Лесли Форбс - Рыба, кровь, кости
Закрыв Хукера, она взяла лампу и прошла мимо ночного сторожа к реке, лениво влекшей свои воды под лунным светом. Волны с глухим плеском ударялись о пристань. Тишина, наступившая после муссонных ливней, бархатной перчаткой облекала нежные шорохи и малейшие колыхания новых ростков. На рисовых полях было слышно, как рис пробивается вверх из жидкой глины. Такая мягкая, чуткая ночь. Магда расстегнула пуговки на горле и почувствовала, как щекочущие пальцы легкого ветерка забираются под платье. Небо очистилось, дождевые облака скучились на горизонте, как тяжелый зимний гагачий пух, а луна бросала на влажную землю и реку стальной отсвет. Какое-то существо скользнуло с берега и шлепнулось в воду, оставив жидкий извилистый след. Магде тоже хотелось подойти к прохладной реке, но она знача, что в это время года лучше не гулять у воды, чтобы не подхватить лихорадку. «И еще тигры», — напомнила она себе.
Магда медленно повернула в сторону дома. Пройдя полпути между фабрикой и воротами сада, она услышала странные звуки, кашель, и сердце ее подскочило в груди. К ней приближались мягкие шаги; потом тишина, не считая глухого стука ее участившегося сердцебиения. Человек прошел мимо, она узнала его и окликнула; он остановился. Магда спросила себя, не следил ли Арун за ней, но отбросила эту мысль, как ребяческую надежду. Все же странно, что он прошел и не поздоровался.
— С вами все в порядке?
— Благодарю, миссис Айронстоун, у меня все хорошо. Я… — Он говорил хриплым голосом, словно простудился.
Темнота принесла с собой опасное ощущение близости, безрассудство, и ей захотелось удержать мужчину. Она подошла ближе и увидела на его щеке след, словно от слез.
— Что случилось? Вы как будто очень расстроены. Получили плохие известия?
Он попытался уйти.
— Прошу вас, расскажите мне, что вас тревожит. — Придется вытягивать из него слова — так распарывают по одному стежку слишком тугой шов. — Что-то с семьей?
Вместо ответа он вынул из куртки письмо и протянул ей. Магда почти слышала напыщенный голос, который продиктовал эти слова: «По зрелом размышлении мы постановили, что не можем заменить золотую медаль, врученную вашему отцу Королевским географическим обществом в 1871 году, которая, как вы утверждаете, была потеряна вами во время службы в Управлении тригонометрической съемки два года назад. Честь имею, и проч.»
— Которая, «как я утверждаю», была потеряна! — горько произнес Арун. — Как будто я мог продать такую вещь!
— Но у вас, наверное, остались и другие вещи на память об отце?
Он покачал головой и принялся рассматривать письмо, словно пытаясь найти в нем что-то новое.
— Мой отец, — он откашлялся, — вы, возможно, не знаете» что мой отец много лет занимался топографией рек, в основном на севере Индии и в Тибете. Самой важной из них была Брахмапутра, чей подлинный исток он и искал.
Вернее, продолжал Арун, его отец стремился определить, какой из двух водных путей — Брахмапутра или Иравади — соединялся с рекой Цангпо в Тибете. В голосе Аруна Магда слышала реку: плавно скользя, она несла свои воды в теплую ночь по широкой, сумрачной долине. Цангпо, повторил он, великая таинственная река по ту сторону Гималаев, безмятежно убегающая на много миль на высоте одиннадцать тысяч футов сквозь неглубокую песчаную впадину, открытое всем ветрам тибетское нагорье и субполярную растительность; этот поток, как жирный червяк, свернувшийся в кольцо, томно вытягивался из сброшенной кожи желтых песков, словно так и собирался ровно течь, никуда особо и не устремляясь, через леса и равнины, а потом дальше, за границу Гималаев, в Китай, и не было ни малейшей ряби на его поверхности, предупреждавшей о грядущем ужасном превращении, ни грозных порогов, которые сказали бы, что на востоке река сужается, сгибает острое колено, срывается в глубокое ущелье, ныряя в расселину промеж двух почти сошедшихся глыб высочайших гор мира.
— И река падала, круто и яростно, на дно этого ущелья, врезанного между двух почти отвесных пиков, так говорил мой отец. Гималайская Ниагара, у подножия которой никогда не угасает радуга.
Члены Королевского географического общества долго раздумывали над историей его отца, продолжал Арун. Они заключили, что в ущелье реки Цангпо и вправду могло быть какое-нибудь грандиозное водное образование, учитывая, как много река теряла в высоте, когда, покинув Тибетское нагорье, проникала в пышные равнины Ассама. Но британские исследователи отнеслись к этому настороженно. Единственным географическим доказательством существования этих сказочных водопадов были отчеты путешествий отца Аруна и еще одного местного землемера по имени Кинтуп, говорили они. Оба исследователя с тех пор лишились доверия. И ни один европеец не был в состоянии повторить их путь.
Затерянный радужный водопад, слияние рек, зеленый мак — все три легенды были связаны между собой, так как именно водопад считался местом соединения Цангпо и Брахмапутры, а мак рос как раз в том краю, особенно в долине с каким-то булькающим названием, которое вызвало улыбку у Магды. Шагая по берегу той ночью, Арун снова и снова повторял это слово, и каждый раз оно ускользало от нее, как ручей между камешками.
— Почему сообщению вашего отца о водопадах не поверили? — спросила она.
Арун ответил не сразу, словно нехотя:
— Мой отец должен был собирать топографические сведения — фактически шпионить. Но чтобы он не мог подделать данные, Управление так и не обучило его науке геодезии. Вместо этого он неделями маршировал туда-сюда вместе с другими пандитами, тренируясь измерять свои шаги и стараясь делать каждый следующий шаг таким же, как предыдущий, какова бы ни была местность. Каждому пандиту выдавали буддийские четки из ста бусин вместо положенных ста восьми, и на каждом сотом шаге он перемещал одну бусину, а четки означали не сто восемь молитв, но десять тысяч шагов, общее количество которых отмечалось на бумажном свитке, спрятанном внутри буддийского молитвенного колеса.
Магда невольно удлиняла свой шаг, чтобы идти с ним в ногу. Внезапно Арун повернулся к ней, остановившись так резко, что ей пришлось схватить его за руку, чтобы не потерять равновесие. Прикосновение длилось секунды, но она каждой клеточкой ощутила теплую обнаженную кожу, до которой дотронулась.
— Тридцать один с половиной дюйм — вот длина шага, которому его учили, — произнес Арун, глядя на ее руку, — потому что две тысячи таких шагов приблизительно равняются миле. Можете себе представить, на что это было похоже? Когда вас сводят к дюймам?
Где бы он ни находился, когда бы ни шел, отсчет начинался заново. В те годы, что предшествовали его исчезновению, отец часто забывался и шевелил губами, считая шаги, когда они шли по улицам Калькутты; и мальчик вытягивал свои коротенькие ножки, пытаясь попадать в этот ритм, наизусть заучивая математически точное расстояние, отделяющее Черный Город от Белого. Расстояние, которое мы теперь стремительно сокращаем, подумала Магда.
— Мой отец не виноват в том, что его расчеты оказались неточными, — упорствовал Арун. — На обратном пути с водопадов Цангпо на группу, с которой он ехал, напали бандиты. Украли все его вычисления, все инструменты. Ему оставили только четки и ту жестянку с семенами мака, которые дали всходы. Чтобы оплатить дорогу домой, он нанялся слугой к ламе, который направлялся в монастырь в Южном Тибете. Лама настоял, чтобы они оба ехали верхом, на случай, если бандиты вернутся. Так что теперь мой отец не мог считать собственные шаги.
Другие, может, сдались бы. Но отец Аруна вычислил расстояние, оценив длину шага своей лошади, число раз, которое правое переднее копыто животного ударялось о землю. Они скакали три дня и три ночи; лама дремал, а землемер непрерывно бодрствовал.
Ни за что не позволяй себе расслабиться, думала Магда, не давая мерному шагу лошади убаюкать себя. Лишиться этих топографических четок-молитв, но все же по-прежнему собирать, пропускать через себя землю, ее высоты и склоны, города и реки. И ясно помнить о маке, неуловимом, как снежный барс, о примулах цвета луны.
Это произвело впечатление даже на британских чиновников. Его расчеты, хотя и неточные, делали честь, как писали они, «изобретательности исследователя и равномерности шага лошади». Ко времени своего возвращения отец Аруна был в состоянии, граничившем с крайней нуждой, его одежда была разодрана в клочья, а тело истощено. Он отсутствовал четыре года и за это время прошел две тысячи восемьсот миль, расстояние, которое еще никто не преодолевал в одно путешествие. И все это для того, чтобы найти цветок и водопад, в которые никто не верил. Зачем? Цветам не давали имена местных жителей и водопадам тоже. Даже британские ботаники умирали в нищете. Высшей наградой, на которую мог уповать исследователь, была золотая медаль Королевского географического общества, — ее отец Аруна заслужил уже самой длительностью своего путешествия. И все же целые месяцы члены общества спорили, не следует ли вместо него отдать награду чиновнику управления, который обучил и послал его.
