Слепая зона - Ильина Наталья Николаевна

Максим и сам понимал, что в одиночку ему это дело уже не вытянуть – слишком многое смешалось в кучу – и накркотики, и убийства, и Тварь, и лаборатория… Вот она-то и беспокоила Гречина сильнее всего. Экспертиза останков подтвердила, что некоторые из них действительно принадлежали профессору Ярковскому и Кирееву Евгению Александровичу, вот только никакая экспертиза не могла сказать, чем же они там, в подвале, занимались. Ясно было только одно – к наркотику это отношения не имело, ибо оба были далеки от химии. И полковник поручил Ярковского вместе с лабораторией Максиму, а к Фрайману велел не соваться.

– Не твоего полета птица, капитан. Не обижайся, но такие в голые руки не даются, скользкие, как угри. Поверь, у меня есть, кто сумеет ему соли на хвост насыпать. А что касается Светланы, – выдержал полковник едва заметную паузу, – ты ее защищал, сколько мог. Но, по совести говоря, не защитил ведь? Дважды чуть не прихлопнули. И сама она – источник угрозы…

– Что вы собираетесь с ней сделать? – приподнялся на стуле Дежин, по бычьи наклонив голову и уставился в лицо полковнику исподлобья, готовый броситься в самоубийственную атаку.

– Ничего из того, что ты себе вообразил. Я был у нее сегодня, договорился о том, что она поработает с нашими специалистами. Среди них будет ее и твой хороший знакомый Вощин, для вящего спокойствия вас обоих. Такой вариант тебя устраивает?

Дежин промолчал, переваривая.

– Или ты меня за идиота держишь? Девчонка способна убивать на расстоянии, причем не контролирует эту способность, думаешь, мы попытаемся ее на части разобрать? Среди нас самоубийц нет, – закончил Гречин, негромко прихлопнув ладонями по столу. – Иди, работай. Может быть, поймем наконец, что за заразу из этой лаборатории выпустили?

Глава 12

Михаил закончил собирать вещи и закрыл небольшой коричневый чемодан. Кейс той же голландской фирмы «Хэнк» все еще лежал на столе открытым, но и он был почти собран. Убедившись, что все необходимые бумаги находятся внутри, Фрайман закрыл и его. Кейс превратился в своего рода мобильный сейф – открыть его можно было только с помощью отпечатков пальцев самого Михаила. В отличие от супруги Михаил не был рабом вещей и никогда не приобретал их сверх необходимого, однако то, что он покупал, всегда было самым лучшим.

Уезжать не хотелось, но чуткая интуиция подгоняла внятными сигналами – в последние дни ему хотелось оглянуться всякий раз, когда он оказывался за воротами особняка, да и в стенах дома спокойнее не становилось. Фрайману было не впервой уходить с линии огня и, замерев в тени, пережидать острые моменты, но на этот раз все было иначе.

– Стареешь, Миша, – проворчал он своему отражению в зеркале, которое силилось опровергнуть законы природы здоровым цветом лица и блеском небольших выпуклых глаз.

Машина уже ждала внизу. Фрайман подхватил кейс и вышел на лестницу, а Фархад, с чемоданом, неслышными шагами двинулся следом.

Все завязалось в слишком тугой узел. Михаил никак не ожидал, что угодит в самый центр этого проклятого узла. Ну кто мог подумать, что Олежек, выкормыш, осмелеет настолько, что умудрится производить дешевый наркотик прямо на «Фармкоме»?

«Сколько волка ни корми, а горбатого – могила…» – с запоздалым сожалением неуклюже перефразировал Фрайман, когда до него дошли новости о неприятностях на заводе.

Верняков всегда переоценивал себя, но с охранной конторой у него получилось неплохо, ее услуги были востребованы и полезны, это, видимо, и вскружило парню голову. Да еще этот его странный подручный, оказавшийся убийцей и психом…

Каким образом в заваренную Верняковым кашу умудрилась вляпаться Света, Фраймана не интересовало. Долго сожалеть о потере массажистки с необычными навыками он не стал. Повторится ли сердечный приступ, неизвестно, а попадать в лапы правосудия ему было не с руки. Дорого и небезопасно. Судьба девушки была предрешена с того момента, как Михаил узнал о повышенном интересе к ней некоего следователя и о том, что Олежек, поц несчастный, угодил в СИЗО. Михаил прекрасно понимал, что таймер включится и начнет отсчитывать время, оставшееся до того момента, как СК свяжет его и Верняка, когда слепая девчонка вспомнит, где и при каких обстоятельствах встречала Олега Вернякова. Того, что язык развяжет сам Олежка, Михаил не опасался. Но случилось невероятное – в торопях отправленный за девчонкой стрелок погиб, а она осталась цела. И Фрайман решил судьбу больше не искушать. В мире было достаточно мест, где он мог спокойно пересидеть эту маленькую бурю в стакане.

Синяя «Альфа-Ромео», которую он не слишком любил и крайне редко использовал, неспешно катилась в потоке машин на выезд из города. Каких-то три-четыре часа плюс граница, и он будет (традиция!) смаковать отличный виски на борту бизнес-джета, дожидающегося его в маленьком аэропорту финского Тампере.

– Помню, а как же? – прошамкала сухонькая старушка, больше всего похожая на египетскую мумию, вдруг восставшую и нарядившуюся в пестрый плюшевый халат, вместо положенных ей бинтов.

Дежин сидел на краешке неустойчивого табурета в полутемной комнате коммунальной квартиры. Единственное окно, узкое и длинное, было совершенно не способно разогнать полумрак под высоченным потолком. Старушенция – Елизавета Марковна Шипко – больше сорока лет проработала в одном НИИ с профессором Ярковским, и было неожиданной удачей обнаружить, что она не только до сих пор жива, но и читает лекции студентам в свои восемьдесят девять лет.

– Антоша был блестящим ученым, знаете ли, – вздохнула старушка и аккуратно наполнила чашку Дежина подозрительной черной жидкостью.

Запахло мокрым веником, прелой осенней листвой и чем-то еще, не менее прелым. Так пахнет в остывшей бане, где к мокрым полка́м прилипли выпаренные березовые листья, а истрепанный веник топорщится облезлыми прутьями в полупустой шайке. Мучительно сглотнув враз пересохшим горлом, Дежин кивнул с преувеличенной благодарностью и с отчаянием самоубийцы попытался ухватить тонкое ушко изогнутой ручки. Чашка странной формы, явно ровесница своей хозяйки, опасно накренилась, обещая залить стол щедрым угощением старушки. Дежин бросил короткий взгляд на хозяйку дома и едва не вскипел – она внимательно наблюдала за его неловкими попытками. Ее глаза, неожиданно молодые на сморщенном, изломанном морщинами лице, светились веселым любопытством.

– Елизавета Марковна, – обратился к ней Максим, наступив на горло подкатившему раздражению (старушка забавляется над ним от скуки, понять и простить), – над чем профессор работал в последние годы?

Она вздохнула, отошла к окну и аккуратно выудила что-то из стеклянного бокала с широким горлом. Что-то оказалось вставной челюстью, которую, стыдливо отвернувшись, Елизавета Марковна вставила в рот. Закончив эту неаппетитную процедуру, она вернулась к столу.

– В последние годы, молодой человек, он совсем не работал. Носился со своей нелепой теорией психоэмоционального излучателя, как с писаной торбой и слушать ничего не желал. Забросил свой отдел, сотрудников, аспирантов, а ведь институт в те годы едва держался на плаву… – Дикция старушки изменилась кардинально. Несмотря на то что некоторая шепелявость и присвист остались, теперь ее речь звучала вполне членораздельно. – Выпроводили его на пенсию обиженным на весь белый свет. Он писал жалобы в Академию наук. Кажется, даже президенту писал, Ельцину, еще до того, как душевное расстройство у него диагностировали. Но мы-то знали, что с ним все в порядке. Это, понимаете ли, среди людей науки не редкость – зациклиться на одной идее и считать все контраргументы происками бездарей. Увы!..

Старушка печально улыбнулась, растянула сухие губы, прячущиеся в складочках вертикальных морщин, взяла свою чашку за пузатые, круто выгнутые бока и смилостивилась над Дежиным:

– Неудобная посудина, правда? Но я привыкла. Вы по-простому, вот так берите…

– А что за теория? Где можно с ней ознакомиться? – быстро спросил Максим, пока хозяйка дома не передумала говорить и не выгнала его прочь, как неудачливого студентика.