Бонансинга Джей - Ходячие мертвецы. Вторжение
Сначала звук был похож на свист закипающего чайника: тонкий, пронзительный. Но когда он превратился в вопль, Дэвид понял, что это не свист, а визг, исторгаемый маленьким мальчиком. Крик сопровождался ревом дизельного двигателя, который испускал в воздух струйку черного едкого дыма за баррикадами, которые находились так близко. Сердце Дэвида бешено стучало, дыхание застряло где-то в горле.
Грозовой взрыв потряс утренний воздух, проникая в гудящий хор рычания, Дэвид Штерн откатился в ужасе, когда в пятидесяти футах от него самодельная перегородка из дерева и гипсокартона начала ломаться. Доски шумно упали на землю, и в штормовом облаке пыли из-за упавшей баррикады появилось гигантское устройство непонятного назначения.
Дэвид узнал крупные передние лезвия комбайна.
Парень слишком рано, пусть бог благословит его самоуверенную душонку, у него всегда были проблемы с точностью во времени, о, это прекрасный маленький засранец!
Словно приливная волна из мерцающего металла, тридцатифутовый зев, заполненный рядами острых лезвий, трясся по направлению к толпе мертвяков, вздымая волны мусора и травы. Поток обломков сыпался на крышку вентиляционного канала, когда огромная машина с пыхтением и шумом подбиралась к ближайшим движущимся трупам.
Высоко в кабине, заключенный в стекло, как крошечный император, Томми Дюпре сидел за пультом управления. Парень учился управлять демонстрационным новым комбайном лишь в теории, читая руководство, и то, как резко он управлял этим устройством, демонстрировало его неопытность. Но мертвенно-бледное, перекошенное лицо за тонированным стеклом кабины управления также демонстрировало его решительность, которая будит очередную мысль в травмированном разуме Дэвида Штерна.
Спасибо, Господи, за план «Б»!
Лежа на полу, ошеломленная и обездвиженная болью, отдающей в позвоночник, Барбара Штерн могла лишь смутно разглядеть огромного человека, который проник в полицейский участок, распахнув дверь. Это оказался высокий мужчина среднего возраста, одетый в пепельно-черное траурное пальто, лысый, как бильярдный шар, с пылающим пятнистым лицом и синевато-серыми сумасшедшими глазами. Он захлопнул дверь, затем заметил, что его «выход» отбросил на пол толстозадую женщину примерно шестидесяти лет, одетую в свободное цветастое платье. Он все еще тяжело дышал от страха и усталости после пробежки на сто пятьдесят ярдов – попытка сбежать от мертвецов, выбрав в качестве убежища пыльный, захламленный полицейский участок. Воздух вибрировал от глухого стука – с полдюжины кусачих тварей ломились снаружи в дверь.
– Тпру, глупышка! – он издал глубокое, хриплое восклицание, когда увидел, что Барбара поползла к оружию. Проповедник прыгнул через комнату и схватил Барбару в тот самый момент, когда она достала до револьвера.
– Подожди-ка, сестренка!
Он вышиб оружие из ее потной руки, револьвер отскочил в другую сторону.
Барбара Штерн попыталась откатиться от него. Близнецы Слокам испуганно завизжали в унисон, когда проповедник безжалостно пнул женщину по почкам большим резиновым сапогом. Барбара резко втянула воздух и покатилась по полу, пытаясь разглядеть, куда отлетело оружие. Перед глазами стоял туман. Из носа текла кровь от удара дверью, и она вроде бы прикусила язык – или не прикусила? – но рот заполнялся медной теплотой крови, в то время как она пыталась подползти к револьверу. Барбара отчетливо чувствовала угрозу в присутствии этого огромного человека.
– Успокойся! – его голос прозвучал глубоко, привлекательно, громоподобно, как правильно настроенный инструмент, обладатель которого долго тренировался в ризницах благодатной религии. Его лицо лоснилось от физического напряжения. Он резко опустил ботинок на платье Барбары Штерн.
– Я не собираюсь тебя есть!
– Хорошо! – Барбара сдалась, едва дыша, плюхнулась обратно на бок, кровь все никак не останавливалась и заливала ее кофту. Капли стекали с подбородка, переносица пульсировала, помимо этого возникла резкая боль где-то возле глаз. Она моргнула и подняла дрожащие руки.
– Ладно…
– Возьми, – он вытащил из нагрудного кармана носовой платок. В ходе этого временного затишья Барбара услышала звук стада снаружи, будто рев огромной, ржавой вращающейся турбины, окружающей полицейский участок; и она слышала что-то еще, что-то вдали смешивалось с грохотом, вибрировало в воздухе, низкий скрежещущий шум, такой же низкий и скрипучий, как самая большая труба в церковном органе. Иеремия бросил платок, и он упал на ноги Барбары. Потом он подошел к револьверу, поднял его, проверил барабан с патронами и затолкал за пояс сзади.
– Делай со мной все что хочешь, – пробормотала Барбара, поднимая платок и прикладывая к носу. Ее голос теперь приглушала ткань, дыхательные пути напитались кровью, она говорила глухо. – Но я прошу тебя, пожалуйста, я прошу тебя, как духовное лицо, как христианина, не трогай этих детей. Не причиняй им вреда. Они к этому не имеют никакого отношения.
Проповедник бросил взгляд на группу детей, скрючившихся и съежившихся за шкафом. Они похожи на испуганных животных в клетке. Тихое непрерывное хныканье исходило от младших. Проповедник улыбнулся. Он говорил, не отводя взгляд от малышей.
– К сожалению, я не соглашусь с тобой, сестренка, но они как раз таки имеют к этому непосредственное отношение.
Он прошел неторопливым шагом к стеллажу, пихнул его в сторону, будто тот сделан из пробкового дерева, и бегло оценил детей мерцающими глазами. Хныканье усилилось. Обезьяноподобный пристальный взгляд проповедника остановился на Бетани Дюпре.
Она, казалось, была единственным ребенком, который не прятался позади родного брата, не плакал или не смотрел кротко в пол. Она не дрожала, руки на бедрах, как будто девочка неодобрительно относилась к этому человеку в принципе. Она встретила пристальный взгляд Иеремии с испепеляющим презрением.
Проповедник усмехнулся. Его лицо дернулось.
– А ты молоток, я смотрю, да?
– Оставьте нас в покое, – ответила она.
– Ты подойдешь.
Он схватил ее за руку и вытащил из укрытия.
К этому моменту Барбаре удалось доползти до стены, и теперь она пыталась встать на ноги. Головокружение заставляло предметы танцевать вокруг. Она все еще не очень хорошо видела. Барбара немного пошатывалась, все еще держа окровавленный платок у носа и наблюдая, как проповедник тянет маленькую девочку через комнату к окну.
– Не делай этого, Иеремия, – произнесла Барбара.
Проповедник повернулся и посмотрел на старую женщину в окровавленной кофте. Он вытащил пистолет и небрежно прижал дуло к голове Бетани Дюпре. Весь задор маленькой девочки сошел на нет. Ее глаза стали влажными, и она судорожно глотнула воздуха. Маленькие губы изгибались, и она изо всех сил пыталась не заплакать. Голос проповедника звучал равнодушно и бесчувственно.
– Колесо уже пришло в движение, сестренка, и никто из нас не способен повлиять на это. Оно уже здесь – Упокоение. Все мы остались в прошлом и теперь лишь представляем из себя фигурки на поле в большой старой настольной игре.
Девочка дернулась в его руках, и Иеремия сильнее потянул за ее воротник, прижимая дуло еще сильнее к ее волосам, собранным в хвостик.
– Текут кровавые реки, сестренка.
Иеремия пристально взглянул на Барбару.
– Птицы падают с неба, и живые существа хотят, чтобы я умер. Так вот, эта вот малышка – моя страховка.
Маленький мальчик без предупреждения выбежал из-за шкафа. Барбара повернулась, чтобы увидеть Лукаса Дюпре, его крошечное пятилетнее лицо, сморщившееся от гнева, его кулачки, сжатые добела. Он бежал к проповеднику и кричал:
– ОСТАВЬТЕ ЕЕ!
Барбара отбросила окровавленную ткань и устремилась к мальчику, подхватила его до того, как он смог пересечь комнату, и подняла на руки. Ноги мальчика продолжали бить по воздуху в мультяшной пантомиме. Он уже принялся рыдать, когда Барбара прижала его к груди и начала гладить по голове.
– Хватит, хулиган, пока хватит, с ней все будет в порядке. Все хорошо. Полегче. – Барбара гладила голову мальчика и говорила мягко, но не отводила взгляд от проповедника.
– Этот человек не причинит вреда твоей сестре, он просто собирается одолжить ее ненадолго. – Глаза Барбары, узкие, словно щелки, не отрывались от лица Иеремии.
– И если с ней что-либо произойдет, если хотя бы один волосок на ее голове запутается, люди, которые выживут сегодня, кем бы они ни были, они посвятят остаток своих дней, сколь бы долго им ни было отмерено, чтобы найти этого человека, этого священника, это духовное лицо, и заставят его пожалеть, что он когда-либо родился. Ты понимаешь?
Два человека приняли этот монолог близко к сердцу: мальчик, уткнувшийся в грудь Барбары дрожащей головой, и проповедник, который притих и рассматривал женщину со странной смесью злобы и восхищения. Наконец, все еще прижимая оружие к голове маленькой девочки, он уважительно кивнул Барбаре.
