Кеннет Харви - Брад

— У меня от лифтов мурашки по коже, — заявил убийца, выходя на одном из больничных этажей. — А потом еще кошмары снятся. Будто лифт едет не туда, куда надо.

— Да что ты заладил про свои кошмары? — взвыл Квейгмайер. — Прямо как дите малое.

— И от больниц мурашки, — продолжал убийца — Тут все движется в обратную сторону. Вопреки здравому смыслу. Вот в чем трагедия. Может, для кого-то она и не очевидна, но факт остается фактом. Это самая реальная реальность. Настоящее. Чистилище. Здесь и сейчас. На этой самой планете. В этой самой больнице. — Он указал себе под ноги.

Двери лифта бесшумно закрылись позади Квейгмайера.

— Ерунда, — рассеянно ответил он. — Представь себе, будто это дорогая гостиница. Ужин в номер. Нога здесь, селезенка — там. Пакетики с кровью, с водой, с глюкозой. Лекарства. Обезболивающие. — Квейгмайер побарабанил пальцами по груди убийцы. — Ты ведь специалист по части обезболивания, а?

Убийца рассмеялся и вытер ладонью рот.

— О да, я знатный анестезиолог!

— Надо смотреть в корень. В чем суть гостиничного обслуживания? Задержать клиента подольше. Вот здешних постояльцев и держат.

— А ты, знаешь ли, мастер говорить!

— Я мастер только в одном деле.

— Ошибаешься. — Убийца подмигнул Квейгмайеру сначала одним глазом, потом другим.

— Чтобы подвигнуть на что-нибудь людей, нужны слова. Правильное употребление грамматических конструкций — и повиновение гарантировано.

В приемном покое убийца подошел к мусорной корзине, незаметно сунул руку в карман и выбросил окровавленный нож. Злодей позабыл бы о своем оружии, если бы не пропитанные горем больничные стены.

— Самое подходящее место, чтобы избавиться от хирургических инструментов. Прекрасный выбор, дружище. Твоя головоломка складывается как надо.

Убийца нервно оглянулся. Посетители равнодушно разглядывали пол и стены, некоторые громко всхлипывали. За стойкой регистратуры сидели две медсестры и с чрезвычайно занятым видом обсуждали медицинские карты. В другом конце приемного покоя убийца увидел Щена и высокого полицейского. Они сидели у самой стены. Пальцы снова метнулись ко рту в поисках пустых гнезд и правильных решений. Убийца расстроился еще больше, когда заметил Джой. Она стояла, прислонившись к стене и сцепив руки за спиной, как будто ждала своего палача.

— Здесь я, здесь, — убийца улыбнулся. Он пососал палец и с чмоканьем вытащил его изо рта. — Я тебе помогу, — прошептал он в надежде, что Джой услышит его.

— Ишь как парнишка-то разволновался, — ревниво заметил Квейгмайер. Ему не нравилось, что ребенок так беспокоится за друга.

— Весь в меня, — сказал убийца.

— Просто позор, что он по твоим стопам не пошел.

Убийца нахмурился, выдвинул вперед нижнюю челюсть и сердито посмотрел на Квейгмайера.

— Мог бы и получше его надрессировать, — продолжал желтозубый.

— Что значит «получше»?! Насколько?!

— Ты же меня понял. «Лучше» — значит «хуже».

Квейгмайер усмехнулся и крепко схватил убийцу за руку. Правильная рука. Все время лезет в рот, нащупывает пустоту и успокаивается.

«Прямо как заводная», — подумал он.

— А от фараонов у тебя, случайно, мурашки не бегут?

— Нет, — пробормотал убийца и покачал головой. — Не бегут. Встают по стойке «смирно».

— Тогда пойдем поздороваемся с твоим отпрыском. Ты их всех отвлечешь, а я пока займусь своими делами.

Врач постучал карандашом по ладони.

— Я вам очень сочувствую, — сказал он.

Джим совсем растерялся. В теле образовалась странная пустота. Колени подгибались, в животе кто-то скребся острыми коготками. Джиму даже показалось, что под зубами образовались синяки. Он упрямо смотрел в пол, не желая поднимать голову, не желая осознавать смысл произнесенных слов. Самый страшный смысл на свете. Смерть.

Врач все барабанил карандашом, сам того не замечая. Он будто сравнивал горе на лице Джима с описанием из учебника.

— Ее привезли уже мертвой. Ничего нельзя было сделать.

Он прислушался к объявлению в динамиках. Какого-то доктора вызывали в отделение реанимации. Потом в коридоре снова наступила тишина. Врач заметил наконец, что держит в руках карандаш, и сунул его в карман зеленого халата.

— Она не мучилась. Может, хоть это вас утешит. Примите мои соболезнования.

«Ее везли во второй „скорой“, а я даже и не знал», — подумал Джим.

Он опустился на пластмассовое сиденье. Ему было очень стыдно, что никак не получается заплакать.

«Моя жена, — повторял он. — Ее провезли мимо меня. Мою жену. Мою мертвую жену».

Что-то ныло в груди, а слезы все равно не шли.

— Я очень сочувствую, — беспомощно повторил врач. — Может, вы хотите, чтобы мы кому-нибудь позвонили?

— Нет.

Джим все смотрел в пол. Просто не мог поднять глаз. Ему казалось, что кости сейчас рассыплются в прах и кожа упадет, словно пустой бурдюк.

— Ничего-ничего, не беспокойтесь. — Собственный голос вывел Джима из себя.

— Вы можете прилечь в свободной палате.

— Нет! — взорвался Джим. Нарастающее отчаяние несло с собой гнев, который адвокат готов был обрушить на голову врача. Если кто и виноват, так это он, доктор, лекарь-недоучка, дурной вестник. — Оставьте меня в покое!

Врач даже не изменился в лице. Ему и раньше приходилось сталкиваться с такой реакцией на горе, но все равно было немножко обидно. Он задумчиво облизнул губы и подумал, что надо бы позвать дежурного психолога. Хотя она женщина. А этому нужен специалист-мужчина. Врач молча повернулся и отошел к посту медсестры, чтобы позвонить в город.

Джиму на секунду показалось, что врач пошел за Андреной. И даже услышал ее голос. Адвокат поднял голову и увидел, что это разговаривает с кем-то медсестра. Замолчала, потом заговорила снова. Джим не пытался разобрать слова, но интонации были так похожи на Андрену, что волосы дыбом вставали. Медсестра улыбалась ему. Как она смеет?!

Здесь нельзя было отличить день от ночи. В приемном покое окон не было, повсюду царила стерильная белизна больничных ламп. Стрелки на часах ни о чем Джиму не говорили. Просто бежали по кругу, и все.

Высокий полицейский записал показания Щена прямо в холле и ушел его вызвали на очередное происшествие. Полицейский знал, где найти мальчика в случае необходимости. Все люди на улице между собой знакомы. Спроси любого, и тебе покажут. Там, на улице, своя община.

Перед тем как полицейский уехал, к нему подошел убийца и объявил, что он — отец мальчика. А полицейский и так это знал. Именно поэтому Щен до сих пор жил на улице, а не в приюте. Отец всякий раз появлялся на слушании дела в суде и производил на всех хорошее впечатление. Ответственный, непьющий. Ребенка не бьет, чего еще надо? Щен хотел остаться на улице, и убийца неизменно ему помогал. Щен страшно боялся ненастоящей семьи. Он не понимал, что ребенок врастает в нее, принимает любовь новых родителей, и тогда оказывается, что он зачат ими и выношен под сердцем, зачата их любовь к нему.

Джим остановился у стойки регистратуры. В нем все умерло, он ничего не соображал. Адвокат заметил Квейгмайера и расстроился еще больше. Что-то в этом человеке его беспокоило. Желтозубому здесь не место, а ведет себя так, словно пришел к себе домой.

— Мистер Келли! — крикнул Квейгмайер, встал из кресла и заскользил по белой больничной плитке. Он выразил Джиму свои соболезнования, да так громко, что его расслышали все в приемном покое. — Мне очень жаль, что ваша жена умерла!

Джим не нашелся что ответить. Странно было услышать от чужого человека подтверждение своего горя. Кто же рассказал об этом Квейгмайеру? Откуда он узнал?

— Слухи разносятся быстро, — сказал застройщик, взглянув на возмущенное лицо адвоката Квейгмайер улыбнулся, но улыбка из вежливой быстро превратилась в злобную и жадную, обнаружив его намерения. — Я вас так понимаю! Так сочувствую! Поверьте, очень сочувствую!

— Что вам здесь надо? — Джим, задрожал от ненависти, когда представил, как Квейгмайер спешит в больницу, чтобы получить подпись.

— Я сам потерял так много близких… И теперь всегда прихожу на помощь тем, кто в ней нуждается. Подставляю, так сказать, плечо. У меня в машине полицейская рация. Вот я и слушаю. Сначала объявили, что погибла женщина. А потом выяснили, что это — ваша жена. И я сразу приехал сюда. Видите, как удачно сложилось.

«Удачно!» — подумал Джим, отвернулся и пошел назад к своему креслу.

Ноги не держали. Из-за присутствия Квейгмайера ситуация казалась еще менее реальной. Джим почувствовал, что сейчас потеряет сознание, и быстро сел. Пора отсюда уезжать, но куда?

«Здесь моя жена. Она здесь, — повторял про себя Джим. — Навсегда».

Его тошнило при одной мысли о том, что нужно вернуться в пустую квартиру. Джим посмотрел на свои руки. Они казались чужими. Белые, мягкие, совсем не связанные ни с глазами, ни с мыслями. Джим вспомнил о Браде. Наверняка и Брад тоже умрет.