Стюарт Вудс - Предатель
— Так кто же остался? — спросил Майкл. — Кто же теперь всем заправляет?
— Остались Эдди и Джо Фунаро, — произнес Томми. — А управляю всем я.
— Господи, Томми! Как ты добился этого?
— Старик тянул все со мной вместе. Он позвал четверых из нас и сообщил о смене структуры, а затем приказал Эдди и Джо выполнять мои распоряжения. Теперь они занимаются биржей, а я всем остальным. Они собирают доходы для меня, а я законно их вкладываю.
— Ты заправляешь всем?
— Всем, — у него был очень самодовольный вид.
Майкл откинулся на сиденье.
— Так, значит, ты теперь дон?
Томми усмехнулся.
— Да, я дон.
Уже на закате Майкл и Томми шли вдоль залива в Колонии Малибу. Майкл был одет по-калифорнийски, а на Томми были закатанные до колен штаны от костюма из акульей кожи и шелковая рубашка. Галстук свободно болтался. Они поужинали, болтая о новых возможностях Томми, о его новой власти.
— Ты счастливчик, Винни, — произнес Томми.
— Ты думаешь, я об этом не знаю?!
— Ты даже и представить себе не можешь, какой ты счастливчик!
— С чего ты взял?
— Если бы дон прожил еще двадцать четыре часа, то ты был бы уже мертв.
Майкл остановился.
— Что?
— Я отговаривал его, как мог, пока он был жив.
— Старик хотел моей смерти?
— Ты дважды перебежал ему дорогу, Винни.
— Стой, погоди минутку, Томми.
— Кое-кто скажет, что ты дважды перебежал дорогу и мне.
— Томми…
— Ты отговорил Джонсона и Гелдорфа от продажи студии японцам, что означает мне и японцам.
— Это было бы неразумно, Томми. Только поэтому.
— Почему бы нет, у меня было все схвачено: Гелдорф и Джонсон в кармане, Голдман мертв, ты во главе студии.
— Томми, слушай, я держу студию в руках. «Центурион пикчерс»! Ты знаешь, что это такое?
— Это значит, черт побери, кучу денег, на которые можно играть! — сказал Томми.
— Томми, это значит куда больше! Я могу снимать любое кино, то есть любое кино, которое я захочу. Я могу нанять любую звезду, режиссера, сценариста; кнопка зеленого света у меня под рукой. Я ее владелец.
— Черт, ты не владелец. Ты сидишь на окладе.
— Мой контракт дает мне право покупать два процента акций в год до тех пор, пока мы доходны.
— Два процента в год? И ты говоришь мне, что не продал дона, семью и меня за два процента в год?
— Томми, я никого не продавал. Ты не понимаешь!
— Старик не ожидал такого поворота, и если бы не я, то ты бы уже кормил рыб на дне Тихого океана.
— Томми, я ценю…
— Ты ничего не ценишь, Винни. А ты знаешь, что он уже отдал мне приказ. Он приказал мне убрать тебя, а я этого не выполнил. Я впервые в жизни не выполнил приказ моего дона. Ничего ты не ценишь, Винни. Ты привык получать и в ответ бить по зубам.
— Томми, это был мой шанс, понимаешь?
— Шанс продать своих друзей?!
— Шанс начать свое дело. Свою жизнь. И не быть у кого-то под каблуком.
— Мы все у кого-то под каблуком, мы все принадлежим друг другу. И ты думаешь, что можешь сидеть на месте Лео Голдмана и никому не принадлежать?
— Томми, я принадлежу тебе, я знаю. Я сделал все! Ты только скажи слово, и все будет так, как ты захочешь!
— Ты думаешь, что эта студия что-то вроде игрушки, да? Что-то вроде огромного конструктора, с которым тебе дали поиграть? И который теперь никто не должен трогать, да? Ты не понял, что эта студия — машина, печатающая деньги.
— Томми, ты только скажи, что ты хочешь?
— Мне нужно шестьдесят процентов акций «Центуриона». Это доля Гарри Джонсона и Аманды Голдман. Остальное я добуду сам.
— Томми, но если я займусь этим, то я сам себе перекрою кислород. Больше я не буду руководить; я опять буду работать на кого-то, понимаешь?
— Винни, позволь мне рассказать тебе одну историю. Ты помнишь Шорти?
— Шорти? Тот, с парализованными ногами, который был у дона на побегушках?
— Тот самый. Его ноги не работали, так что он сидел на маленькой платформе на колесиках и всегда ездил рядом с доном, выполняя его поручения.
Винни рассмеялся.
— Он классно катался на этой своей платформе!
— Конечно, а знаешь, почему? Дон верил ему.
— Дон верил Шорти? Мне казалось, что дон не верил никому.
— Очень немногим, и Шорти был среди них. Ты знаешь, почему?
— Почему?
— Ты знаешь, что случилось с ним однажды? Это было задолго до нашего рождения — Шорти был тогда владельцем самого богатого похоронного бюро в Литл Итали.
— Нет, я не знал об этом, и как он попал на свою платформу?
— Благодаря дону. Он давал ему деньги, поставлял ему работу, много работы, — ты понимаешь, что я имею в виду, — и все, о чем дон попросил его однажды, — похоронить кого-то. Дон хотел прислать ему труп, а тот должен был подложить его в гроб к «легальному» покойнику.
— И что произошло?
— Шорти испугался полиции и федералов и отказался.
Томми остановился и взглянул на Майкла.
— И однажды ночью похоронное бюро сгорело. А затем, через несколько дней, к Шорти пришли двое и переломали ему ноги. Так Эдуардо Минели, здоровый и всеми уважаемый предприниматель, стал Шорти.
Майкл посмотрел в глаза Томми, ему стало не по себе.
— Но после всего этого, — продолжал Томми, — дон всегда доверял Шорти. Доверял ему такие вещи, которые могли бы погубить его самого. Он был уверен — Шорти не предаст его во второй раз.
Томми посмотрел на Майкла.
— Эту историю ты должен помнить, Винни.
С этими словами он повернулся и пошел назад, к дому. Майкл поплелся за ним, как щенок.
Глава 59
Майкл и Аманда стояли под горячим душем, намыливая друг друга. От обоих пахло кокосовым маслом. Аманда встала на колени и попыталась опять возбудить его, но он увернулся.
— Не надо, нет, нет; я так не привык.
— Я не могу насытиться тобой, — произнесла она, обнимая его. Они стояли целуясь, пока мыло не смылось, затем Майкл выключил душ. Он подал ей купальный халат и оделся сам.
— Я бы съел яичницу, — сказал он, — на твою долю делать?
— Да! — крикнула Аманда. Она сушила волосы.
Майкл спустился в кухню и приступил к готовке. Он взял немного бекона, добавил полдюжины взбитых яиц, масла и поджарил на медленном огне. В тостер он положил немного английских оладий. Когда Аманда вошла на кухню, он подал бекон, яйца и оладья на больших белых тарелках.
— Пахнет вкусно! — сказала она. — Я не знала, что ты можешь готовить.
— Одно единственное блюдо, — сказал он, открывая бутылку «Шрамсберг бланк де нуар».
— Мое любимое шампанское, — сказала она, отпивая глоток. — Откуда ты узнал?
— Я часто видел его на твоем столе!
Она тряхнула головой, и ее волосы рассыпались по плечам.
— Знаешь, я думала, что буду в шоке после смерти Лео, но вот прошло только две недели, а я чувствую себя… свободной.
— Я думаю, что большинство людей должно это чувствовать после смерти их второй половины. Мало кто думает иначе.
— Ты думаешь, я по-своему любила Лео, но я рада быть свободной.
— Не совсем свободной, — заметил он. — Ты же понимаешь, городок мал. Тебе придется побыть вдовой некоторое время.
— Пока я с тобой встречаюсь, меня не волнует общественное мнение, — произнесла она.
— Ты можешь видеть меня когда угодно, — пообещал он. — Только нам придется подождать год или около того, прежде чем появляться вдвоем и собирать людей на ужины.
— Я это выдержу, если ты будешь любить меня достаточно часто.
— Что значит «достаточно часто»?
Она рассмеялась.
— Догадайся сам!
— Давай подождем, я немного отдохну, и мы займемся этим опять!
Она погладила его по щеке.
— Прости, любимый. Я не хотела так тебя замучить.
Майкл вздохнул.
— Послушай, нам надо поговорить о делах.
— Хорошо, давай.
— Я хочу, чтобы ты сказала Гелдорфу, что хочешь продать все акции «Центуриона».
Она удивилась.
— Ты с ума сошел? Я думала, что ты хочешь получить мою долю, чтобы править студией.
— Теперь самое время продавать. Японцы опять стучатся в нашу дверь, и мы в достаточно хорошем положении, чтобы запросить высокую цену.
— А как насчет доли Лео?
— Попроси Гелдорфа продать его акции.
— А остальные директора?
— Когда они увидят, что большая часть акций продана, они быстро избавятся от своих.
Аманда опустила глаза.
— Майкл, ты помнишь, я говорила тебе как-то о своих отношениях с Лео?
— Вроде да.
— Я сказала, что могу пригласить на ужин кого угодно, помнишь?
— Да, помню.
— И это могло быть только лишь потому, что мой муж стоял во главе студии.
— Да, я помню, но Лео умер.
— Но когда мы с тобой поженимся, я хочу, чтобы ты был во главе студии.
Это было первое упоминание о женитьбе, и Майкл попытался не выдавать своего волнения.
