Екатерина Шварцбраун - Куда убегает ваш утренний кофе?
Сложнее история с анимой. Есть подозрение, что архаический человек такие архетипические фигуры, как персонификации красоты и эротического притяжения, великой матери кормилицы или всемогущего отца-прародителя на обычных соплеменников не проецировал никогда, в отличие от современного человека. Так, например, богиню Афродиту никак не могут перепутать с земной женщиной — последнюю могут сравнивать с богиней за ее красоту, но богиней ее никто считать по этой причине не станет. Не так обстоит дело с романтической влюбленностью, этой модой нового времени. Проецирование Анимы, архетипа, на человеческую женщину, это как раз и есть смешение земного и небесного, волюнтаристское наделение смертной женщины свойствами идеала, что, конечно, всегда неправомерно. Как это всякий раз выясняется позже.
Архаический человек был способен удерживать в фокусе внимания идеальный женский образ, не отождествляя его с какой-нибудь одной из попавшихся ему на глаза земных женщин. Такая способность — видеть идеальный архетипический образ повсюду, в его разных проявлениях, и в его целостности не приписывать никакому человеку конкретно — по Юнгу считается, кажется, важным шагом на пути к индивидуации, то есть к совершенствованию нашего прекрасного современного человека. Но Юнг был известный ретроград.
Вероятно, ситуацию все большего расщепления глобального коллективного сознания групп или племен на отдельные изолированные, локальные сознания индивидуумов можно назвать квази-шизофренической.
Как я могу засвидетельствовать, в психозе «Я» тоже как бы расщепляется на множество отдельных псевдо-индивидуальных «я», с одной стороны, а с другой стороны, архетипические коллективные фигуры Отца, Анимуса, Матери, Анимы ритуально взаимодействуют под масками, взяв себе псевдонимами отдельных конкретных людей. Я могла быть авторитарной, как АЧ, а могла быть авторитарной, как ЕП. Я могла написать текст совсем как АЧ, а могла совсем как ЕП — это многие замечали. Иногда мне удавалось быть МН — фактически всегда, когда была задействована материнская фигура. Я очень хотела стать и иногда становилась ЮФ, этой моей черной магнезией, коварной анимой, но это было довольно опасное занятие: ЮФ с АЧ постоянно ссорились, и он очень сердился. Потом я с легкостью стала влипать в любые случайные паттерны, я могла быть кем угодно в зависимости от контекста, и эти метаморфозы участились. В пике психоза это было какое-то беспорядочное мельтешение фигур, ролей, образов — оргия распоясавшихся и раздробившихся субличностей.
«Потом наступит час, когда с тобой может произойти странная метаморфоза: люди, тебя окружающие, оборотятся призраками. Все, кто был тебе мил, вдруг предстанут всего лишь личинами»,
— не помню, где я нашла это пророчество, но оно сбылось. В конце концов я видела: все люди — это я, только в масках индивидуальностей. Вот это — я с шашкой на коне, а это я с усами и бородой. А это я — юная гордая девица. А это я — соседка Анна Израилевна Лейбман. Это я — АЧ, а это я — ЮФ. Я — Дева Мария, это я, это я — это все мои друзья.
И тогда я по вполне ясным причинам (в силу невежества) спутала этот хаотический парад субличностей с великим достижением. Я думала, что вижу истинную суть вещей, великое «Я» в миллионе обличий. Что меня убедило в том, что я совершаю великое духовное делание. Тогда я поняла, почему Атман действительно есть Брахман, почему Микрокосм подобен Макрокосму и почему что наверху, то и внизу — я сама воочию видела это. Разумеется, достигнув такой степени святости, мне постоянно приходилось иметь дело с разнообразными чудесами — логика и причинность ветхого мира перестала довлеть надо мной, как догма.
Нет ничего странного в том, что нормальные люди не в состоянии поддерживать диалог с шизофреником. У всех нормальных людей есть само-собой-разумеющиеся умолчания, например, они безусловно убеждены в непроницаемости границы между собой и другими. Это — «я», а это — «ты», «я» — это не «ты», а «ты» — это не «я», — вот один из тех законов «нормальности», который настолько очевиден, что никто его не замечает. Вот похожее утверждение: если некая вещь — хорошая, то она не плохая. А если вещь плохая, то она не хорошая. Вещь не может быть одновременно плохой и хорошей.
Звучит уже не так убедительно? Но если шизофреника, с которым вы пытаетесь разговаривать, зовут Алиса, то заведомо известно, что это точно не Белый Кролик и не Герцогиня, а именно Алиса. Ведь так? Многие в этом убеждены. И зря. Шизофреник Алиса может спокойно одновременно быть и Герцогиней, и Белым Кроликом, и, например, вами. Особенно вами. Шизофренику не известно, что, чтобы понять другого, не обязательно им становиться. Шизофреник становится всеми, с кем разговаривает. Какой у вас с вами получится, интересно, разговор?
Есть и другие неприятности. Об этом пишет, в частности, Рональд Лэйнг в знаменитой книге «Расколотое Я». Лэйнг упирает на разрыв между «Я» шизофреника и его телом. Такой разрыв кажется наиболее очевидным, но не всегда именно о теле идёт речь. Лейнг пишет о страхе шизофреника исчезнуть, став кем-то ещё, и это опять кажется частностью, одним из возможных процессов диссоциации, может быть самым контрастным. Тот виртуальный мир, в котором постепенно начинает жить шизофреник, задает отношения вовне методом расширения: если Алиса становится Кроликом, это уже не тот настоящий Кролик, это Алиса в образе Кролика. Таким образом Алиса расширяется, но не так, чтобы это было заметно самой Алисе — дело в том, что она НЕ ЗНАЕТ что это она — Кролик. Она думает, ее Кролик и есть настоящий Кролик, но на самом деле это Алисин Кролик, а не настоящий. Это фантом Кролика, и потому он может делать разные чудесные вещи, на которые не был бы способен настоящий. Он может превратиться, например, в кого угодно — в Алису, в Герцогиню. Или признаться Алисе в вечной любви. Настоящий Кролик не стал бы делать такого, но Алисин — может. Алиса, сама не замечая этого, расширяется и растет — она становится всеми на свете — Котом и Герцогиней, шляпочником и Соней, и мир становится совершенно волшебным. Все на свете разговаривают друг с другом и превращаются друг в друга и во всё подряд. Алиса попадает в страну чудес: все ее друзья теперь — волшебные существа, как и она сама. И со временем она становится все волшебнее и волшебнее. К сожалению, только мир постепенно становится каким-то суховатым, каким-то тонким и ломким. Немного безжизненным, Алиса, не правда ли? Это называется инфляцией Эго. Если Алиса не перестанет раздуваться, она в конце концов когда-нибудь лопнет.
21. Жажда слышаний слов Господних
Несмотря на это, Лейнг, переставляя акценты, как принято в антипсихиатрии, утверждает, что шизофренический, психотический опыт — это не сбой в нормальной работе организма и не дефект, а нечто необычайно ценное, возможно единственный доступный сегодня мистический опыт. Он говорит:
«Давайте вылечим их. Поэта, путающего реальную женщину со своей Музой и
действующего соответственно… Юношу, отплывающего на яхте в поисках Бога…»
«У Амоса есть пророчество, что время будет, когда на земле наступит голод, „не голод хлеба, не жажда воды, но жажда слышаний слов Господних“. Такое время сейчас пришло. Это — настоящее».
Эта точка зрения, конечно, очень лестная для всех психов, имеет право на существование, по крайней мере, в качестве противовеса преобладающему презрительному отношению к сумасшествию. И все-таки в любой традиции — в христианстве, исламе, буддизме — сумасшедшие не являются святыми старцами, просветленными или духовными учителями. И хотя существуют эзотерические практики, близко связанные с безумием, существуют также и критерии истинности эзотерического опыта. Например, у суфиев священное безумие, «сумасшедшая» любовь к Богу поверяется системой достижения стоянок «макам», на которые постепенно восходит адепт: это определенные состояния духа, с конкретными характеристиками, которых он должен последовательно достичь при восхождении. И в каждой традиции обязательно говорится об опасности сбиться с пути.
К примеру, в христианстве, важный критерий, по которому судят о духовном опыте — по его плодам. Если он привел к несчастью и краху, значит, это не от Бога, а бесовское смущение духа. По этому критерию сумасшествие с госпитализацией, жалкое положение невменяемого, с позором и потерей всех постов и регалий однозначно исключается из разряда высшего духовного опыта.
Смешать безумие и просветление, как я и сделала, вероятно, можно только в нынешней ситуации скудости, когда духовный опыт настолько редок, что любой его вид представляется исключительным. Наверно, это та «жажда слышаний слов Господних», о которой говорит пророчество.
Зато у Лейнга есть другая очень важная, системообразующая идея. Мы думаем, шизофреник наблюдает изменённый мир, и пытаемся представить, какой. В этом предположении уже ошибка. Дело в том, что наличие наблюдающего субъекта, заданное в нормальном мире и само собой разумеющееся — это как раз то, что для шизофреника под вопросом. Шизофреник онтологически не уверен. Он не уверен в собственном существовании. Это ключевая черта, характерная и для психоза, которую трудно представить человеку, никогда не сомневавшемуся в собственном существовании.
