Уоррен Мерфи - Последнее испытание
Римо выдержал паузу, затем, нервно сглотнув, произнес:
— Я не тот, за кого ты меня принимаешь.
— Нет? А кто же тогда?
Римо извлек из бумажника сложенный вчетверо листок с наброском. Развернул и поднес портрет матери к сузившимся от боли глазам Санни Джоя.
— Узнаешь?
Глаза Санни Джоя внезапно ожили, он так и впился взглядом в рисунок.
— Откуда это у тебя?
— Портрет сделали в полиции.
— Да?
— Это моя мать.
Римо затаил дыхание в ожидании ответа.
Санни Джой Ром откинул голову и сильно закашлялся.
— Как твое имя? Я забыл...
— Римо.
— Что-то очень знакомое...
— Монахини, вырастившие меня, сказали, что к корзине, в которой меня нашли, была приколота записка с именем Римо Уильямс.
Санни Джой не ответил. Римо по-прежнему ждал, затаив дыхание. Но Санни Джой так и не произнес ни слова. Послышался голос Чиуна:
— Все готово.
Мастер Синанджу приподнял голову отца, и Римо с ужасом отметил, что глаза его закрыты.
— Не бойся, он еще жив, — успокоил ученика Чиун.
Он подержал плошку с дымящейся жидкостью перед носом и полуоткрытым ртом Санни Джоя. Тот вздрогнул и закашлялся. Чиун поднес плошку еще ближе.
— Это только подготовка.
Когда жидкость остыла, Чиун медленно и осторожно стал вливать ее в рот Санни Джоя, стимулируя глотательный рефлекс легкими поглаживаниями по горлу.
«А он здорово постарел за то время, что мы не виделись, — подумал Римо, вглядываясь в лицо больного. — И похудел. Словно некая злая сила истончила его прежде такие крепкие мышцы».
Когда плошка опустела, Чиун осторожно опустил голову больного на известняковый камень, служивший ему подушкой. Санни Джой так и не открыл глаз.
— Ну, что скажешь, папочка? — сдавленным от волнения голосом спросил Римо.
— Я тебе не отец, — сухо отозвался Чиун. Затем, после паузы, уже мягче добавил: — К рассвету будет видно.
— А мы больше ничего не можем сделать?
— Была бы у нас косточка дракона, сварили бы полезный супчик.
Римо даже в лице изменился.
— Йонг подарил мне косточку дракона.
— И что ты с ней сделал?
— Сунул в карман. Но ведь это лишь сон... — Римо чуть не подпрыгнул от радости, нащупав в кармане осколок кости. — Это ты мне подбросил, да?
Но мастер Синанджу не удостоил его ответом. И принялся дробить кость в порошок и ссыпать его в плошку из известняка.
— Не пойму, слышал он меня или нет, — Дрогнувшим голосом произнес Римо.
— Слышал.
— Вряд ли. Он не слышал, как я назвал свое имя. И наверняка не понял, кто я.
— Он знает. Отец всегда знает...
Наконец последняя горстка порошка упала в плошку. Чиун поднялся на ноги, подошел к мумии, укутанной в поблекший желтый шелк, и почтительно поклонился.
— Я привез тебе привет из Дома Синанджу, о, славный предок!
Подошел Римо.
— Это ведь Коджонг, верно?
— Давай убедимся.
С этими словами мастер Синанджу извлек из рукава кимоно свой странный маленький гонг. Ударил в него молоточком. Высокая звенящая нота заполнила все пространство, а мумия неожиданно ответила ей в унисон.
Чиун зажал гонг ладонью, и он умолк. Но мумия продолжала звенеть.
Римо глянул вниз. У костлявых ног мумии лежал в пыли в точности такой же гонг.
— Да, — кивнул Чиун. Голос его дрожал от избытка чувств. — Это давно пропавший Коджонг.
— А вы с ним похожи, — заметил ученик.
— Я никогда не рассказывал тебе историю Коджонга и Коджинга, Римо?
— Нет. Несколько лет назад рассказал Ма-Ли. У мастера Ноньи была жена. Она родила ему близнецов. Мальчики были страшно похожи. Старший, родившийся несколькими минутами раньше, должен был, согласно традиции, стать мастером Синанджу. А второго полагалось утопить, и мать знала об этом. Младшего близнеца всегда убивали, чтоб не возникало проблем и споров по поводу преемственности.
— В те дни, — подхватил мастер Синанджу, и голос его зазвучал как-то особенно задушевно и мягко, как случалось всегда, когда он говорил о родной деревне, — в те дни жизнь была трудная, голодная, и новорожденных ребятишек бросали в море без всякой жалости. И тогда жена Ноньи, родившая Коджинга и Коджонга, решила спрятать одного из младенцев, что было не слишком сложно, поскольку мастер уже был стар и подслеповат. Мальчики росли, и вот пришла пора Коджингу учиться на мастера. Но его хитрая и ловкая мать по очереди подсовывала то одного, то другого сына, и таким образом они натренировались оба.
Когда же старый Нонья умер, на место Верховного мастера стали претендовать сразу двое, а жители деревни долго не знали, что делать и как правильно поступить.
В конце концов Коджонг объявил, что уходит Что будет искать другую землю, где никто не станет оспаривать его право на звание Верховного мастера Синанджу. Он только сказал на прощание, что если наступит у Дома такой момент, когда некого будет назвать Верховным мастером, пусть люди найдут сыновей Коджонга и выберут среди них самого достойного.
Чиун отвел взгляд своих карих глаз от лица мумии Коджонга, на которого был так похож, и посмотрел на Римо.
— Ты, Римо Уильямс!
— Что я?
— Я знаю историю этого человека. Он последний Санни Джой. Потомок Коджонга, которого называют еще Ко Джонг О. Старшего сына в их роду всегда называли Санни Джоем — в честь Великого Духа Волшебника Солнца. Ведь Он Джо в переводе означает: «Тот, кто дышит Солнцем».
— Мать говорила, что мой народ — народ Солнца. Так и сказала.
— Этот человек твой отец. А сам ты потомок Коджонга.
— А он... он рассказывал, почему оставил меня на пороге сиротского приюта?
— Нет. Я не говорил с ним о тебе.
— Так, может быть, я никогда и не узнаю...
— На рассвете видно будет, узнаешь или нет. А пока что тебе предстоит совершить последний атлой.
— А я-то думал, что с деяниями покончено! Я насчитал ровно двенадцать.
— К сожалению, осталось еще одно, которое греки в своих легендах называли чисткой авгиевых конюшен. Греки неправильно подсчитали.
— Подождет.
— Нет, не подождет. Умирает человек, и все остальные люди из его племени... твоего племени, Римо, заразились болезнью, которую переносят мыши. Тебе предстоит очистить пустыню от этих проклятых мышей и их помета. Только так можно остановить распространение заразы.
— Но я хочу остаться с отцом! А вдруг... вдруг он умрет?
— Обещаю, что буду ухаживать за твоим отцом, пока ты проходишь последнее испытание. Я свое слово сдержал. Теперь твой черед.
— Нет, уйти сейчас я не могу! — отрезал Римо.
— Пойдешь и сделаешь все, что я тебе говорю! Или ты не сын своего отца!
Римо взглянул на Санни Джоя, потом перевел взгляд на мастера Синанджу. В глазах его стояли слезы.
— Ты не имеешь права меня заставлять!..
Чиун ткнул пальцем в лежавшего без сознания больного.
— Я знаю, какими будут его последние предсмертные слова. Он попросит тебя спасти людей. Спасти твой народ, Римо. Ты и сам все прекрасно знаешь.
— Ладно. Но только смотри, берегись, если я приду и застану его мертвым!
— Ничего обещать не могу, — тихо ответил кореец.
— И еще одно. Если придет в себя, спроси, почему он меня тогда бросил, ладно?
— А ты потом не пожалеешь?
— Нет. Я должен знать.
Чиун кивнул и протянул гонг Коджонга.
— Он тебе поможет.
Римо, взяв гонг, вышел в пустыню, в ночь, с увлажненными от слез глазами.
* * *Он нашел Саншина, вскочил в седло и погнал коня по пустыне, ударяя в гонг молоточком. В ночной тишине он звучал грозно и гулко.
Из норок и укрытий стали выскакивать мыши. Казалось, звуки гонга заставляют их спасаться бегством.
Вскоре Римо увидел, что гонит перед собой несметное полчище мышей. Они были повсюду, куда ни кинешь взгляд, и все прибывали и прибывали.
Сняв с Саншина седельные вьюки, Римо принялся ловить ими мышей.
Он просто не мог заставить себя убивать их. Ведь это всего лишь мыши! Он подвез их к джипу, запер в салоне, вернулся и снова стал охотиться. Затем запустил в джип новую партию грызунов. Вскоре мыши заполнили и переднее, и заднее сиденья. Они пищали и царапали стекла в стремлении выбраться наружу.
Очистив пустыню вокруг резервации, Римо принялся за хоганы — стал с помощью гонга выгонять оттуда мышей, а потом тщательно очищал жилье веником.
Уже почти на исходе ночи он оказался возле одинокого, овеваемого всеми ветрами каменного надгробия.
Оно являло собой простую прямоугольную плиту, высившуюся в пустыне среди песков и красноватого песчаника.
На плите было выбито имя. Ни даты, ни эпитафии, одно только имя. Похоже, что надпись делал не профессионал — слишком уж кривыми выглядели буквы. Зато выдолблены глубоко. Видно, долбивший обладал недюжинной силой.
Надпись гласила: "Дон Стар Ром[35]".
Римо сразу же понял — это имя его матери.
Его захлестнула целая буря чувств, и он, упав на колени, горько-горько зарыдал над прахом той, которую никогда не видел, но по которой так тосковал всю свою жизнь.
