Колин Маккалоу - Плотский грех
– Как долго тело Айвора пробыло в погребе? – спросил Эйб.
– До сорок второго года, когда бетонировали орудийные площадки на мысе Басквош, – ответил Ра. – К тому моменту от него остались только кости, а Фенелла была больна. Иви сбросила его в шестиярдовую бетономешалку. Никто даже не заметил.
Ра и Руфус сейчас выглядели лучше, словно обнародование тайны их происхождения сняло с их плеч гигантский груз.
«Интересно, – подумал Кармайн, – знаем ли мы теперь всю историю или они по-прежнему прячут завершающие штрихи?» Но его печалило не это, а то, что невинные жизни были разрушены силами, им не подвластными, – властью родителя. Родителя!
Через два часа Кармайн закончил допрос. Ничего нового на свет не выплыло, и продолжение не привело бы ни к каким результатам. Отрицая всякое соучастие в преступлении, Ра и Руфус придерживались своей истории. Что более важно, они не сбились ни в одной детали.
По возвращении в полицейское управление стало известно, что Иви Рамсботтом была помещена в женскую камеру предварительного заключения, отказавшись ходатайствовать об освобождении под залог до суда. Койка оказалась для нее слишком коротка и узка, и ей подыскивали другую. Адвокат Энтони Бер нанес клиентке визит в комнате для допросов, и больше в рапорте ничего не было.
Делия решила остаться в Басквоше с Ра и Руфусом, не зная точно, что сделать или сказать, но внутренне убежденная, что они заслуживают от нее большего, чем просто полицейское присутствие. У нее, кроме того, имелся к ним один очень важный вопрос, который нельзя было задать в присутствии полудюжины копов.
– Как протекала ваша домашняя жизнь после смерти Айвора? – забросила она удочку, угощаясь чаем с маленькими пирожными.
Ра впал в тревожное молчание. Она догадалась, что он очень беспокоится об Иви. Однако Руфус, по какой-то причине, был далеко не так озабочен. Он обладал неким даром предвидения, которого Ра был лишен, так почему же он не огорчился сильнее?
Его тщательно накрашенные глаза блеснули, выражая странную смесь удовлетворения и… печали.
– Хорошо первые восемь лет, – ответил он. – Фенелла держала нас дома, и хотя не была по-матерински нежной, она нас любила. О нас хорошо заботились.
– Затем вас отправили в школу-интернат?
– Да. В очень хорошую. Это был ад.
– Почему, Руфус?
Он рассмеялся:
– Да брось ты, Делия! Взгляни на нас и представь себе, как мы выглядели в двенадцать лет.
– По-другому.
– Это мягко сказано.
– Вас травили? Растлевали?
– Нет. Угроза была, но мы пресекли ее, откровенно афишируя наше предпочтение друг к другу и наращивая свои чудачества. Все, начиная от директора, решили оставить нас в покое в нашем собственном мирке, – сказал Руфус.
– Да, да, да! – воскликнула Делия, широко улыбаясь. – Я права!
– Мне было интересно, куда ведет этот нетипичный допрос третьей степени! Насчет чего ты права, Делия?
– Вы с Ра братья, а не любовники. Вы никогда не были любовниками, верно?
Резко выведенный из своей задумчивости, Ра оторопело уставился на нее; Руфус снова рассмеялся.
– В точку!
– Мне кажется, я понимаю ваши мотивы, но все равно объясните.
– Геи распространены и широко принимаются в мире художественном, театральном и в мире моды, – ответил Ра. – В мальчишестве Руфус был слишком хорошеньким, а я слишком нескладным и уродливым. Школа стала тяжелым испытанием, которое мы пережили, изворачиваясь, как могли. Мы никогда даже намеком не давали понять, что мы братья, и никогда никому не рассказывали, что воспитывались вместе. Каким бы ни было наше хромосомное наследие, в него не вошла сексуальность. Мы с Руфусом не гомо – и не гетеросексуальны. Мы асексуальны. – Он тяжело вздохнул, как это умел делать только он. – Это так удобно, Делия!
– Да, это верно, – согласился Руфус.
– Я думаю, капитан Дельмонико догадался, – решила Делия.
– Он очень умный коп, – сказал Ра. – Ох, бедная Иви!
Теперь, когда все теории подтвердились, Делия увела разговор прочь от Иви. Ра и Руфус пережили многое; в свое время они переживут и это.
Понедельник, 1 сентября 1969 года, День труда
Кармайн приехал к Делии на квартиру пообедать, с большим удовольствием предвкушая ее общество, чем хорошую домашнюю еду. Ему были обещаны картофельные блины, а в качестве основного блюда – ланкаширское рагу, что бы под этим ни подразумевалось. Зная Делию, следовало предполагать, что блюдо это не представляет собой ничего хорошего ни для артерий, ни для фигуры, Кармайн ведь был в хорошей форме, а обед у Делии – такая редкость. Фрэнки отправился с ним; Уинстон предпочел поваляться дома.
– Как ты думаешь, мы когда-нибудь заставим обитателей Басквоша рассказать эту историю одинаково два раза подряд? – спросил он, хрумкая вкусным маленьким блинчиком и запивая его глотком ледяного пива.
– Ра и Руфус, вероятно, даже сами толком не знают правдивой версии, – сказала Делия, глядя в громадное окно на покрытый галькой внезапно опустевший пляж. Поразительно, как лето закончилось и ушло точно в последний день августа! Теперь до ноября потянутся тихие осенние дни, которые, если повезет, прервутся долгим и теплым бабьим летом, а тем временем листья, готовясь к зиме, будут полыхать яркими красками.
– Возвращаясь к данному Эйбом описанию реакции Ра и Руфуса на сделанные Хэнком портреты, я склонен думать, что ни в тот день, ни прежде они абсолютно никакого понятия не имели, чем занималась их сестра, – говорил Кармайн, мыслями частично пребывая на Западном побережье, с женой и детьми. – Вид этих портретов… э… выбил их из колеи.
– Из сточной канавы, ты хочешь сказать.
– Пусть так, если угодно. Они ничего не знали, затем Эйб внезапно разбудил их, и они угодили в обычную семейную ловушку. Я полагаю, особенно учитывая разницу в возрасте, что Иви была им чем-то вроде матери. Дурные гены, как ни посмотри. Что там является противоположностью Эдиповому комплексу?
– Комплекс Электры, хотя я его не вижу. Электра заставила своего брата убить мать, она не делала этого сама.
Кармайн усмехнулся:
– Очень по-женски.
– Если бы я не знала, что ты меня подкалываешь, шеф, я бы тебя кастрировала. Но серьезно, Ра и Руфус – невинные жертвы.
– Именно это я и подразумевал под дурными генами. Пожалуй, мне никогда не забыть объяснение Ра: каково просыпаться каждый день, зная, что половина твоих генов происходит от убийцы-садиста самого худшего толка, а затем проводить весь день, делая что-то хорошее и одновременно неся на себе бремя этого знания.
– Я сомневаюсь, что они когда-нибудь обидели и муху, – резко сказала Делия.
– Или обидят. В этом-то и печаль, Дилз! Дети наследуют грехи отцов так или иначе, по крайней мере в метафорическом смысле.
– Я допускаю это, Кармайн, но в данном случае, надо сказать, Ра и Руфус герои в подлинном смысле.
– Интересно, что они решили не производить потомства.
– Неизбежно для героев.
– Вот СМИ-то повеселятся на процессе.
Когда зазвонил телефон, Делия нахмурилась: «Только не Джесс, о, пожалуйста, пусть это будет не Джесс! Еще ничего не просочилось в медиа, так откуда же…»
Кармайн перевел внимание на окно, за которым наступали сумерки; несколько мощных огней на Лонг-Айленде светили через воды пролива – какой-нибудь ночной матч?
– Это Кори Маршалл, – сказала Делия, подходя и присаживаясь.
Кармайн удивленно уставился на нее.
– Зачем он звонил?
– Он сегодня на хозяйстве вместо Фернандо. Иви Рамсботтом днем совершила самоубийство.
– О господи! – Вскочив на ноги, Кармайн направился было к двери, затем передумал, остановился. – О господи!
– Сядь и выпей, Кармайн, – сказала Делия, держа в одной руке стакан, а в другой – бутылку с бурбоном. – До завтра ты ничего не сможешь сделать, у Кори все под контролем.
Он сделал глоток напитка, более крепкого, чем ему нравилось.
– Как ей это удалось?
– Сказала, что страшно устала и хочет спать. Ей как раз нашли подходящую по размеру кровать – перед этим она провела беспокойную ночь на неудобной, – так что никто не удивился. Где она спрятала бритвенное лезвие, никто не знает, потому что при полном обыске его при ней не нашли. Иви переоделась в ночную рубашку, залезла под одеяло и попросила, чтобы его подоткнули. Дежурная надзирательница сделала это, выключила верхний свет и села в углу почитать при настольной лампе. Иви под одеялом порезала себе оба запястья – надзирательница не заметила никакого движения. Потом она просто лежала, истекая кровью, без единого стона или вздоха, и умерла от кровопотери – должно быть, это так жутко. Видимо, книга у надзирательницы оказалась интересной: только через несколько часов, дочитав ее до конца, она подошла к кровати, проверить, что и как. К тому времени весь матрас пропитался кровью, и кровь стекала на пол. Потом такое началось… как ты можешь себе представить. Надзиратели не любят женщин-заключенных, говорят, это дурной знак.
