Родриго Кортес - Толмач
23 мая 1900 года все европейские посольства, одно за другим, сообщили, что в Пекин стали входить невесть кем вооруженные и по-военному организованные отряды боксеров-ихэтуаней. И в тот же день на борту британского броненосца «Центурион» было созвано экстренное совещание адмиралов заинтересованных сторон.
– Господа, – поднялся британский вице-адмирал Сеймур, – все вы уже знаете, что положение в Пекине критическое…
Адмиралы, соглашаясь, закивали.
– И хотя наши эскадры могут выделить для совместного десанта всего 961 человека, мое мнение осталось неизменным: медлить далее немыслимо.
Представители России и Франции переглянулись.
– Мы не согласны, – покачал головой русский адмирал. – Морского десанта недостаточно. Подождите два-три дня, и мы доставим из Квантуна как минимум еще три-пять тысяч человек – и пехоту, и артиллерию.
Сеймур нервно прикусил губу. Его специально предупредили о необходимости сдерживать усиление русского присутствия в Китае.
– Великобритания ждать не будет, – спрятал он подрагивающие от напряжения руки под стол, – опасность, угрожающая подданным Ее Величества, слишком велика.
– И… когда вы планируете высадку? – еще раз переглянувшись с русским адмиралом, заинтересовался француз.
– Завтра же.
– Что ж, завтра так завтра.
* * *Николай II пригласил министра иностранных дел России графа Муравьева, едва узнал о готовящемся десанте европейских союзников.
– Скажите, граф, – холодно поинтересовался он, – что… эта ситуация в Пекине действительно так серьезна?
– Да, Ваше Величество, – наклонил голову Муравьев.
– И что, эти бунтовщики действительно так опасны?
– Они бы не были так опасны, – вздохнул Муравьев, – если бы их не поддерживала императрица.
– Но ведь именно вы заверяли меня в том, что Цыси воевать ни с Германией, ни с нами не будет, – напомнил Николай, – и я вам доверился.
Муравьев густо покраснел.
– А еще мне Евгений Иванович доложил, что вся наша дорога практически парализована, – продолжил беспощадно тыкать министра в его огрехи царь, – и что среди штатского населения появились жертвы, и что отношения с аборигенами испорчены – хуже некуда.
– Это не только моя вина, Ваше Величество, – пробормотал Муравьев.
– Я понимаю, граф, – кивнул Николай, – за беды всей России в ответе ее самодержец, но ведь и вы до последнего момента были не последней фигурой моего кабинета… Как вам будет спаться, граф, если однажды мы узнаем, что женщины и дети русской миссии в Пекине жестоко убиты?
Министр иностранных дел помрачнел. У него не было ответа на этот вопрос.
– Если дело дойдет до войны с Китаем, – покачал головой самодержец, – готовьте прошение об отставке. Мне не нужны министры, допускающие такие серьезные внешнеполитические просчеты.
* * *Кан Ся составил отчет о потенциальной обороноспособности дипломатических миссий довольно быстро и остался поражен решимостью, с которой попавшие в ловушку варвары готовились умирать. У них не было артиллерии, а все вооружение, по сути, состояло из того, что принес с собой сводный отряд из полутысячи человек. Кроме того, толщина стен была явно недостаточной, да и средств для тушения пожаров определенно было немного – ни инструментов, ни песка, ни достаточного количества воды. И уж хуже всего были защищены итальянское и австрийское посольства.
И тем не менее впадать в панику иноземцы не собирались. Русские бесцеремонно и в считаные дни развалили два десятка прилегающих к посольству китайских домов и выстроили между зданиями миссии и Русско-Китайского банка высоченную, в два человеческих роста, баррикаду. Затем глухой ночью они перенесли из американского посольства несколько завернутых в ткань и тем не менее узнаваемых по очертаниям пулеметов. Но главное, дипломаты все принимали и принимали под свою защиту всех, кто стекался к ним из предместий Пекина, даже бежавших от погромов китайцев-христиан.
Похоже, это имело смысл. К примеру, из китайцев-христиан и состояла главная сила защитников католического храма Бейтан. За несколько дней наблюдений Кан Ся пришел к выводу, что их уже более девяти сотен и что защищаться они будут до последнего бойца.
С этим он и пришел к своему новому начальнику. С поклоном положил отчет на стол, долго смотрел, как тот причмокивает от удовольствия, читая строго и толково составленный документ, и только тогда решился высказать свою позицию.
– Извините, ваше превосходительство, но мне кажется, изгнание европейцев из Пекина не разрешит конфликта…
– А это уже не ваше дело, Кан Ся, – усмехнулся начальник и отдал доклад секретарю. – Отдайте переписать. Восемь экземпляров.
– Просто мне показалось, что если вдруг пострадают женщины и дети иноземцев, нам от этого никакой чести не будет, – поторопился разъяснить свою позицию Кан Ся.
– Я уже сказал вам, Кан Ся, – раздражаясь, осадил его начальник, – это не ваше дело.
– Как прикажете, – склонил голову Кан Ся. Начальник недовольно хмыкнул и постепенно успокоился.
– Когда доклад перепишут, – деловито распорядился он, – отнесете его в Западный храм. Назовете код четыре, три, два, сорок девять и отдадите все восемь экземпляров Учителю кунг-фу Чжан Чунфа. Это понятно?
Кан Ся стиснул зубы – в качестве посыльного его еще не использовали, но… перетерпел.
– Как скажете, ваше превосходительство.
* * *Драгоман-переводчик японской дипломатической миссии Сугияма был единственным, кто покинул ощетинившийся штыками и винтовками дипгородок, чтобы встретить выступивший в Пекин 28 мая 1900 года интернациональный отряд помощи.
Достоверных данных было крайне мало, и японские дипломаты не знали, что Сеймуру пришлось, подчеркивая мирный характер экспедиции, купить билеты для каждого из 2110 солдат. Не знали они, и что, несмотря на купленные билеты, тяньцзинские машинисты категорически отказались везти отряд в столицу Поднебесной и матросы сводного разноязыкого отряда были вынуждены захватить управление обоими поездами. А главное, они не знали, что уже в нескольких верстах от Тяньцзиня, на мосту через реку Пейхо, ихэтуани разобрали пути и отряд прочно застрял вдалеке от столицы.
Но кое-что в дипмиссии было известно. Дипломаты уже предполагали, что японцев по политическим соображениям в отряд Сеймура не допустят. Это было обидно, однако ни законов чести, ни приличий не отменяло. Поэтому Сугияма, как владеющий языками, и был послан, чтобы от имени японской дипмиссии встретить и приветствовать бойцов сводного отряда – кто бы они ни были и когда бы ни пришли.
Сторонясь яростно выкрикивающих в сторону миссий все мыслимые оскорбления ихэтуаней, Сугияма нанял рикшу, заплатил деньги вперед и на хорошем китайском языке объяснил, что ему нужен вокзал. Рикша понятливо кивнул и помчал его по узким тенистым улочкам, но затем все-таки был вынужден вывернуть на центральную дорогу, и его тут же остановили.
Сугияма высунул голову из-под навеса, сразу же успокоился и полез в сумочку за документами. Дорога – вся – была заполнена солдатами имперской армии, и это означало, что ихэтуаням здесь не место.
– О-о! Японец?! – прогремело сверху.
– Да, ваше превосходительство, – поклонился Сугияма и протянул офицеру дипломатический паспорт. – Моя фамилия Сугияма, извольте удостовериться.
– А ну, братья, вытаскивай японца!
Коляску мигом перевернули, и Сугияма упал на мостовую. Поднялся, но тут же был снова сбит с ног, а затем его подхватили и, не обращая внимания на протесты, потащили прочь.
– Что, еще одного поймали?! Давай его сюда!
Сугияма непонимающе оглянулся и с ужасом осознал, что густо перемешанная с бойцами в красных повязках солдатня вовсе не намерена соблюдать международные соглашения.
Его бросили на колени, он встал, его снова бросили, и вот тогда раздался этот голос:
– Тихо! Я сейчас показывать буду! И поставьте его на ноги.
Толпа мгновенно угомонилась, и Сугияму подняли с колен. Он поднял голову и увидел крепкого, рыжего, как самый рыжий европеец, офицера лет сорока. Тот неспешно подошел к драгоману, тщательно, напоказ закатал рукава и встал в боевую стойку.
Толпа замерла.
– Я не буду с вами драться, – решительно произнес Сугияма. – Я – дипломат, и драка невозможна ни с каких позиций.
– А от тебя и не требуется драться, – улыбнулся китаец, – от тебя требуется умереть.
Толпа одобрительно загудела.
– Сначала я вырву твое сердце, японец, – мечтательно произнес рыжий, – а затем я его съем.
Сугияма напрягся; он уже видел, что рыжий настроен серьезно, но вставать в стойку для боя он не хотел. Он знал, что потом китайцы обязательно скажут, что он сам напал на офицера.
– А твоя кожа пойдет на пояса моим братьям, – хищно улыбнулся рыжий и обвел толпу взглядом. – Так, братья?!
