Лев Пучков - Испытание киллера
— Хорошо, — согласился следователь. — Я позвоню. Только вы можете молчать сколько влезет — у меня установка: две недели на следствие, затем передать дело в суд. Даже если вы не подпишите ни одного протокола, это ничего не меняет.
— Вот как! — удивился я. — Ну ты посмотри, а! Все уже заранее распределено, все предусмотрено! Да уж…
— И вот еще что, — Звездорванцев осторожно постучал пальцами по столу, — я позвоню, но… знаете, я могу сразу сказать, что, кроме Иноземцева, вас никто защищать не возьмется…
— С чего это вдруг? — насторожился я.
— Ну что вы, право! — укоризненно воскликнул Звездорванцев. — я вам гарантирую, что после случая с Гольдманом вами никто не станет заниматься. Пример, знаете ли, очень убедительный. Идите-ка в камеру и подумайте, как себя вести. А если уж совсем меня не презираете, как продажную шкуру, — ответьте, пожалуйста, на ряд процедурных вопросов…
В персональную одиночку меня отчего-то не водворили. Курносый проследовал мимо, и я, очнувшись от мрачных мыслей, заметил, что стою перед открытой дверью камеры № 12, что в противоположном конце коридора от моей одиночки.
— Э-э, дядя! Ты чего это? — я обернулся к конвоиру и на всякий случай сделал шаг назад.
Ласково улыбнувшись в пшеничные усы, корпусной вдруг рубанул меня под коленки дубинкой и резко втолкнул в камеру — от неожиданности я даже не сделал попытки к сопротивлению. Трудно было предположить, что такой толстый и на вид нерасторопный дядька может действовать столь проворно.
В камере присутствовали три человека. Они, расположившись на нижних шконках, азартно резались в «буру».
Некоторое время троица продолжала увлеченно играть, а я получил возможность осмотреться. Двое были сильно здоровы — один, по всей видимости, баловался бодибилдингом, о чем свидетельствовали немного одрябшие, но не утратившие формы мышцы. Второй крепкой статью был наделен от природы: массивные плечи, широкие запястья с толстыми пальцами, испещренные татуировками, твердокаменная челюсть и грудь бочонком — все это наводило на самые грустные мысли о собственной физической неполноценности. Но опаснее всех мне показался третий: мелкий и сухощавый, он словно был сплетен из стальных тросов, которые при каждом движении руки перекатывались под бронзовой от загара кожей.
«Борец, — подумал я, — бывший… — И еще подумал: — Когда это он успел загореть? Если все лето торчит в камере?.. Странно…»
Мне стало немного неуютно. Ай-я-яй… Было очевидно, что в узком пространстве камеры эти ребята задавят меня за несколько секунд. Это вам не по перрону кренделя выписывать!
Трое закончили кон и разом повернули головы в мою сторону.
— За что чалишься? — коротко спросил качок.
Я не стал отвечать — выдержал паузу и добродушно произнес:
— Здорово, мужики! Где мне упасть?
— Не хочет говорить! — сокрушенно развел ручищами здоровый от рождения, а борец неожиданно глубоким басом добавил:
— А и не надо — так знаем. Двух девчонок несмышленых оттарабанил и головенки им посворачивал. Загубил юные души, бля! А знаешь, что за это полагается? Знаешь, петух недоделанный?! — И тут все трое встали, продвинулись вперед и образовали передо мной в узком пространстве камеры треугольник, вершиной которого оказался борец.
— Мужики! Это же затасканный прием! — тоскливо воскликнул я, в отчаянии заламывая руки. — Я не делал этого! Меня подставили! Твою мать, а! Ну вы че — фильмы, что ли не смотрите?! Меня подставили, а теперь через вас рассчитывают опустить — ведь дебилу ясно! Неужели вам не западло быть чьими-то «шестерками»? Мужики…
Увы — ораторское искусство успеха не возымело. Борец молнией метнулся мне в ноги, ухватил за бедра железным кольцом, резко приподнял и мотанул в бок, заваливая на пол.
Вопреки ожиданию нападавшего, я не стал сопротивляться — наоборот, расслабился и плюхнулся, как мешок с трухой. От неожиданности борец подался вперед и ослабил захват.
То, что происходило далее, мой рассудок только успевал фиксировать: мышление выключилось, и заработали автоматизмы старой боевой машины, ключевым понятием которой является коротенькое слово «УБЕЙ!».
Подхватив борца под мышки, я с маху вогнал его башкой в железную дверь, от чего она гулко завибрировала басом, образуя чистую квинту с последним криком бедолаги.
Упершись руками в пол позади головы, я выгнулся дугой и обеими ногами швырнул обмякшее тело борца на стоящих чуть поодаль картежников, которые, приняв на грудь драгоценный груз, попятились к шконкам. Резво выпрыгнув в стойку, я бросился за борцом и с разбегу запихал комплект из двух мужиков, поддерживающих обмякшее тело, в проем между шконками, пока смешавшиеся здоровяки не догадались бросить сотоварища и перейти к активной обороне.
Уцепившись за стойки, я стремительно навалил на уголовников все, что навернулось под руку на верхних ярусах шконок: два увесистых матраца, подушки и постельные принадлежности, которых, как утверждал сволочь корпусной, тут не должно вроде бы быть.
Получилась бесформенная куча, на которую я и запрыгнул, вцепившись руками в кроватные дужки, и принялся все это интенсивно пинать с большой амплитудой, злобно приговаривая:
— Вот вам гостинцы, суки! Вот вам опущение, п…дюки недоношенные! — и в таком духе что-то еще.
Секунд сорок спустя куча мала перестала шевелиться. Потрепанная боевая машина выключилась, и заработало рациональное мышление.
— А не чересчур ли? — запоздало пробормотал я и отбросил матрацы.
Троица пребывала не в самом лучшем виде: борец не подавал признаков жизни, качок еле слышно стонал, скрючившись в эмбриональном положении, и только здоровый от рождения, держась руками за голову, членораздельно просил прекратить экзекуцию.
— То-то же, уроды! — резюмировал я и, зверовато взвыв, с разбегу долбанул ногой по двери.
Любопытство через глазок моментально прекратилось — по коридору забухали удаляющиеся шаги.
— А сейчас переходим к репетиции, — мрачно сообщил я. — Драматическое произведение камерного типа: утро в совхозе. Или в колхозе — в деревне, одним словом… — Углядев на быстро оплывающем лице здорового от рождения некоторую заинтересованность, я пояснил: — В этой самой деревне утром, на зорьке, начинают орать петухи — хором. И в связи с этим спать никак не возможно — все встают и принимаются за работу. Доступно?
Похоже, эта перспектива здоровому от рождения совсем не приглянулась: он живо полез под шконку, пряча зад и выставляя наружу ноги. Угостив его смачным пинком, я погрозил пальцем и сказал:
— Спокойно, кочет! У меня нет охоты мараться о ваши грязные задницы. Я тебе даю минуту на размышление, а потом буду кастрировать подручными средствами. Кто дал команду меня опустить?
— Фуля тут размышлять, — здоровый от рождения выбрался из-под шконки. — Это Пахом приказал тебя отпедерастить.
— Вор, что ли? — удивился я. — И чего я ему-то сделал?!
— Вор, вор, — подтвердил здоровый и хмыкнул: — И не обязательно, чтобы ты че-то ему сделал. Кто-то из братвы попросил — вот и всех делов-то… Ну, допустим, Витя-Протас…
— Ага, — я поскреб щетину на щеке и сожалеюще покрутил головой: — Значит-таки походатайствовал Витек. Ну-ну… Однако не удалось сие мероприятие!
— Ну, ниче, — ободрил меня здоровый от рождения. — ты все равно труп. На зону зайдешь — один фуй опустят, по этапу уже опустят — и отдельная камера не поможет! Ты лучше сразу вскройся — там, за шконкой, самопальное перышко затарено, — здоровый мотнул головой, показывая, где это самое перышко затарено. — А то обидно — такого резвого пацана — опустят… Гы-гы… Лучше, братан, умереть мужиком, чем жить петухом — это я те точно говорю!
— Ну-ну. — Я тяжело посмотрел на советчика, подошел к двери, и, привалившись к ней спиной, начал колотить по железу пяткой, выкрикивая угрозы, адресованные городской администрации, персоналу СИЗО и всей местной братве.
Из соседних камер начали кричать, требуя прекратить, и вскоре поднялся тотальный гвалт. Я с любопытством прислушивался к шуму — теперь было не разобрать, кто устроил такое веселое времяпрепровождение.
— Придется переводить на место, уроды, — пробормотал я. — Куда вы, на хер, денетесь…
Вдруг шум разом стих: в коридоре послышалась дробь бегущих ног, причем мягко этак переступали, словно бегущие были одеты в кроссовки или кеды.
— Довыепывался, идиот, — резюмировал здоровый от рождения и опять полез под шконку. — Ныряй под вторую — это спецназ позвали.
— Что за спецназ? — удивился я. — Откуда в СИЗО спецназ?
— Это уиновский спецназ, — пояснил здоровый и потащил на себя матрац. — Как раз для таких крутых и буйных, как ты. Щас увидишь и почувствуешь!
