Шеннон Керк - Метод 15/33
Лично я считаю, что человек, откусивший кусок дерьмового бургера, будет похож на кошку, пытающуюся отрыгнуть клубок шерсти. Поэтому, когда Сандра подходит к красной кухонной двери «15/33», я мастерски изображаю кошку, вырыгивающую комок шерсти. Мой собственный кот, Стиви По, неодобрительно мяукает при виде моего кривлянья. Он разлегся во всю длину, демонстрируя свое изумительное отвислое пузо и раздраженно вытягивая ленивые лапы, потому что я потревожила первый из его тридцати дневных снов. Серая шерсть торчит во все стороны из-под его тела. Возлежа на своем бирюзовом коврике перед небесно-голубым домиком, он напоминает фараона. Стиви поистине невыносим. Он прыгает мне на лицо, когда я сплю, громко требуя порезанное куриное филе и тунца вместо обычной кошачьей еды. Мне некого винить в этом, кроме себя. Я всегда благоговела перед тем, как искусно кошки демонстрируют свое презрение почти ко всему на свете, как небрежно они сбрасывают со счетов даже руку, которая их кормит. Так что я исполняю практически любые желания Стиви. Но в качестве мести за это я цепляю на его фиолетовый ошейник розовые колокольчики.
— Эй, девушка, ты готова? — спрашивает меня Лиу, стоя у своего продолжающего работать пикапа.
— Ага, ага, мне это нравится, — одобрительно восклицает Сандра. — Сделай так еще раз, — просит она, входя в кухню.
— Лиу, подожди, я только куртку возьму, — говорю я, снимая с одного из красных крючков свою белую куртку в стиле сафари.
Одновременно я еще раз кривляюсь для Сандры, отчаянно надеясь, что это действительно смешно.
— Превосходно. Тогда я так и запишу это для сценария. А вы, ребята, будьте сегодня помягче. Нельзя быть такими жестокими, — говорит она и наливает себе кружку кофе, который я заварила именно для нее.
Присев вместе с кружкой, чтобы погладить толстый подбородок Стиви, она проходит в свой писательский кабинет.
Я, пятясь, выхожу за дверь, одновременно продолжая наблюдать за Сандрой и корчить для нее рожи, и запрыгиваю в пикап Лиу.
— Она сказала, чтобы мы не были сегодня слишком жестокими, — говорю я ему.
Лиу вздергивает нос и пытается скрыть улыбку.
— Мы будем сегодня настолько жестоки, насколько нам вздумается.
— Ага, — киваю я. — Конечно.
Лиу уже под шестьдесят. У него густая седая шевелюра. Он работает так, как будто по-прежнему федеральный агент, преследующий в лесах и болотах ужасных похитителей. Наверное, поэтому его тело остается сухощавым. Я наблюдаю за тем, как он вращает руль грузовика и как вздуваются при этом мышцы его предплечий.
Я знаю, о чем он думает, и я думаю о том же. В кузове точно такого же грузовика, как этот, семнадцать лет назад Брэд пустил в ход свои зубы и язык, чтобы стянуть с лица шарф, которым мы завязали ему рот, и попытался избежать нашего наказания, наглотавшись бензина из запасной канистры в кузове. Он встал на колени и, хотя у него были связаны ноги, а руки заведены за спину и скованы наручниками, сумел взять зубами шланг и принялся сосать горючее. Лола унюхала запах бензина, а Лиу запрыгнул в кузов и ударил Брэда по лицу с такой силой, что мы думали, он сломал ему челюсть. Мы стояли у капота грузовика и обсуждали план поимки Доктора и Очевидной парочки, когда в холодном воздухе стремительно и беспрепятственно, как вода, стекающая по металлическому желобу, распространился тяжелый запах бензина. Если бы Брэду удалось покинуть этот мир, мне пришлось бы дожидаться, пока моя собственная смерть не позволит мне войти в ад и подвергнуть его жутким пыткам. К счастью, этого не произошло.
За семнадцать лет мы с Лиу уже дважды совершали поездку по данному маршруту. Это наше третье путешествие. Нам приходится предпринимать его всякий раз, когда Брэд пытается просить об амнистии в надежде разжалобить комиссию по условно-досрочному освобождению. Иногда нам приходится напоминать ему о том, что ожидает его за стенами тюрьмы и как он должен радоваться тому, что его мучают внутри, а не снаружи. У нас с Лиу есть друзья в системе тюрем штата Индиана, а также информаторы, отбывающие пожизненные сроки, которым мы, возможно, оказали кое-какие услуги. Так что мы знаем все. Буквально все.
Тогда, в грузовике, мы заключили с Брэдом сделку: он не пытается покончить с собой, а мы не требуем смертного приговора. Вместо этого мы пообещали передать его штату на пожизненное заключение, но под нашим неофициальным наблюдением. Тогда, в пылу и ажиотаже, Брэда больше всего волновала перспектива не столько смерти, сколько отсека смертников. А именно этот приговор ему и угрожал — вспомните все эти юные тела в карьере. Когда мы предложили Брэду такое соглашение, для него забрезжил огонек надежды. Этого оказалось достаточно, чтобы к нему вернулось желание жить, именно то, что нам и было нужно. Можно сказать, что Брэд пошел на совершенно особенное досудебное соглашение о признании своей вины, которое могли ему предложить только мы с Лиу. В результате этого тюрьма, в которой до сих пор находится Брэд, практически стала моей собственной.
Мне не приходится уговаривать Лиу помочь мне предаваться излюбленному занятию — терзанию Брэда. Он очень ожесточился, когда его брат Мози пять лет назад совершил третью попытку самоубийства, к счастью, снова неудачную. Иногда я очень беспокоюсь за Лиу. Он ночи напролет работает над делами, в которых мы выступаем консультантами. Но когда я вхожу в их с Сандрой офис и вижу, как она, расположившись в соседнем кресле, рисует карикатуры на его насупленную физиономию, я выключаю всяческое беспокойство. Есть люди, которые принимают все, что подбрасывает им жизнь, и стоически это переносят. Некоторые из этих людей бывают вознаграждены хорошим напарником, который подсаживает их, помогая вскарабкаться на все деревья, на которые им необходимо вскарабкаться, чтобы обнаружить и уничтожить всех своих демонов.
Мы въезжаем на парковку своей личной индианской тюрьмы. Показав удостоверения и пропуска, мы перебрасываемся несколькими фразами со своими друзьями, охраняющими это исправительное заведение, и отправляемся в комнату для посетителей. Я не снимаю свою куртку-сафари, все карманы которой застегнуты на пуговицы и молнии, скрывая мой подарок для Брэда.
Комната для посетителей — это ужасное помещение с бетонными стенами, выкрашенными в мятно-зеленый цвет. Этот светло-зеленый цвет самый дешевый и отвратительный из всех возможных, но бюджет штата ограничен, и власти ничего иного себе позволить не могут. Но меня это вполне устраивает. Мне совершенно не нужно, чтобы власти тратили деньги, которые я отдаю в виде налогов, на уют в этой дыре. Мне кажется, что одна перспектива оказаться со всех сторон окруженным этим тошнотворным цветом — это само по себе достаточно серьезное наказание, способное кого угодно заставить отказаться от любого преступления.
Прямоугольные зарешеченные окна под напряжением расположены в десяти футах от покрытого линолеумом пола. В этой комнате около десяти квадратных столов. Пожилая женщина в черном свитере домашней вязки — я бы дала ей лет шестьдесят с лишним — нервно катает в ладонях салфетку и не отрывает глаз от пола. Она кажется мне очень милой, похожей на одну из бабушек, вяжущих крючком на скамейках парка. Наверное, она ждет свидания с разочаровавшим ее сыном. За другим столом, скрестив на груди руки, сидит другая женщина. Ей чуть за тридцать, но у нее преждевременно состарившийся и окруженный морщинами рот заядлого курильщика. Она выглядит очень жесткой, почти как преступница, и я готова поклясться, что она планирует выдрать у меня все волосы. Перехватив взгляд ее прозрачных голубых глаз, я задаюсь вопросом, как человек, который мог бы быть очень красивым, согласился пожертвовать всем ради какого-то засранца за решеткой. Мне хочется поговорить с ней, спросить, почему она так много курит, спросить, почему человек с такими мудрыми глазами ничего не видит. Но я вовремя останавливаюсь, напомнив себе, что не имею права никого осуждать. У нас у всех полно проблем и демонов, с которыми нам приходится бороться, и не у всех есть, на кого опереться, — напоминаю я себе, повторяя то, что говорила Нана, обучая меня рассматривать ситуации под разными углами.
Приотворяется зарешеченная дверь, и в комнату входят трое мужчин в наручниках. Их сопровождают пятеро охранников, которые тут же располагаются по периметру комнаты, положив руки на кобуру пистолета у пояса.
— О, милый, — всхлипывает женщина в черном свитере и поднимается со стула, чтобы обнять неонациста с татуировкой в виде креста на лице. Когда она поднимает руки, свитер ползет вверх, обнажая флаг конфедератов, вытатуированный у нее на пояснице[22].
— Привет, папа, — говорит женщина с прозрачно-голубыми глазами седоволосому мужчине с точно такими же глазами цвета ледников. Она всхлипывает и повторяет: — Папа, папа, папа, — уткнувшись лицом в его плечо и явно ожидая ответных объятий, которые невозможны, потому что руки папы по-прежнему скованы наручниками у него за спиной.
