Барбара Вайн - Сто шесть ступенек в никуда

Она подняла руки:

— Ну, как?

— Шуба? Тебе ее дала Фелисити?

— Мне же нужно было что-то надеть. У нее так много вещей, что она даже не заметит. Фелисити сама сказала, этими же словами. Ужасно, правда? Но нищим не приходится выбирать. Мех и вполовину не такой теплый, как настоящий.

— Думаю, Фелисисти никогда бы не надела настоящий, — сказала я и прибавила, видимо, все еще на что-то надеясь, на любовь или дружбу: — Хочешь, я куплю тебе шубу, Белл.

— Нет, — отказалась она. — Нет, спасибо. — А потом пояснила: — Если я не могу иметь красивые и шикарные вещи, например снежного барса, который тебе не по карману, уж лучше обноски миссис Тиннессе.

— Откровенно.

— Да. А какой смысл притворяться? Я очень бедна — разве ты не знаешь? Сомневаюсь, что ты об этом не думала. Деньги, которые я выручила за дом отца Сайласа, уже не те, что пять лет назад. Не приносят прежнего дохода. Я говорила об этом с Эсмондом. Он считает, что все дело в переходе на десятичную монетную систему, что это только начало, и через несколько лет станет еще хуже.

Белл излагала немного путанно, но я начинала догадываться, куда она клонит.

— Разговоры бесполезны. Я часто думаю, что говорить о чем-то вообще не имеет смысла. — Она подхватила сумку, прошла мимо меня к лестнице и начала подниматься; в пальто, с сумкой в руках подъем предстоял медленный и нелегкий. Я последовала за ней:

— Белл…

— Что?

— Мне кажется, тебе нужно знать, то есть я не хочу, чтобы это стало для тебя большим… сюрпризом. — Я едва не сказала, потрясением. — Марк там, наверху. В комнате Козетты.

Не знаю, чего я ждала, но только не этого: довольной улыбки, первой за все время после ее прихода, выражения искренней радости, словно она узнала об удаче или скором замужестве близкой подруги.

— С каких пор?

— Около недели.

— Давно пора.

Мы стали вместе подниматься по лестнице. Белл сняла искусственную шубу и отдала мне.

— Расскажи мне.

— Что рассказать?

— Как это случилось, что они делали, как ты узнала — все. Ну, ты понимаешь.

Словно вернулись былые времена, когда мы разговаривали и делились друг с другом мыслями и суждениями, о которых не знали другие. Но мы проходили мимо двери Козетты, и я прижала палец к губам, точно так же, как в ту первую ночь мы призывали не шуметь Гэри и Фей. Белл позвала меня к себе. В доме было тихо и спокойно, как в других домах по ночам. Спал даже Гэри, всегда встававший ни свет ни заря. Мы поднялись на самый верх. У двери в комнату Белл я рассказала, что Козетта никому не позволила спать тут в ее отсутствие, хотя дом был переполнен гостями, но Белл ответила, что это очень мило, но она сама не возражала бы. С чего бы? А потом мы вошли, и я подумала: действительно, с чего бы ей возражать? Пустая комната никак не отражала личности хозяйки, если не считать таким отражением повернутые к стене картины Сайласа. Ни фотографий, ни книг, ни журналов, ни безделушек, ни разбросанной одежды, только кровать, стул и прикроватная тумбочка с огромной, как супница — в прошлом это действительно была супница, — пепельницей, пустой, но по-прежнему пахнущей пеплом. Воздух спертый и затхлый, но на улице было слишком холодно, чтобы открывать окно. С моего места из окна виднелось только небо, белое с серыми прожилками, с которого сыпалась мелкая морось, то ли дождь, то ли снег.

Я рассказала Белл о вечере с сегидильей, и она слушала меня с довольным видом и иногда смеялась, причем в тех местах, где, на мой взгляд, не было ничего смешного. Она распаковывала портплед, разбрасывая свою темную одежду неопределенного фасона, мятую и выцветшую. Потом заперла дверь. Села на кровать рядом со мной. Легла.

— Все это очень хорошо, правда?

— Для них?

— Для всех!

Она обняла меня. В первый раз за несколько месяцев — и в последний.

Марк жил в «Доме с лестницей», хотя я не сомневалась, что он сохранил за собой квартиру. В феврале, худшем времени для подобного рода путешествий — хотя, наверное, в медовый месяц на такие мелочи не обращаешь внимания, — они с Козеттой уехали на пару недель в Париж. Разумеется, платила за все Козетта, а останавливались они в отеле «Георг V». Я не переставала размышлять о материальной стороне дела, всегда помнила о ней: Марк, подобно остальным, перешел на ее содержание, хотя всегда намекал, правда, не говорил прямо, что не собирается этого делать.

Кстати, об «остальных». Вскоре после их возвращения объявился Айвор Ситуэлл. Просто однажды вечером пришел без предупреждения. Козетта была слишком счастлива, чтобы предъявлять обвинения. Он унижал ее, а потом предал, но какая теперь разница, когда у нее есть Марк? Айвор изменил ей с Фей, но с ней Козетта уже давно помирилась. Она даже как будто обрадовалась Айвору и вскоре пригласила всех на ужин в ресторане. Проведя пять минут в их обществе, любой, даже такой бесчувственный человек, как Айвор, должен был понять, что Марк любовник Козетты. Посторонний мог часами наблюдать за ней с Айвором и ни о чем не догадаться, но теперь все изменилось. Причина не в том, как она смотрела на Марка, а в том, как Марк смотрел на нее. Даже я, подозревая его в продажности, алчности и беспринципности, была вынуждена признать, что он смотрел на нее так, словно деньги тут ни при чем, словно он на самом деле страстно влюблен.

Пришли сигнальные экземпляры моей книги, и Козетта как раз читала ее, когда пришел Айвор. В ответ на ее неумеренные похвалы Айвор взял книгу, заметив, что я «по-прежнему штампую их». Он не утратил своего высокомерия, хотя в этот раз не упоминал о Ситуэллах. Вне всякого сомнения, его быстро раскусили, и не только Белл. В ресторане он пытался флиртовать с ней, но нетрудно представить, как далеко ему удалось продвинуться. За все время, пока Айвор жил с Козеттой, он никогда не был так любезен с ней, как после того, когда увидел ее с другим любовником.

Компания собралась довольно большая, одиннадцать человек, и мне не повезло — за столом я оказалась рядом с Айвором. По другую сторону от него сидела Белл, рядом с ней Марк, потом Козетта. Когда Белл с характерной бесцеремонностью («Отвали!») оборвала его комплименты и осторожные ухаживания, он повернулся ко мне и сказал, как хорошо, что у Козетты такой очаровательный «возлюбленный».

— Ему тоже хорошо, — заметила я.

— Конечно. Я в этом не сомневаюсь. Чем он занимается?

Я рассказала. Айвор сказал, что, наверное, слышал его голос, но не по телевизору, так ведь?

— Полагаю, в настоящее время у него перерыв?

Мы немного поговорили. Выбора у меня не оставалось. В отличие от Белл, которая просто не отвечала ему. Она сидела одинокая, ела, пила довольно много вина и не разговаривала, поскольку ей было не с кем: Айвора она отвергла, а ее саму отверг Марк — по крайней мере временно. Смотрел он только на Козетту и общался только с ней. Закончив с едой, Марк повернулся к Козетте и что-то говорил ей тихим, ласковым, проникновенным голосом, чуть громче шепота. Помню, я подумала, что они с Белл похожи, и их можно даже принять за родственников. Разумеется, Козетта была старше и не такой красивой — причем не только из-за возраста, — но обе принадлежали к одному типу, с той же светлой, северной красотой, с лицом, как у богини из Валгаллы, Фрейи или Брунгильды. Ее правая рука лежала на скатерти, пухлая белая рука, не похожая на руку Белл, и Марк накрыл ее своей ладонью. Она что-то сказала ему, и его ответ — исполненный благодарности, нежности и страсти — наверное, слышали все:

— Дорогая!

Айвор повернулся ко мне:

— Конечно, он актер.

Это было жестоко, но ничего другого мне не приходило в голову. И все же… Когда я в школе читала «Эсмонда» Теккерея, то всегда удивлялась, как леди Каслвуд, «старая» и с оспинами на лице, вдруг превратилась в красавицу. Козетта тоже стала красивой — вне всякого сомнения, по той же причине. Она оплатила счет, и Марк не протестовал. Выбора у него все равно не было. Чуть позже Козетта рассказала мне, что его приглашали на собеседование на телевидение, но он оказался не очень фотогеничным. Скорее не киногеничным, что удивительно с такими скулами и ртом.

— Марк слишком красив, — сказала Козетта. — Понимаешь, главную роль ему не дадут, он же не звезда, а для второстепенных он слишком красив. Отвлекает внимание от звезд.

Возможно, это правда. Похоже на вердикт Голливуда тридцатых годов. Скорее всего, Марк просто был не очень хорошим актером, и, насколько мне известно, он так и не нашел себе работу. Тем не менее его интересы были достаточно широки: он читал, ходил на прогулки, занимался в спортзале еще до того, как это вошло в моду, страстно любил театр и водил Козетту на дневные спектакли и в экспериментальные театры, он готовил, причем так, что дорогие деликатесы остались в прошлом. Похоже, у него не было друзей, что казалось странным, а если и были, то никогда не появлялись в «Доме с лестницей». Тем не менее он сделался хозяином дома — роль, к которой Айвор и Риммон даже не приблизились.