Брайан Форбс - Порочные игры
— Господи!
— Муж и жена, с виду самые обыкновенные люди. Оказалось, их разыскивают в трех штатах по сходным обвинениям. Такая мразь недостойна никакого снисхождения. Был бы счастлив повернуть рубильник и поджарить их на стуле.
Я был до того измучен, что, снова сев в вертолет, не испытывал ни малейшего страха. Вообще ничего не испытывал. Я и представить себе не мог, что существует мир, полный пороков и извращений. Кемлеман, видимо, умел читать чужие мысли, потому что в машине, по пути в мой отель, вдруг сказал:
— Надеюсь, вы не собираетесь довести дело до конца?
— Почему вы спросили? — Я был поражен.
— Когда-то вы были связаны с этой женщиной, и вам не хочется быть среди тех, кто выдаст ее. Об этом вы сейчас думаете?
— Нет, не об этом.
Он с волнением посмотрел на меня.
— Поверьте, совсем не об этом, — повторил я. — Главное сейчас — пресечь зло. И я должен в этом помочь. Особенно после того, что увидел и узнал за последние несколько недель. Боюсь только все испортить, когда дело дойдет до развязки.
— А вы думайте о ребенке из фильма и об остальных жертвах.
Мы заехали в передний двор мотеля, и Кемлеман заглушил мотор. Строго официальное выражение исчезло с его лица; передо мной сидел совсем другой человек, одержимый.
— Я вам вот что скажу, — проговорил он. — Я готов использовать кого угодно, что угодно, если это необходимо, пойти на риск и применить любые, даже грязные средства, чтобы спасти хотя бы одного ребенка от того, что мы только что видели.
Его страстность поразила меня. Почему вдруг он выплеснул наружу всю свою ярость? Это я понял потом, но было слишком поздно.
Глава 27
НАСТОЯЩЕЕ
Дело пошло быстрее, когда специалист из ФБР проник наконец в их компьютерную систему. Он принес список фамилий и адресов; некоторые из них значились и в списке, присланном из Венеции. Примерно сотня фамилий, которая вполне могла служить представительной выборкой американского истеблишмента: судья из Оклахомы, директор школы из Мейна, вице-президент Сберегательного и кредитного банка в Вест-Ковине (Калифорния), комментатор местного телевидения, евангелист из Техаса и — хотите верьте, хотите нет — респектабельный педиатр из Мемфиса, а также корреспонденты из Панамы, Колумбии, Мексики и даже Аляски.
Не знаю, был ли я единственным, кто заметил драматическую перемену в поведении Кемлемана, но оно действительно стало странным. Возможно, сказалась чрезмерная перегрузка работой, но я склонен был отнести это на счет нервного возбуждения. Он все больше и больше отдалялся от местных полицейских и каждое предложение Трэвиса встречал в штыки. Лишний раз это подтвердилось, когда он получил распечатку компьютерного списка. Он готов был в тот же момент всех арестовать, но ему запретили, и тогда он стал срывать злость буквально на всех.
Для непосвященных американская судебная система еще более непостижима, чем промысел Божий. Федеральные законы и законы штатов часто противоречат друг другу, правоохранительные органы соперничают между собой, решающую роль всегда играет политика. В наше дело были втянуты не только ФБР и полиция Англии, но и Интерпол, и каждая из этих организаций действовала сама по себе. Недавнее решение Верховного суда о недопустимых уликах всех деморализовало. Только Кемлеман готов был рисковать головой, и ограничения приводили его просто в бешенство.
По сообщениям наблюдателей, Генри больше не появлялся в доме Сеймура, даже не звонил. Трэвис организовал поиск по регистратурам всех гостиниц в окрестностях Финикса; фирмы, работающие с кредитными карточками, получили распоряжение сообщать обо всех операциях с фамилией Блэгден. Только вряд ли Генри был настолько глуп, чтобы пользоваться своей настоящей фамилией, — это лишний раз подтверждало, что все ходят по кругу, хватаясь за любую соломинку. Трэвис изо всех сил старался не ударить лицом в грязь перед теми, кто сейчас орудовал на его территории. Ведь в самой гуще событий он оказался случайно, после того как его офицер задержал меня на шоссе, и он явно на этом зациклился.
В субботу утром, в тот уик-энд, когда я собирался отправиться во Флагстаф, Сеймур и еще двое не опознанных пока что мужчин покинули дом; Софи с ними не было. Группа наблюдения установила, что в аэропорту Скотсдейл они сели на самолет частной фирмы, надлежащим образом зарегистрированной и до сих пор ничем себя не скомпрометировавшей. С контрольной вышки сообщили, что, согласно представленному плану полета, они направлялись прямо в Чикаго. Чикагская полиция, поднятая по тревоге, приняла наблюдение в аэропорту О’Хара и следила за каждым шагом этой троицы. Кемлеман и его группа вылетели часом позже, чтобы поспеть к решающему моменту. Перед отлетом он без возражений согласился с предложенным Трэвисом планом моей поездки во Флагстаф для встречи с Софи.
В воскресенье вечером один из сотрудников Трэвиса, Хенрик, одетый в штатское, отвез меня во Флагстаф на полицейской машине без опознавательных знаков, с форсированным двигателем, скрытым радиопередатчиком и пневматическим ружьем устрашающего вида под крылом. Сам Хенрик — грузный и неразговорчивый — всю дорогу слушал по радио бейсбольный репортаж, пытаясь объяснить мне некоторые тонкости этой игры, но для меня это было все равно что марсианская грамота; впрочем, я понимал, что если бы стал описывать непосвященному крикет, то результат был бы тот же. Видимо, они все еще считали меня заезжим английским чудаком, не способным настроиться на их волну, который вот-вот исчезнет из их поля зрения.
Флагстаф находится примерно в ста пятидесяти милях к северу от Финикса на плато Коконино. Вначале он был городком лесорубов. За ним проходит Большой каньон и начинается Пятнистая пустыня. Зимой здесь популярный лыжный курорт, расположенный на высоте семь тысяч футов над уровнем моря. В июле и августе, когда в долине Парадиз дневная температура переваливает за 100 градусов[79] и, как любят шутить, можно жарить яичницу на тротуаре, здесь настоящий оазис для истомленных солнцем обитателей Финикса и Скотсдейла. В окрестностях Флагстафа зеленые леса чередуются с пустынными плато; сам же город гнездится у подножия пика Хэмфри — самой высокой горы штата. Я выудил у моего водителя один образчик местного фольклора: когда мы подъехали к городу, он сказал, что Флагстаф иногда называют городом семи чудес.
— Почему? Что за семь чудес?
— Вокруг него семь национальных парков, — неторопливо пояснил он. — Бывали у Большого каньона?
— Нет, только пролетал над ним по пути в Лос-Анджелес.
— Его надо смотреть на рассвете. Проснуться пораньше, прийти и встать на краю. Глянешь вниз — яйца похолодеют. Можно, конечно, взять вертолет или спуститься на муле, если вам нравится. Многие так делают.
Он провез меня мимо «Говарда Джонсона», чтобы я мог сориентироваться. Поселили меня в маленьком двухэтажном мотеле.
— Это здесь? — спросил я, когда мы подъехали.
— Здесь.
— А он работает?
На крыльце лежал ободранный пес. Пока я осматривал убогий фасад, открылось окно первого этажа, и кто-то выкинул пустую банку из-под пива. Где-то по радио Карли Саймон пел «Никто не делает этого лучше, чем ты».
— Конечно, работает.
— А что мне делать теперь?
— Кажется, с вами должны связаться здешние ребята.
— А вы не останетесь?
— Нет, это не моя задача. Будьте осторожны, — не слишком вдохновляюще сказал он на прощанье.
Я перешагнул через собаку и вошел внутрь. Прежде чем оформиться, поинтересовался, нет ли для меня сообщений. Ничего не было. Мотель, без ресторана и бара, служил путешественникам просто местом ночлега. В номере я чувствовал себя неуютно, поэтому вернулся к стойке и спросил у служащего, уже немолодого, где можно выпить и поесть. Он назвал мексиканский ресторан примерно в полумиле от мотеля. Машины у меня не было, и пришлось идти пешком. В общем, в Флагстафе мне было как-то не по себе. Я слышал от многих женщин, что лучше остаться голодным, чем в одиночестве сидеть в ресторане. Раньше я считал это просто женским капризом, но в тот вечер изменил свое мнение. Забившись в угол, я чувствовал себя затерянным в океане весело болтающих туристов. Глядя на них, я особенно остро ощутил переменчивость жизни и безвозвратность утраченного прошлого. Сидя в одиночестве, словно прокаженный, я смотрел на смеющиеся лица с недоброй завистью. Моя официантка оказалась довольно славной, в чем-то даже привлекательной. Над верхней губой у нее поблескивали капельки пота. Когда, приняв заказ, она отошла от столика, я заметил, что у нее потрепанные туфли и покрасневшие лодыжки, и это почему-то тронуло меня. Мне так не хватало простого человеческого общения, что я даже подумал, не пригласить ли ее выпить со мной после работы, но, конечно, не сделал этого.
