все прочие члены нашей семьи.
— Вы так полагаете? — загадочно спросила она и, помедлив, добавила: — Однако, как видите, на самом деле мы все-таки поговорили о вас. И для меня важно, что вы думаете обо мне. Говоря о моем желании подружиться с вами, я не имела в виду, что мы сможем — по выражению вашего дяди — полюбить друг друга, как сестры. Я только хочу объяснить, что при сложившихся обстоятельствах нам с вами было бы — как бы это сказать? — очень сложно не стать, по меньшей мере, подругами.
— Послушайте… — Я сделала очередной глоток бренди, превосходного на вкус. — По-моему, нам совершенно не стоит переживать из-за того, станем мы подругами или нет. В конце концов, я впервые за много лет встретилась с дядей Лафом, и вполне вероятно, что после этих выходных мы с вами больше никогда не увидимся.
— Вот тут-то вы и ошибаетесь, — с улыбкой сказала она. — Но прежде чем я все объясню, мне хотелось бы, чтобы вы объяснили, отчего испытываете «тревогу» в моем присутствии. Если вы не против.
Я вновь взглянула в ее ясные, распахнутые глаза, но они по-прежнему оставались для меня непроницаемыми. Эта цыпочка была еще той штучкой, но я решила, что раз уж она так настаивает, то получит то, о чем просит, даже если мои объяснения слегка щелкнут ее по носу.
— Ладно, возможно, у меня сложилось довольно субъективное представление, — сказала я, — но ведь именно вы пришли ко мне поболтать посреди ночи с бренди. Жизнь моего дяди Лафа вряд ли можно уподобить книге за семью печатями, и вы, конечно, знаете, что у него было множество женщин, одна краше другой, причем многие из них, как и моя бабушка Пандора, обладали изрядными талантами. Однако вы не похожи на остальных: я полагаю, у вас есть подлинный дар и талант. Честно говоря, вы потрясающе играли сегодня вечером, высший мировой класс — я в состоянии оценить это, учитывая мое воспитание. И мне непонятно, почему одаренную виолончелистку может прельстить роль некого бутафорского украшения в спектакле, даже если его разыгрывает такой талантливый, знаменитый и очаровательный человек, как мой дядя Лаф. Мою бабушку не устроило бы такое положение, и, правду сказать, мне непонятно, почему оно устраивает вас. Наверное, именно поэтому я испытываю смутную тревогу: я чувствую, что за внешним антуражем ваших отношений скрывается некий тайный сценарий.
— Я понимаю. Что ж, возможно, вы и правы, — сказала Бэмби, глядя на свои руки. Когда она подняла глаза, то уже не улыбалась. — Для меня очень важны отношения с вашим дядей Лафкадио, фрейлейн Бен. У нас с ним полное взаимопонимание, — сказала она. — Но это уже другая история. И совсем не поэтому я пришла к вам ночью с предложением дружбы…
Я ждала. Ее крапчато-золотистые глаза прицелились в меня. А то, что она сказала дальше, прозвучало для меня как гром среди ясного неба.
— Фрейлейн Бен, боюсь, что мой брат заинтересовался вами. Если вы быстро что-то не придумаете, то его увлечение станет опасным для всех нас.
Я сидела совершенно ошеломленная. Это было последнее, что я могла бы вообразить, но внезапно я с пронзительной определенностью поняла, почему все в Бэмби казалось мне странно знакомым.
— Ваш брат? — вяло удивилась я, хотя не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, о ком идет речь.
— Позвольте мне представиться, как положено, фрейлейн Бен, — сказала она. — Меня зовут Беттина Брунхильда фон Хаузер, а Вольфганг — мой единственный брат.
«Heilige Scheiss!»[35] — невольно выругалась я про себя, пытаясь осознать новый поворот событий. Значит, дядюшка Лаф просто придумал для Беттины прозвище Бэмби, как для меня — Гаврош. На самом деле я даже слышала о некой Беттине фон Хаузер, молодой виолончелистке, восходящей звезде на музыкальном небосклоне, хотя мне и в голову не могло прийти, что Бэмби и Беттина — одно лицо и что она хоть каким-то боком связана с моим весьма опасным увлечением — Вольфгангом Хаузером.
Этот далеко не радостный сюрприз заставил меня с новой силой подозревать всех и каждого, особенно моего дядю Лафа, чье поведение в ретроспективе выглядело весьма подозрительным. Если у Лафа с Бэмби были такие же доверительные отношения, как со мной, то почему же он быстро спровадил ее на лыжную прогулку и рассказал о Гитлере и рунах только мне в живительных водах бассейна? А когда я упомянула о Вольфганге, то Лаф почему-то начал усиленно предостерегать меня на его счет, ничем не намекнув на то, что с ним самим живет родная сестрица профессора. И если он считал, что наша тетушка Зоя, сторонница Schutzstaffeln,[36] так сблизилась с братом Бэмби, то зачем вообще он притащил эту девушку через полмира на встречу со мной?
А в довершение всего сама Бэмби в роскошном неглиже крадется на цыпочках по отелю с бутылкой бренди, чтобы открыть мне — за спиной Лафа — некоторые подробности, неизвестные ему самому, и массу деталей, о которых он не удосужился упомянуть. Поскольку Бэмби многозначительно заявила, что у них с Лафом «полное взаимопонимание», то мне следовало прийти к выводу, что я — единственная в этом обросшем темными связями семействе, кто совершенно не понимает, что происходит. Но я была решительно настроена разобраться во всей этой чертовщине.
К счастью, у меня было одно ценное секретное оружие: я практически не пьянела. То есть, несмотря на мой юный возраст, незначительные телесные габариты и такой же жизнен-
ный опыт, я могла бы перепить любого ковбоя у стойки бара, опустошить за вечер пару бутылок текилы, потом подняться на ноги, спокойно выйти из вращающихся дверей, а отоспавшись, вспомнить все, о чем говорилось вчера. Поэтому полбутылки «Реми Мартена» были для меня сущим пустяком. Я очень надеялась, что эта моя способность поможет мне выведать у Бэмби все, что только можно. И поэтому я налила нам еще по рюмке.
