Эрик Ластбадер - Возвращение Борна

Именно поэтому в один из дней Хан решил поведать ему о своем прошлом, открыть душу в надежде на то, что тот сумеет исцелить ее. А об исцелении Хан мечтал страстно. Ему хотелось отторгнуть отвратительную опухоль, которая, разрастаясь с каждым днем, отравляла его изнутри. Ему хотелось рассказать о той ненависти, которая родилась в нем после того, как он оказался брошенным. Ему хотелось избавиться от нее, поскольку он уже понял, что сам превратился в ее заложника.

Мальчик давно собирался исповедаться перед Виком, описать ему клубок эмоций, что сплелись в его душе, но подходящий момент все не подворачивался. Вик был почти постоянно занят, неся Слово Господне обитателям, как он говорил, «этой безбожной заброшенной заводи». С этой целью он организовывал группы по изучению Библии, в одной из которых велел заниматься и Хану. Больше всего Вику нравилось поставить Хана перед другими учениками и заставить его читать по памяти целые главы из Библии подобно какому-то сумасшедшему проповеднику, стоящему на улице во время карнавала и призывающему весь мир к покаянию.

Хан ненавидел такие моменты, ощущал себя униженным. Как ни странно, но чем больше гордился им Вик, тем большее унижение испытывал Хан. Это продолжалось до того момента, пока миссионер не привел в хижину еще одного мальчика, и, поскольку тот был европейцем, осиротевшим после гибели знакомой Вику четы миссионеров, проповедник перенес на него всю любовь, которая была так нужна Хану. Любовь, которой, как он теперь понимал, у него никогда не было и, что еще хуже, не будет уже никогда. Тем временем унизительные «выступления» Хана продолжались, а новый мальчишка тем временем молча сидел в сторонке и наблюдал за происходящим, будучи избавлен от оскорбительных обязанностей, превратившихся для Хана в настоящую муку.

Ему никак не удавалось отделаться от ощущения, что миссионер использует его в своих интересах, но только в день своего побега Хан до конца осознал всю глубину предательства Вика. Он, Хан, был нужен его благодетелю и защитнику не как человек, а всего лишь в качестве некоего трофея, еще одного спасенного для Бога дикаря, «заблудшей души», которую ему удалось привести к свету.

Зазвонил сотовый телефон, вернув Хана в отвратительную реальность. Он взглянул на дисплей, чтобы выяснить, кто звонит, а затем, извинившись перед офицером Кэ д'Орсей, отошел в сторону и растворился в спасительной анонимности толпы.

— Вот это сюрприз! — проговорил он в трубку.

— Где вы находитесь? — Вопрос Степана Спалко прозвучал отрывисто, даже грубо, будто он был слишком занят, чтобы терять драгоценные секунды.

— В аэропорту Орли. Человек из Кэ д'Орсей только что сообщил мне, что Дэвид Уэбб погиб.

— Это соответствует действительности?

— Говорят, он ехал на мотоцикле и врезался прямо во встречный грузовик. — Хан помолчал, дожидаясь возможной реакции собеседника, но, поскольку ее не последовало, продолжил: — Вы, похоже, не радуетесь. Разве вы не этого хотели?

— Вот что я скажу вам, Хан, — сухо проговорил Спалко. — Праздновать смерть Уэбба пока что рано. Как сообщил мне мой агент из отеля «Великий Дунай», здесь, в Будапеште, у них только что зарегистрировался... Кто бы вы думали? Александр Конклин.

Хан оторопел до такой степени, что почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Он был вынужден подойти к стене и облокотиться на нее спиной.

— Вы думаете, это Уэбб?

— Нет, призрак Алекса Конклина! — издевательски фыркнул Спалко.

Неожиданно для себя Хан ощутил, как все его тело покрыла холодная испарина.

— Но как я могу быть уверен, что это действительно Уэбб?

— Мой осведомитель передал мне его описание, а до этого я видел фоторобот, на котором изображен Уэбб.

Хан крепко стиснул зубы. Он предчувствовал, что этот разговор хорошим не кончится, но не мог остановиться.

— Вы знали, что Дэвид Уэбб — это на самом деле Джейсон Борн, но ничего не сказали мне. Почему?

— А с какой стати мне было это делать? — равнодушным тоном ответил Спалко. — Вы спрашивали о Уэббе, вот я вам про него и сказал. Я, между прочим, не телепат и не умею читать чужие мысли. Но я восхищен вашей проницательностью и тем, что вы самостоятельно сумели выяснить данный факт.

Хан испытал приступ такой острой ненависти, что его затрясло. Тем не менее он не позволил голосу выдать овладевшие им чувства.

— Теперь, когда Борн уже добрался до Будапешта, сколько, по-вашему, ему понадобится времени, чтобы добраться до вас?

— Я уже предпринял определенные шаги для того, чтобы исключить такую возможность, — сказал Спалко. — Но вы избавите меня от лишних хлопот, если прикончите этого ублюдка при первом же удобном случае.

Хан не верил ни единому слову этого человека, который не только бессовестно лгал ему, но и, что гораздо хуже, использовал его, как пешку, в своей непонятной игре. Поэтому он вновь испытал прилив ярости. Спалко хочет, чтобы Хан убил Борна, но для чего? Хан решил, что непременно выяснит это, причем еще до того, как совершит собственный акт мести.

К тому времени, когда Хан заговорил снова, он успел немного взять себя в руки. Несмотря на резкие нотки, голос его звучал холодно, как лед:

— Безусловно, я убью Борна, но сделаю это так и тогда, когда сочту нужным я сам, а не в соответствии с вашими пожеланиями.

В аэропорту Ферихедь «Гуманистам без границ» принадлежали три ангара. В одном из них стоял небольшой реактивный самолет, на округлом фюзеляже которого красовалась эмблема «Гуманистов» — человеческая ладонь, держащая большой зеленый крест. Рядом с ним находился грузовик, с которого люди в форме перегружали на борт самолета ящики с оружием. Хасан Арсенов сверял количество контейнеров с грузовой декларацией. Когда он отошел, чтобы перекинуться парой слов с одним из грузчиков, Степан Спалко повернулся к Зине и будничным тоном проговорил:

— Буквально через несколько часов я отбываю на Крит и хочу, чтобы вы поехали со мной.

От удивления глаза Зины широко открылись.

— Но, Шейх, я должна вернуться с Хасаном в Чечню, чтобы закончить последние приготовления, необходимые для выполнения нашей миссии.

Спалко не отрываясь смотрел в ее глаза.

— С последними приготовлениями, как вы это называете, Арсенов справится и без вашего участия. Наоборот, я думаю, это у него получится даже лучше, если... он не будет отвлекаться на общение с вами.

Зина была загипнотизирована его взглядом. Ее губы приоткрылись.

— Я хочу, чтобы вы поняли мои слова правильно. — Спалко увидел, что Арсенов возвращается, но продолжал говорить — медленно и размеренно, чтобы каждое слово в полной мере дошло до сознания женщины: — Я не приказываю вам. Решение должны принять вы. Только вы.

Он предлагал ей шанс. Какой именно, Зина еще не знала, но не сомневалась: этот момент является переломным в ее жизни. Какой бы выбор она сейчас ни сделала, обратной дороги уже не будет, и это было совершенно ясно по тому, как говорил с ней Спалко. Может, решение и вправду принимать ей, но Зина понимала: скажи она «нет», ей — конец. Но главное заключалось в том, что у нее не было ни малейшего желания говорить «нет».

— Мне всегда хотелось побывать на Крите, — прошептала она в тот самый момент, когда к ним подошел Арсенов.

Спалко ответил легким кивком, а потом повернулся к главарю чеченских террористов:

— Все погружено? Все на месте?

Арсенов поднял голову от своих бумаг.

— А разве может быть иначе, Шейх? — Он бросил взгляд на циферблат часов. — Мы с Зиной вылетаем меньше чем через час.

— Нет, Зина будет сопровождать оружие, — непринужденно ответил Спалко. — Контейнеры должны быть перегружены на мое рыболовецкое судно у Фарерских островов. Я хочу, чтобы один из вас проследил за погрузкой и затем сопровождал груз оставшуюся часть пути до Исландии. А вы, Хасан, должны находиться со своим отрядом. — Он улыбнулся. — Не сомневаюсь, вы не откажетесь одолжить мне Зину на несколько дней.

Арсенов наморщил лоб, посмотрел на Зину, которой хватило ума ответить ему безучастным взглядом, а затем кивнул:

— Конечно. Пусть будет так, как вы решили, Шейх. Зине показалось любопытным, что Шейх солгал Хасану относительно его планов на нее. Теперь она оказалась соучастницей Спалко в маленьком заговоре, который он только что сплел на ее глазах. В ожидании того, что должно было случиться, она одновременно нервничала и испытывала возбуждение. Увидев выражение, появившееся на лице Хасана, Зина внезапно ощутила угрызения совести, но затем их вытеснили мысли об ожидающем ее таинственном будущем и воспоминание о столь сладостно прозвучавших словах Шейха: «Я отбываю на Крит и хочу, чтобы вы поехали со мной».

Стоя позади Зины, Спалко протянул руку, и Арсенов пожал его запястье на манер того, как это принято у воинов.

— Ля илляха илль Аллах! — провозгласил Спалко.