Ральф Макинерни - Реликвия Времени
— Я могу хоть целый день непрерывно отрицать, что причастен к этому, но ты все равно мне не поверишь.
— В таком случае перестань притворяться, что это не твоих рук дело.
Арройо погрузился в размышления. Он отвернулся в сторону, бормоча что-то себе под нос. Затем снова посмотрел на Трэгера, и выражение его лица уже было другим.
— Быть может, мне все-таки известно, что произошло в ту ночь.
— Разумеется, известно.
— Нет, нет, это лишь предположение. Но обоснованное.
Трэгер ждал. Однажды этот тип уже обвел его вокруг пальца, и он не собирался ждать повторения.
— Фелпс, — сказал Арройо. — Джейсон Фелпс. Все дело в нем.
— Если ты не можешь придумать ничего лучше…
— Но это должен был быть Фелпс. Послушай, я рассказал ему о том, что должно произойти. Почему дальше все пошло наперекосяк?
— Ты же говорил, что ничего не знал.
— Мне позвонил дон Ибанес. Вот почему я оказался в Напа-Вэлли.
— Как мне определить, что ты не лжешь? Каждое твое слово лживое.
Арройо вздрогнул.
— Наверное, если бы мне пришлось пройти через все то, через что прошел ты, я бы тоже подозревал всех и каждого. Ты должен понимать: все уверены, что священный образ по-прежнему у тебя. Или, по крайней мере, тебе известно, где он.
— Да, зачем еще мне нужно было везти в Мехико копию и рисковать своей шкурой?
— Это какая-то бессмыслица. Как и то, что ты думаешь, будто это я подменил оригинал на копию.
Арройо возбужденно подался вперед. Когда он разговаривал с Фелпсом на крыльце его дома, до того как появился Трэгер, что-то показалось ему смешным.
— Трэгер, Фелпс все знал. Он стоял в темноте и хихикал, предвкушая, какой всех ждет сюрприз.
— Он так сказал?
— Бог свидетель.
Может быть, Трэгер и задумался бы над этим глупым предположением, однако его избавили от этого следующие слова Арройо:
— Послушай, Трэгер, что бы я ни сказал, я все равно не смогу тебя убедить. Почему бы нам не отправиться к Фелпсу и не задать ему этот вопрос в лицо? Уж ты-то сможешь добиться от него правды.
— Да мне ее от тебя не удается добиться.
— Трэгер, пожалуйста! Я вверяю себя в твои руки. Поедем в Нана-Вэлли, и если я тебя обманываю, ты просто поступишь так, как у вас принято поступать с обманщиками.
В том, чтобы вытащить Арройо из штаб-квартиры «Справедливости и мира», были свои привлекательные стороны. Здесь он был окружен своими приспешниками.
Арройо встал:
— Я схожу и попрошу приготовить мою машину.
— Позвони по телефону.
— Хорошо.
Сняв трубку, он затараторил по-испански, слишком быстро, чтобы Трэгер смог следить за сказанным. Потом положил трубку.
— Машина будет здесь через несколько минут. Мы с тобой договорились?
— Это сортир?
— Не стесняйся, заходи.
— Запри дверь в кабинет.
— Конечно. — Арройо подошел к двери и запер ее на ключ.
Войдя в туалет, Трэгер, прежде чем заняться делом, выглянул в маленькое окошко. И увидел подъезжающие к зданию патрульные машины. Ублюдок!
Открыв окно, Винсент высунул сначала ноги, затем подтянулся и, выбравшись весь, спрыгнул на землю. Обогнув здание, он оказался перед входом, где патрульные машины выгружали хмурых полицейских, с оружием наготове. Трэгер не спеша прошел к своей машине, сел за руль и медленно выехал со стоянки. Ублюдок едва не оставил его в дураках во второй раз. Твою мать!
IX
«Я только пошутила»
Почувствовав, что Лора хочет остаться наедине с Кларой, Катерина вышла, оставив их вдвоем. Она вся кипела при мысли о том, что Нил Адмирари, расставшись с ней, поспешил искать облегчения в исповеди. В ее собственных воспоминаниях об исповедях не было ничего особенно неприятного. Но так продолжалось только до тех пор, пока она не достигла возраста, когда начала шептать сквозь решетку такие вещи, от которых сгорала со стыда, со щемящим сердцем ожидая худшего. Ее ожиданиям так и не суждено было сбыться, однако от этого они не становились менее болезненными. Признаваясь в подобных вещах мужчине, хотя и невидимому и безликому, Катерина впервые почувствовала, как у нее в груди начинает шевелиться женская гордость. Она венчалась в церкви, однако к тому времени это была лишь формальность. Она выросла в католической вере и выходила замуж за католика, так что их, естественно, обвенчал священник. Когда ее супружеская жизнь скисла, это стало еще одним доводом против и без того пошатнувшейся веры. Ходила ли она исповедоваться перед венчанием?
Развод с мужем решительно разорвал все связи с детством. Затем последовали годы, Катерине не хотелось называть их похотливыми; в своих многочисленных любовных связях она словно заявляла о своей независимости — и речь шла не только о независимости от былых религиозных верований. Католицизм был лишь одним из множества устаревших взглядов и обычаев, которые предстояло отбросить той освобожденной женщине, какой она стала.
Но даже наслаждение приедается, и Катерина со временем стала если и не целомудренной, то гораздо более разборчивой. Какими бы частыми ни были ее романы, они не могли преодолеть ее отвращения к любым прочным союзам. В таком случае откуда взялось непреодолимое желание снова увидеться с Ллойдом Кайзером? Какие сладостные воспоминания о прогулках вдоль Миннехаха-Крик, какими невинными, но волнующими были те вечера, когда они сидели рядом на скамейке, глядя на озеро Гайавата. Каждый раз, вспоминая о них, Катерина склоняла голову влево и поднимала губы к Ллойду, такому, каким он остался у нее в памяти. Ей казалось, она отдала ему нечто большее, чем свою девственность. Она предложила ему себя, тело и душу, как выразилась бы она в то время.
Ллойд не взял ни то, ни другое, — они оба были еще слишком неопытными, слишком напуганными, — однако предложение было сделано, и это было главным. И вот, разочарованная тем, во что она превратилась, Катерина написала Ллойду письмо. Они начали переписываться в основном по электронной почте, затем последовали бесконечные разговоры по телефону, и, наконец, они решили встретиться лицом к лицу, что всегда очень рискованно по прошествии такого большого времени. На обложках книг Ллойда вот уже несколько лет красовалась одна и та же фотография. Несомненно, он уже давно так не выглядел. Когда Ллойд попросил ее прислать свою фотографию, Катерина потратила несколько дней, выбирая, что же ему отправить. В конце концов она послала моментальный снимок. Плохо это или хорошо, именно так она сейчас выглядела. Однако Катерина осталась довольна собой.
А затем Чикаго, гостиница «Уайтхолл», восхитительный экстаз дней и ночей. Господи, какими же ненасытными они были! Уже тогда Катерина пожалела об этом. Она поступила неправильно, отдаваясь Ллойду так часто, с такой доступностью, однако ее страсть была гораздо сильнее. Это было ошибкой. То, что подумал о ней Ллойд, когда наслаждение закончилось, можно было почувствовать в том, как он с ней попрощался. И с тех самых пор, как Катерина узнала об обстоятельствах гибели Ллойда, она не могла отделаться от мысли о том, что именно она стала причиной его раскаяния.
И вот теперь Нил Адмирари! Нил, профессиональный католик, как думала о нем Катерина. Именно так он зарабатывал свой хлеб, точнее, сыр: он был церковной мышью, и не такой уж бедной. Несомненно, ему не приходилось жаловаться на свою жизнь. О, Катерина винила во всем себя. Его можно было простить, если он видел в ней агрессора. Однако ей было так стыдно своего поведения с Джейсоном, что лечь в постель с более молодым мужчиной показалось… Катерина остановилась. Чем-то вроде отпущения грехов?
— Катерина?
Обернувшись, она увидела Нила.
— Ну что, исповедался?
Вскинув руки, он закатил глаза:
— Как ты узнала?
— Потому что ты весь сияешь.
— Ты вспомнила про мои часы?
Когда они лежали в постели в темноте, Нил нажал на кнопку наручных часов, освещая циферблат. Увидев реакцию Катерины, он обрадовался, как ребенок. «Это настоящий „Ролекс“».
Нил стал серьезным:
— Если хочешь, брат Леоне все еще в часовне.
Он это серьезно?
— Ты вдавался в подробности?
— Дорогая, достаточно самых туманных намеков. Исповедники редко проявляют любопытство.
— Тебе лучше знать.
— Дорогая, не откладывай. «В сию ночь душу твою возьмут у тебя».[79]
— Одну только душу?
Благочестиво сложив руки, Нил закрыл глаза. И тотчас же открыл.
— Что здесь происходит?
— Помимо наплыва докучливых кающихся грешников?
— Очень хорошо. Аллитерация — душа языка. Если не сказать — тело. Нет, я имею в виду, кто здесь?
— Ну, например, Игнатий Ханнан. Ты с ним знаком?
— Он здесь? Значит, это на одном из его самолетов Трэгер летал в Мехико. А сам Трэгер не объявлялся?
