Тринадцать способов убить Лалабелль Рок [Литрес] - Мод Вулф
– О, – говорю я, глядя на грязный ковер. Переступаю с ноги на ногу и ощущаю, как ворс ковра отклеивается от моих подошв. – Ясно.
– Теперь мне очевидно, что я не могу доверять тебе. У меня нет гарантии, что ты и дальше не будешь затягивать, – говорит Лалабелль. – Я выделяю тебе сопровождающего.
Она машет стаканом в сторону Викинга, который стоит в дверном проеме, такой же тощий и с таким же каменным лицом.
– Мне не нужен сопровождающий, – говорю я. – Я все сделаю сама. Мне необходима машина. И пистолет.
– Тебе нужен сопровождающий, – твердо говорит Лалабелль.
– Ты уже потеряла мой пистолет? – Викинг изгибает бровь.
Я краснею.
– Не нужен мне твой пистолет.
Лалабелль закатывает глаза. Она вдруг выглядит крайне утомленной. Ее поза не меняется, но я буквально вижу, как лопаются струны. Ее рука движется быстро, как гадюка, и прежде чем я успеваю пошевелиться, папка падает в огонь. Я издаю сдавленный вскрик, когда страницы начинают сворачиваться и гореть.
Она снова начинает говорить, и на этот раз ясно, что эти слова предназначены только мне. Лалабелль произносит речь ровным, лишенным каких-либо эмоций тоном, который пригвождает меня к месту.
– Я дам тебе новый пистолет, – говорит она. – И новую машину, и сопровождающего. А кроме всего этого, я дам тебе еще один шанс доказать свою полезность. Я дам тебе это, даже несмотря на то, что и так дала тебе немало. Я дала тебе свое имя, и свои воспоминания, и свое лицо. Я дала тебе все, что тебе было необходимо. И дам больше, если захочешь. Ты хочешь денег? Хочешь новые наряды? Бери. Забирай мою рубашку. Все, о чем я прошу, – это чтобы ты хоть раз вспомнила о том, в каком ты передо мной долгу. Что бы ты могла дать мне взамен?
От горящей папки идет неприятный запах пластика, наверняка вредный. У пламени странный, неестественный цвет.
Я пытаюсь сказать, что еще три штуки. Еще три смерти, а также те, что были раньше. Вот что я даю ей взамен. От тяжести всех этих тел у меня болят плечи. Вероятно, какие-то из моих мыслей отразились на моем лице, потому что Лалабелль смягчается. Она подходит ко мне, сует свой стакан мне в руку и говорит:
– Попробуй. – В ее голосе слышится мольба. – Ненавижу пить в одиночестве.
Она так близко, что я ощущаю запах ее духов, назойливый и приторно сладкий. Делаю глоток, и кубики льда бьются о мои зубы.
– Я хочу, чтобы ты знала, – говорит Лалабелль так тихо, что я понимаю: это только для моих ушей. – Ты была не первой. Я уже пробовала и раньше. С той, которую создала до тебя.
– Ты создала ее, чтобы есть бранч.
Лалабелль качает головой.
– Я сидела напротив нее на том же балконе, что и с тобой. Сценарий был полностью готов. Я сделала пометки по поводу того, что говорить. И папка была готова, и машина, и пистолет. Но когда дошло до дела, я не смогла. Я не смогла придумать, что говорить.
Я вспоминаю, как солнце отражалось от поверхности. Единственное пятнышко на ее халате. Я трясу головой, но она все равно продолжает:
– Мы сидели и молчали целых сорок пять минут и просто смотрели друг на друга. Когда пропищал таймер, я отправила ее на бранч.
Я вспоминаю, какое выражение было на лице Портрета на автобусной остановке. В ее мозгу не была запрограммирована никакая цель. Свобода ли это? Должна ли я ей позавидовать?
– Зачем ты мне все это рассказываешь?
– Я хочу, чтобы ты поняла. Что я знаю, каково это. Знаю, как это тяжело. Поверь мне, я была бы рада, если б имелся другой способ.
– Можно было бы…
– Послушай меня, – говорит Лалабелль, и меня удивляет, что на таком близком расстоянии я не ощущаю запаха алкоголя в ее дыхании. – Послушай, я хочу, чтобы ты знала. Твоей вины тут нет. Во всем виновата я. Это не твое решение. По сути, у тебя никогда не было выбора. Я хочу, чтобы ты это помнила.
Из ниоткуда приходит облегчение, шокирующее по своей интенсивности. Все, о чем я могу думать, – это как было бы просто, если б она вот так вот сняла с меня вину. Я так устала таскать ее в одиночку.
В этот момент я готова сделать для нее все. Даже принести голову Художницы на серебряном подносе.
Краем глаза я вижу, как Викинг смотрит на часы.
Интересно, не об этом ли говорила Художница в своем стихотворении? Действительно, ощущение такое, будто ты рыба. И это ощущение ужасно. Может, это и в самом деле любовь?
Глава 11. Справедливость
Лицо Справедливости – бесстрастная маска. Она сидит на троне между двумя колоннами и в левой руке держит весы. Ее суд будет объективным, беспристрастным и окончательным. В правой руке она держит меч, который поднят и готов разить. Однако она должна вершить свой суд осторожно – меч обоюдоострый.
– Ну что, пошли, – говорит Викинг. Он смотрит на меня, я смотрю на Лалабелль, а она смотрит на ледяные кубики в своем стакане.
– Я еще увижусь с тобой? – спрашиваю я.
Она широко зевает.
– Конечно. Может быть. Господи, как я устала…
Я тяну время, мне хочется задержаться чуть подольше, но Викинг в нетерпении. Я следую за ним через дом по холодным, стильным коридорам. Снаружи стоит машина, такая белая, что светится в темноте.
– Залезай, – говорит Викинг. – Я сейчас.
Машина так похожа на ту, что я разбила, что у меня комок встает в горле. Но она оказывается девственно новой, когда я залезаю внутрь. Ни потертостей на приборной панели там, куда Попутчик клал ноги, ни мусора от арахиса на кожаных сиденьях, ни пустых оберток на полу.
Викинг садится на водительское место и передает мне маленькую серебристую коробочку. Я не заглядываю в нее. Пистолет ностальгии у меня
