Сергей Бакшеев - Композитор
У него не было часов. В какой-то момент он испугался, что Марина не придет, и он никогда не узнает тайны ее голоса, но послышались шаги у служебного входа, его пальцы пробежались по клавишам, встречая долгожданную гостью.
Марина оперлась ладонью о рояль, вслушивалась в новую мелодию и в такт ей покачивала головой. Ее губы пытались нашептывать текст. Когда Марк закончил, она вздохнула.
– Как жаль. Я стихи забыла в номере, помню только отдельные строчки, а то бы сейчас прорепетировали.
– Слова неважны. Пойте, что угодно.
– Как это?
– Вы можете читать хоть сводку погоды, вас всё равно будут слушать… и любить.
– Это невозможно!
– А вы попробуйте.
– Сводку погоды? Ну, хорошо.
Вновь сдержанно зазвучал рояль. Марина озорно сверкнула глазами и запела:
– Вчера был дождь, сегодня снег, а завтра будет солнце. Все одевайтесь потеплее, а то замерзнете. Опять гроза, опять туман и снова будет снег. Я мерзну, мерзну, мерзну, мерзну. Где мой любимый человек?
Девушка обхватила себя за плечи, съежилась, словно действительно мерзла. Но, почувствовав, что ее слова попадают в такт, она повторила их громче и увереннее. Ее руки с распахнутыми ладонями взметнулись в сторону зрительного зала. Она пела так неистово и страстно, будто выступала на концерте. Когда мелодия стала затихать, она повторила вопрос о любимом несколько раз, прижала руки к груди и склонила голову.
Оба помолчали. Марина подняла влажные глаза и прошептала:
– Замечательно.
– Только не плачьте. – Композитор вскочил и невольно обнял девушку за плечи. – Если хотите, я сочиню веселую музыку.
– Прямо сейчас? Как для вас всё легко.
Марина склонила голову на плечо Композитора. Он уткнулся в ее рыжие волосы.
– А в детстве ваши волосы были русыми, – сказал он.
– Я покрасилась. Сказали, что артистка на сцене должна быть яркой. А русая – ни то ни се. Вы видели меня в детстве? – встрепенулась она.
– Давно. Я запомнил ваш голос. Он такой… неповторимый.
– Вам нравится только мой голос?
– Потом я услышал его по радио и…
– Что? Договаривайте.
Композитор молчал. Марина глаза в глаза смотрела на Марка.
– Почему вы разделяете меня и мой голос? Я – единое целое.
– Да, конечно. Но…
– Вы писали для меня чудесные песни и боялись познакомиться. Это из-за шрама? Вы боялись показаться некрасивым? Вы думали, что я оттолкну вас? Это не так. Вы самый лучший. Вы – гениальный. Вы неповторимый. Композитор вы мой, любимый.
Девушка прижалась и нежно поцеловала Марка в губы. Затем она резво выскользнула из объятий и засмеялась.
– У вас еще осталась помада на губах. Надо вытереть, как следует. Где ваш платок? У меня нет. А, вот ваша сумочка!
Она заметила у края сцены ридикюль, подбежала и распахнула его. Она всё делала порывисто и резко. Марк услышал, как из сумочки со звоном высыпались стальные скальпели, ножи и клещи. Он обернулся. Ее недоуменный взгляд поднялся с пола и встретился с его спокойными холодными глазами. Он поймал себя на мысли, что никогда не интересовался цветом ее глаз. Секрет ее обаяния совсем в другом. Он кроется ниже.
Композитор опустил взгляд на тонкую шею девушки. Вот его цель. Там спрятана тайна, познать которую он стремился всю жизнь.
Глава 38
По ночному шоссе служебный автомобиль доставил генерала армии Васильева в военный городок на предельной скорости. Командир части Гордеев встретил его безрадостной новостью:
– Пока не нашли, товарищ генерал армии. Но прилагаем все усилия. Прочесали все кусты. Ничего. Люди пошли по квартирам.
– Не уследили!
– Я думаю, может она… у сердечного друга? – осторожно подбирая слова, предположил Гордеев.
– А есть основания? Что-то замечали?
– Ничего конкретного, товарищ генерал армии. Но девушка очень красивая, сами понимаете. В нее половина наших офицеров влюбилсь.
– Любовь у них в одном месте чешется. Служить надо, а не любить!
– Я так… Только предположил.
– Дай-то бог, если так. Где она жила?
– В дом для самых важных гостей определили.
Войдя в комнату дочери, Васильев рявкнул:
– А где ее бравые телохранители? Лучшие из лучших, черт побери!
– Возглавляют поиск. Понимают, что с них первых спрос. Вот сюда пройдите, – Гордеев вывел Васильева на балкон. – Видите, канат смастерила из подручных средств и сбежала. Не иначе, на свидание.
– С кем?
– Не могу знать. Но найдем прохвоста!
Генерал армии вернулся в комнату, грузно опустился в кресло.
– Если кто из твоих подчиненных нашкодил, семь шкур спущу… Хотя, ты знаешь, выдать бы ее замуж за нормального офицера, мне спокойней будет.
– А чего, сыграем свадебку. У нас тут ребята хорошие.
Взгляд Алексея Васильева неожиданно упал на стол, где он заметил мятую бумажку. Генерал стремглав вскочил, разгладил листок.
– Что это? Откуда? Стихи. Опять стихи! Когда это здесь появилось?!
– Не могу знать, – растерянно вращал глазами Гордеев.
– Когда это закончится.
Алексей Васильев вспомнил, что дочь, обнаружив очередную подброшенную записку, первым делом спешила к роялю.
– Где ее рояль?
– В Доме офицеров.
– Там проверяли?
– Все двери закрыты, товарищ генерал армии. В окнах света нет. На ночь его закрывают. У нас строго.
– Внутрь заходили?!
– Никак нет.
– Кретины!
Васильев устремился вниз по лестнице. Гордеев едва за ним поспевал. У Дома офицеров генерал армии остановился. Ему показалось, что внутри играет рояль. Он прислушался, но сбивчивое дыхание и учащенное сердцебиение мешали сделать однозначный вывод. Васильев подошел к боковой двери, рванул на себя. Дверь легко распахнулась.
– А ты утверждал, что всё заперто, – возмутился генерал армии, протер вспотевшую лысину и крикнул в темный проем: – Марина!
Старая покосившаяся изба на окраине Аникеева встретила офицеров госбезопасности давно немытыми стеклами и мертвой тишиной. На дом указала заспанная соседка, услышав вопрос о шраме на шее. "Там недорезанный живет. Тонькин внук. Учительствует по музыке. Такой же непутевый, как его мать. Одно хорошо – тихий. Почитай, с похорон Тоньки раза два его видела".
В дом вошли с оружием в руках, выбив дверь. Ворвавшись в комнату, Трифонов сразу заметил громоздкий магнитофон, пропавший из квартиры поэта. Жильца в доме не оказалось. Зато в чуланчике обнаружили фотоувеличитель. Технические диковинки в старой избе удивили. Вслед за домом обыскали сарай. И тут офицеров ждала новая страшная находка.
– Сергей Васильевич, тут такое! – осипшим голосом вскрикнул Нестеров.
В руках он держал раскрытую металлическую коробку армейского образца. Пальцы дрогнули, ящичек грохнулся на пол, стопка фотографий вылетела из него и веером рассыпалась под ногами.
– Там, там… – потерянно шептал лейтенант.
Трифонов направил вниз луч фонарика. Желтый круг выхватывал из темноты жуткие кадры растерзанных лиц, вспоротых глоток, распотрошенных носов. Разорванная человеческая плоть черными дырами кричала с крупных снимков. С одной из фотографий остекленевшие глаза жертвы смотрели прямо на подполковника. Трифонов невольно отшатнулся, под ногами застонала расшатанная доска, рядом нервно дернулся перепуганный лейтенант, выхватил пистолет и пугливо заозирался, направляя ствол то в один, то в другой темный угол.
Трифонов растянул узел галстука, потер ладонью под сердцем. Низкое помещение давило духотой и осязаемым страхом, хотелось выбежать на воздух. Хорошо, что подчиненный не видит его побледневшего лица. Нужно показать пример выдержки. Подполковник присел. Холодный глянец фотокарточек обжигал кончики пальцев. Зажмуренные глаза предательски косились в сторону, ворох снимков долго не мог уместиться в тесный ящик.
– Его берлога. Утром вызовем бригаду и продолжим обыск, – решил Трифонов и, словно пьяный матрос, покачиваясь, вышел во двор. В руках он сжимал железный ящик. Ему он казался очень тяжелым и наэлектризованным.
Путь по коридорам Дома офицеров давался тучному генералу-армии тяжело. Он спешил, всюду натыкался на углы, один раз даже шлепнулся, не заметив ступеньку. Гордеев, шедший сзади, не успевал вовремя находить выключатели и зажигать свет. В спешке они тыкались в разные двери, попадали в подсобные помещения, забрели в комнату с духовыми инструментами, где Васильев задел тромбон, и его дребезжащее гудение еще долго гуляло по коридорам. Каким-то образом они оказались в фойе Дома офицеров. Генерал армии увидел высокую дверь с надписью "Партер" и рванул ее на себя.
Зрительный зал встретил его еще не выветрившейся духотой и запахом догорающих свечей. Два грустных огонька дрожали по краям рояля, с трудом расталкивая пыльный воздух. Более ничего. Пустая сцена и трехногий белый инструмент в центре. Овальный выступ рояля, обращенный в сторону зала, был украшен грудой цветов. Генерал армии даже растерялся. Как же так? Выходит, он ошибся. Марина убежала на ночь глядя не для того, чтобы разучивать новую песенку. У дочери свидание! Это так естественно в ее годы.
