Лев Пучков - Ксенофоб
– Это понятно, – Федя сунул руки подмышки, шумно выдохнул и с обидой в голосе уточнил: – Я только не понял... Дверь зачем заперли? Вы что, думаете, я совсем псих?! Типа – сразу бы бросился?
– А как ты Магу колошматил? – напомнил я. – Всем залом оттаскивали!
– Ни слова про Магу! – угрожающе воскликнул Федя. – И не надо равнять Магу с этим куском г...на.
– Федя, напомню еще раз: как только мы закончим – он твой, – гнул свою линию Филин. – Десять минут потерпишь?
– Слушай, хватит уже со мной – как с малолетним неврастеником...
– То есть мы можем спокойно работать? – уточнил Филин. – Душить не бросишься?
– Не брошусь.
– Дай слово офицера.
Вон как завернул! Хитрож... товарищ, ничего не скажешь. А я уже и забыл, что Федя когда-то был офицером. А Федя, помнится, неоднократно говаривал: бывших офицеров не бывает. То есть для него это – пунктик.
– Даю, – слегка помедлив, вымолвил Федя. – Слово офицера...
Уй, как интересно! Лица Фединого не видать – но я сжую свои титановые пластины, если он сейчас не порозовел от смущения.
– Ну, вот и славно, – одобрил Филин. – Короткий инструктаж – и начнем работать.
– А ты, наверное, хотел сказать «вы начнете работать»? – прицепился я, слегка обиженный тем, что такой интересный пунктик у Феди отковырял какой-то сторонний дядька, который знает его без году неделя. – Это же наша операция, верно?
– Нет, на этом этапе будем работать мы, – Филин ткнул пальцем в дверь. – Вот этот товарищ и я. А вы просто посидите в уголке и послушаете.
– Ну, допросить-то мы и сами бы могли, – важно приосанился Федя. – Кое-что помним, кое-что умеем...
– А я и не сомневаюсь, что ты это умеешь, – заверил Филин. – Только тут один маленький нюанс. Допрос пленного в окопе – «кто командир и где тушенка» и то, чем мы собираемся заняться сейчас, это не совсем одно и тоже. Методика, понимаешь ли, совершенно разная.
– И в чем тут разница? – ревниво уточнил Федя. – Я ударю его четыре раза, а вы с этим типом – двадцать?
– Ты почти наверняка быстро сломаешь его, – пояснил Филин. – И, вполне возможно, останешься без важной информации. Нет, не потому что ты – чайник в этом деле. Просто ты его ненавидишь. А мы с этим товарищем – нет. Мы будем допрашивать его бесстрастно, спокойно и методически грамотно.
– Ну, не знаю, – пожал плечами Федя. – Если ты считаешь, что это будет правильно...
– Да, я так считаю, – заверил Филин с каким-то многообещающим подтекстом. – В конце допроса ты тоже будешь так считать.
В дверь тихонько стукнули.
– Да, я слышал! – возвысил голос Филин. – Ну все, мы определились?
– Ладно, – окончательно сдался Федя. – Работайте. Но мы посмотрим?
– Смотрите. Только сидите тихо и не вмешивайтесь. И вот еще что, – Филин опять ткнул пальцем в дверь. – Товарищ – татарин. Ничего?
– Ну, плятт... – досадливо крякнул Федя. – Это ты про то что в зале было? Не имеем мы ничего против татар! Понятно? Против дагов – тоже. И вообще, нации тут ни при чем – просто так получилось...
– Это я на тот случай, если вдруг возникнет острое желание высказаться: типа, «чурка ты нерусская» или что-то в таком же духе, – невозмутимо пояснил Филин. – Это – мой персональный татарин. Так что прошу относится к нему так же, как ко мне.
– А как его звать? – спросил я.
– Не надо его звать, – Филин покачал головой и зловеще хмыкнул. – Он приходит сам. И дай бог вам обойтись без этого.
– Ну как к нему обращаться-то? Имя у него есть?
– Не думаю, что это вам понадобится. Ну, если вдруг остро приспичит – Седьмой.
– Это такое погоняло, что ли?
– Позывной, – буркнул Федя. – По порядковому номеру в команде.
– Вы уже так много знаете... Вас это не тревожит? – Филин стукнул в дверь и скомандовал: – Отворяй!
Дверь распахнулась и мы вошли в небольшое помещение.
Здесь царил полумрак – единственным источником света была керосиновая лампа, стоящая в правом дальнем углу на двух кирпичах, положенных один на другой.
Справа от двери стоял длинный и худой газовый баллон, еще один баллон валялся слева, вдоль стены. По центру, у противоположной от двери стены, лежал деревянный поддон, слева от него, в углу, был виден объемный туристический рюкзак, а чуть ближе к нам – небольшая канистра и пол-литровый распылитель. Рядом была расстелена тряпка, на которой лежали какие-то невеликие предметы, плохо различимые в темноте.
На поддоне был распят голый пленник. Его вещи валялись справа у стены, неподалеку от лампы. Мешок и скотч с пленника сняли, он смотрел в нашу сторону, выворачивая шею и поднимая голову, насколько позволяли путы.
– Э, мужики! Этот у вас че – немой, что ли? Руками машет, а «метлой» не может!
Кумарная расслабленность прошла, пленник вел себя вполне адекватно.
– Э! Ну я, типа, проникся и все такое. Все, хорош, пошутили – и ладно. Давайте уже договариваться! Че вы, вообще, тут устроили, я не понял?
Голос у него был резкий и хрипловатый, говорил он уверенно, с нарочитой развязностью – в общем старался держаться «по-пацански».
Однако интонация его выдавала. Эта своенравная интонация, не подвластная контролю рассудка, прямо-таки вибрировала от страха и неизвестности. Парень уже понял, что это не розыгрыш и теперь с замиранием сердца ждал, что же с ним будут делать дальше.
А еще он сильно потел. На лице его выступила обильная испарина, тело лоснилось – создавалось такое впечатление, что его смазали маслом. Между тем, в помещении было ничуть не теплее, чем на улице.
Филин поменял световое оформление: керосиновую лампу поставил у стены справа, а на кирпич водрузил свой фонарь и отрегулировал его так, чтобы луч освещал поддон и лежащего на нем пленника. Затем вытащил из угла рюкзак и перенес его к баллону, что торчал в углу справа от входа. Покопавшись в кучке вещей пленника, Филин выудил телефон и вручил его мне:
– Держи. Пока мы будем заниматься, просмотри, что там есть. Только смотри, не звони никому.
– Да, я понял.
Филин придирчиво осмотрел пленного, перевел взгляд на Седьмого и спросил:
– Готов?
– Да, командир, – негромко ответил Седьмой.
Теперь, когда Филин установил свой фонарь, можно было заметить, что Седьмой одет, скажем так, несколько специфично: на нем был застегнутый «под горло» комбинезон с капюшоном, резиновый фартук и медицинские бахилы.
А еще можно было рассмотреть, что это за предметы на тряпице рядом с канистрой. Там были два небольших ножа разной формы, плоскогубцы, несколько хирургических зажимов, пинцет с тонким «носом», рулон ваты и стеклянный флакон с какой-то жидкостью.
Брр... У меня при виде всего этого нехорошо екнуло в желудке.
– Присаживайтесь, – Филин кивнул на баллон, лежавший у левой стены. – Пейте воду, есть желание – курите, если рыгать – вон, угол пустой. Пока не закончим, выходить не надо.
Многообещающее приглашение, не находите?
Заперев дверь на засов, Филин сел на рюкзак и поставил перед собой керосиновую лампу. Потом вынул свой блокнот, склонился над лампой и стал листать его, что-то помечая ручкой.
– Мужики... – напомнил о себе пленник. – Вы кто? От кого вы? Ну хоть предъявите что-нибудь, скажите, что вам надо!
Эта сентенция осталась без внимания: мы сидели молча, Филин продолжал работать с блокнотом, а Седьмой стоял истуканом, повернувшись к поддону спиной и смотрел на командира – ждал указаний.
– Э! – возвысил голос пленник. – Ну вы че такие странные, я не понял?! Ну скажите хоть что-нибудь, поговорите со мной!
– Кстати, насчет «поговорить», – Филин закончил возиться с блокнотом, встал и взял лампу. – Дима, подойди-ка...
Я подошел к поддону – Филин поднес лампу к моему лицу и спросил:
– Узнаешь?
Пленник щурился от света, так что рассмотреть выражение глаз не представлялось возможным – но его лицо, покрытое густой испариной, было похоже на маску отчаяния.
Он узнал меня. Гримаса, невольно исказившая его лицо, была красноречивее любых свидетельских показаний и самых веских улик. Надо было что-то отвечать, а он не мог: оторопел, пересохло в горле, ступор навалился – в общем не знаю, что там было, но на какое-то мгновение он просто лишился дара речи.
Если бы я зашел утром в родную ванну и увидел в раковине королевскую кобру, я бы, наверное, вел себя примерно так же. Очень, знаете ли, неожиданное явление – и не просто странное, а прямо-таки фатальное...
– Виновен, – удовлетворенно буркнул Филин. – Без вариантов.
– Э... – хрипло выдавил пленник и закашлялся, прочищая горло. – Э!!! Кто виновен, я не понял?! Ребята – вы все попутали!
Филин вернулся в исходное положение: сел на рюкзак, лампу поставил перед собой. Затем он снял свою сумку, уложил на пол, справа от себя и достал из нее два диктофона.
– Рустам, надо немного потерпеть, – обратился Филин к пленнику. – Будет больно – но недолго. Твоя задача: говорить правду. Чем меньше ты будешь врать, тем быстрее все кончится.
